Мне снился сон: всё двигалось куда-то,
Не получалось твёрдо сделать шаг.
Приблизясь, умно глянул конь крылатый,
В ожившей бронзы мускульных клубках.
И с ним мы полетели пред закатом,
Где туч осевших раскалённый шлак
Не мог поджечь лесов, но шпиля злато
Заставил вязко течь, как мёд в руках.
Венчала отдалённый храм игла та,
Чешуйчатый, в мерцающих камнях.
Как из глубин живые токи ската
Морских коньков настойчиво манят,
Как перелётных бабочек, помятых
Ветрами беспокойными, несёт
К источнику сигналов непонятных,
Так нас, казалось, та игла всосёт.
Сколь мило горизонтное виденье
Мигало витражами синих глаз,
Столь грубо серых блоков взгроможденье
Ближайшей явью подавило нас.
Китайское же радио сказало
Под шум немолчный ветра и воды,
Что частые чудные сновиденья -
Симптомы недостатка в почках “инь”.
Смущённый обстоятельством таким,
Гляжу я на свои стихотворенья:
То “иньской” тёмной сущности следы
На белые страницы наплескало.
* * *
Я рад тебе, распутница-синица,
Но не за так – гони монетный звон!
А журавли в потёртых ветром ситцах
Растаяли, и ясно вспыхнул клён,
Горят опушки, занимаясь прытко,
А мне-то что? Не пойманный – не вор,
Но бьётся сердце пойманною рыбкой,
Митральной жаброй загребая вздор.
Слова права теряют по привычке,
Приобретая новые черты,
Лисички море поджигают спичкой,
И рыбы громоздятся на кусты.
В белых башенках тумана
Недалекий горизонт.
Не прощу тебе обмана,
Ты взяла меня на понт.
Солнце руки опустило,
Море бьется о причал.
Ты полковникам стелила,
Я молился и молчал.
Припев:
Огню подвластная эпоха
Песком заносит города.
Ты развела меня как лоха.
Простить тебя? Да никогда!
В богом брошенной Вселенной
Жизнь похожа на ботву.
Я на киче резал вены –
Ты стучала на братву.
Бесприютная планета
Мчится в вечной пустоте.
Променяла ты поэта
На прикид от кутюрье.
Припев:
Огню подвластная эпоха
Песком заносит города.
Ты развела меня как лоха.
Простить тебя? Да никогда!
Сфинкс, стряхнув с себя столетья,
Поднимается с колен.
Я не верю в слезы эти,
Все. Кончай ее, Сэмен.
В фонарях из картона живут огоньки
На веранде избы, как на пне светляки;
Словно капельки млечных чудесных даров
Простучавших по крышам небесных коров,
Оросивших незримо в ночи ручейками
Поле памяти с нервных узлов бугорками -
Растворив, унесли, просочась под покровы,
Прах осевший любви, порох воли суровой.
И гляжу, как сверчок на колеблемой ветке,
В равнодушие мира под звёздною сеткой
Без надежд, без тревог, в безыскусности детской.
Улыбнётся, как друг, истукан половецкий.
Так ребёнок, грызущий извёстку и мел,
Объяснил бы всё это, когда бы умел,
Слепо кальций ища алебастрово-белый
В самых разных вещах для строительства тела,
Получая продукт обрекламленной дури
В разноцветных бумажках и липкой глазури.
В пузыре из капризов, как в панцире, смел,
Он не слёзы, а жгущие звёздки имел.
Коль на ширмах вокруг изобилует смурь,
В их прожёгах, возможно, проглянет лазурь,
Где огромного змея на лопнувшем шнуре
Видно тающей точкой на шёлковой шкуре.
Мне кажется или это на самом деле?
На самом деле мне кажется, что волк.
Волк мне кажется спит на моей постели.
Мне надо спать. Я измучился и продрог.
Что ты такое? Волк непонятно смотрит.
Как шуба раскинулся, как пуговица, блестит.
Всем своим видом: «ты не боись, я мёртвый»
Или что-то другое словно мне говорит.
Кажется мне, над страною гуляет ветер,
Волком заглядывая в маленькие дома.
Мне только кажется. Нету волков на свете.
Снимаю ботинки. Укладываюсь на.
