Преданные делу – не предатели.
Не представить их на божий суд, -
на планете лютых птеродактилей
им живые головы снесут.

Дело-то простое и нехитрое –
человеком быть среди людей,
и бренчать насмешливою лирою
в сонме соловьевых и дудей.

Те и эти – прокуроры с судьями,
ты для них как черно-белый свет,
при котором дети эти сукины
пишут приговор тебе, поэт.

Я сижу, а за окном -
снег, снег.
Засыпает, дело в том,
- всё, всех.

Горячит и холодит
верх, низ.
Я сижу, а он летит
в, из…

Я и сам из белых зим.
Я б мог
закружится вместе с ним –
нет ног.

* * *

Случаен мир, плывущий в пустоте,
Он держится на чьём-то честном слове,
Большой марионеточный вертеп,
Игрушечная блажь в своей основе.

Отлажен свет, натёрт до блеска пол,
Сюжет перекроил слегка редактор,
На стену водрузив тяжёлый ствол,
Коньяк с икрой в буфете между актов.

И занавес ожил, кристально бел,
Но чудится в прелюдии усмешка,
Добро и зло сойдутся вновь в борьбе,
И кто-то победит...
Орёл, иль решка?

«ЗОЛОТОЙ ОРЕЛ» С КУРИНОЙ Ж…Й

Закончилась церемония вручения Национальной премии в области кинематографии «Золотой Орел».

Ощущение – как-будто в чем-то измазался: гадко, стыдно.

За более чем два с половиной часа этого «праздника» НИКТО – НИ РАЗУ – ни на мгновение не вспомнил о том, что страна находится в состоянии ВОЙНЫ.

Нет, ничто не омрачило профессионального праздника.

В начале вечера, традиционно простились с кинематографистами, ушедшими за время, прошедшее с предыдущей церемонии. Не забыли и «всенародного любимца» Бубу КИКАБИДЗЕ.

То, что последние три десятка лет «обаяшка Буба» постоянно демонстрировал предельную русофобию, был героем майданных и всех антироссийских манифестаций, призывал Запад к военной расправе с Россией, что он был «лицом» профашистского саакашвилевского «Единого Национального Движения», не помешало выразить «национально-кинематографическую» российскую скорбь по ушедшему бандеровцу (как он сам себя с гордостью называл).

Напротив – никому из устроителей этого торжества НЕ ПРИШЛО В ГОЛОВУ, что было бы более чем уместным, также, помянуть минутой молчания ТЫСЯЧИ РУССКИХ ЛЮДЕЙ, погибших в этом году – женщин, детей, стариков, наших русских солдат...

Но, оказывается, праздник-то – «национально-корпоративный», то есть если мы скорбь и выражаем, то – только «цеховую» – по коллегам-киношникам (даже, если это и отъявленные русофобы-фашисты), а вот погибшие русские пацаны-солдаты, они нам – не коллеги, они нам всего лишь соотечественники, поэтому скорбеть по ним мы, как-то, и не обязаны…

Не коллеги нашей киношной элите ни мой друг Тарас Гордиенко (позывной «Клуни»), герой ДНР, погибший весной в Мариуполе, ни, прямо с 3-го курса Литинститута ушедший добровольцем на Донбасс и погибший, прикрывая отход своих товарищей под тем же Мариуполем, морпех Иван Лукин, ни сотни и тысячи других – может быть, не очень «киногеничных» – русских людей...

Они, наши творцы, наши «звёзды» – их просто НЕ ЗАМЕТИЛИ.

Как «не заметили» и ВОЙНЫ идущей в России. И того, что за то время, пока длилась их 3-хчасовая церемония, погибло еще какое-то количество русских людей из другого – соседнего – общенародного – «цеха», от которого наши киношники отделены толстой звуконепроницаемой и ничем не пробиваемой стеной…

Скучает канарейка на цепи,
Мой город засыпает снегопадом,
Танцуем мы и чёртов пол скрипит
Как палуба пиратского фрегата.
Дмитрий Мальянц

                            * * *

           Я дырку в раме скотчем залепил,
           Из-за стены слышны лебяжьи стоны.
           Скулит голодный кенарь на цепи,
           И вторят во дворе ему вороны.

           Сигналки хором воют за окном,
           Танцуют огоньки реклам игриво.
           Эх, водочки б под сало с чесноком!
           Но в этот раз хватило лишь на пиво.

           Остался между делом в дураках,
           Хоть в рот мне положить боялись палец.
           Я – питекантроп, брошенный в веках,
           Затисканный в Сети́ неандерталец.

           Совсем стихи до ручки довели,
           Наверно, выбирал не тех кумиров.
           Кукую Робинзоном на мели́,
           Пугая местных зомби и вампиров.

           Кидает в полночь маятник пращу,
           Но нет покоя мирному поэту.
           Я кенаря пойду с цепи спущу,
           Налью пивка… И мы споём дуэтом.

           ОРИГИНАЛЬНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ
        Дмитрий Мальянц – "Канарейка на цепи"

                            * * *

           Собаки хором воют во дворе,
           Наш поздний ужин переходит в завтрак,
           Танцуем мы, «хрущёвка» не дворец
           И я размером больше стегозавра.

           За шагом шаг, я ненавижу вальс,
           Ты королева, я неандерталец,
           Уже в окне бледнеет красный Марс,
           А диск всё крутит, крутит этот танец.

           Морис Равель и тонкая игла
           Ведут пластинку по седьмому кругу
           И домовой из дальнего угла
           Глядит на всё с нешуточным испугом.

           Довольно сложно полюбить процесс
           Из области сплошной психиатрии,
           Я мог бы быть как Хоакин Кортес,
           А может (не дай Бог) Рудольф Нуриев.

           Скучает канарейка на цепи,
           Мой город засыпает снегопадом,
           Танцуем мы и чёртов пол скрипит
           Как палуба пиратского фрегата.

Торчу один, как СССР средь НАТО,
с ЦК КПСС в больной башке,
нечесаной, но светлой и косматой,
среди долины ровныя… Вообще,

всё, что не ем , – не кисло, не солёно,
и что не пью, – ни виски, ни саке…
Я словно штат их отсоединённый
или как наш пропащий СНГ.

Мои прищуры бьют всегда по рыжим,
но нынче, как по мухам из ружья.
И я хотел бы умирать в Парижах,
когда бы Русь была мне не должна.

Жизнь! Прозвени в ушах, как в жмене мелочь!
Насобирай на счастье малых букв,-
пролить поэту нежности и желчи,-
в деревне,- но в мечтах о Малибу!

* * *

Сижу один, в рождественском запое,
Хлебаю спирт, смотрю ночной эфир -
Кривляется пространство мировое,
«Весь мир – театр», как написал Шекспир.

А зритель – я, скромны́ мои запросы:
Лиричный трек и женский силуэт,
И чтобы зло в конце осталось с носом,
Но не остался на бобах поэт.

Не счесть программ в тарелке заоконной,
И я гоню по кругу их гуртом:
Спасает человечество Джон Коннор,
Зеленский заявился в Белый Дом…

Права качают геи, зоофилы,
Зелёные и разный прочий люд,
Кончаются последние «терпилы» -
Их с двух сторон очередями бьют.

Бербо́к и Ка́ллас накрепко в печёнках,
И фон дер Ляйен с Са́нду … Боже мой!
Мой старый дом, как утлая лодчонка,
Над тёмной и зловещей глубиной.

Звездят в ток-шоу хитрые засранцы,
Ведущие – сплошь попки-какаду…
От ящика не в силах оторваться,
Я буду пить, пока не упаду.

Мне жмут котурны!
Терплю. Зато
Карикатурно
Велик хитон.

Во все казенное
Одели нас.
Идем колоннами
Мы на Парнас.

Напялю на́ уши
Железный нимб.
Парнас? Он наш уже.
Даешь Олимп!

Там варят гуще щи
В большой печи.
В России пишущих –
Что саранчи.

Свой взгляд уверенный
Куда ни кинь,
Везде немерено
Богов, богинь.

Не счесть всех мэтров нам
По головам.
И километрами
Слова, слова…

* * *

Привлекает тайна чёрных дыр,
Дивное отродье Вельзевула,
И меня однажды затянуло
В мышеловку, где «бесплатный сыр».

Не кретин безмозглый, не тюфяк,
А польстился – молью на онучи,
Мощью чу́дной в рог бараний скручен
Был, раздавлен, сплющен, как пятак,

Отупел отточенный клинок,
Стала мягче воска сила воли.
И, теряясь в незнакомой роли,
Дать отпор достойный я не смог.

Вдрызг причинно-следственная связь,
Горизонт событий рвался в клочья,
Осыпалось время многоточьем,
В точку сингулярности стремясь...

За парсек с тех пор я обхожу
Чёрных дыр туманные границы,
Но упорно, еженощно снится
«Чернодырья» лакомая жуть.

Боестолкновение – три минуты.
Выстрелы. Разрывы. Тишина...
И лежат убитые, как будто
мать их обняла, а не война.

Господи, ведь ты был рядом с каждым!..
Каждого на руки свои брал.
Что ж ты смерти чад своих возжаждал?
Кто ж тебе- твой сын, товарищ, брат?

Я не всуе, я спросил конкретно, -
за кого ты, господи, скажи?!..
Он ответил – за полоску света
в темноте, над пропастью во лжи...

Arifis - электронный арт-журнал