* * *
Вновь на Голгофе жарко стало,
Забит по шляпку гвоздь программы.
И, закусив горилку салом,
Идут громить парнишки храмы.
Всяк под себя заплаты стро́чит
И второпях горбатых лепит.
Варфоломеевские ночи
В сравненье с этим детский лепет.
Скрижали топчут в дикой давке -
Что, мол, скрижалей не видали?
Уходят в небо томагавки
И накрывают пеплом да́ли.
Тайфун коктейль отменный вертит,
В труху стирая гарнизоны.
Дожить бы, Бог ты мой, до смерти,
Не разлетевшись на бозоны.
Запи́ли деды от бессилья,
Галдят детишки, бабы воют…
В толпе зевак молчит мессия,
Седой качая головою.
* * *
Мы начнём, конечно, с пива,
Предварительной ступени
Предстоящих озарений.
Пены вздыбленная грива,
Под креветки для начала
Усидим по два баллона
У раскрытого балкона,
Словно лодки у причала.
Разговоры, анекдоты,
Час портвейна и мадеры,
Упрощаются манеры,
На усах повисло что-то.
Вдохновение на лицах,
По плечу судьба планеты,
Мы – философы, поэты,
Гениальные провидцы.
Мы – неизданные книги
Мы – неснятые картины,
Мы – скитальцы Паутины,
Мы – жрецы иных религий.
Переходим к водке плавно,
На ступень повыше к свету.
Два законченных эстета
Начинают петь о главном,
Продолжая действо драмы
Под мерцание рассудка,
Чистый спирт кипит в желудках,
Фаза высшая программы,
Наша русская нирвана.
Не к лицу слеза мужчине,
Но без спросу по щетине…
Лишь печаль на дне стакана.
То ли поздно, то ли рано
Выглянула кошка из-под дивана.
Дух осени в комнате был, и стоял
Стул, я на нем сидел, во взгляде ее читал:
Помнишь, год назад ребенок не мог заснуть,
Я ему мешала и в ванной завернутая лежала
В полотенце, с грелкой, дыша чуть-чуть,
А в четыре ночи я дышать перестала.
Разве это правильно? Я вижу сад,
Я в саду гуляю, в беседке сижу,
Гуси белые в беседке расписной летят,
В жизни их не видела, теперь вот гляжу.
Дивные плоды, неумным своим умом
Я вас охвачу так, чтобы вы росли
Внутри тела моего, я построю дом,
Шкаф, диван, волоски герани в пыли.
Я люблюцелую вас, чтобы вы меня
Любили и целовали, целовать и любить
Я прошу друг друга, но и вы меня
Будете ли целовать, будете ли любить.
В неподдельном саду утром светит свет,
Ночью света нет, но гуси вверху летят
По краям расписного неба и дальше, где края нет.
Мой осенний сон, мой белоснежный сад.
Желаний у меня
Лишь маленькая горстка:
О будущем – мечтать,
А прошлым – дорожить.
Смотреть на всё вокруг
Без страха и притворства
И не скрывать того,
Что рвется из души.
И, ощущая жизнь
Вкуснючей, словно праздник,
Уметь тоску менять
На светлую печаль.
И думать об одном,
И говорить о разном,
И скручивать в рулон
Податливую даль.
* * *
Народ на форумах постит:
Чем дальше в лес, тем толще зайцы...
Я в трансе истину постиг:
Непалка сделана не пальцем.
Оно, быть может, и старо,
Но мне явилось откровеньем.
И я продлить, греша пером,
Пытаюсь чудное мгновенье.
Пусть всё написано до нас,
И постмодерн – удел тяжёлый,
Рифмую, словно в первый раз,
Что наши пушки – чьи-то жёны.
Кто дать ответ поможет мне,
Вопрос по сути понимая:
Зачем вода на киселе,
Да, плюс к тому, ещё седьмая?
Где уши мёртвого осла
Дороже бублика от дырки?
Колбаской кто гонца послал
По Малой Спасской за бутылкой?
Вновь экстремалов полон воз,
Но баб долой – кобылу жалко!
Смолил на палубе матрос-
Непалец, сделанный не палкой.
И смех, и слёзы заодно
На лингвистическом манеже,
Но жизни нашей полотно
Мы ткём из слов. Одних и тех же...
Я вырву тебя из сердца, заноза!
Вырву бездушно, как песню из глотки,
И пусть неподаренно сыплется роза.
К печали добавлю я бездны и водки.
И пьяный завязну, зависну в разгулах,
Чтобы воспрянуть с победною силой
Новою грустью на сомкнутых скулах
На шепот заветной: «Единственный, милый…»
В ажурном «кофе с молоком»
стояла, глаз не поднимая
и молния на платье том
казалась мне вратами Рая.
От счастья млел дверной проём,
в картину с ней преображаясь,
когда она застыла в нём,
его границ плечом касаясь.
И жаждал взгляд её поймать -
луч солнца зайчиком, играя
и змейкой извиваясь прядь,
сияла словно золотая.
