Старые стены касались краями,
Линией серой сходились вдали.
Черная горечь – моими губами –
Тихо стонала от вкуса земли.
Плотно зажатая жесткою хваткой,
Жизнь вытекала, как крови струя,
Бледная кожа краснела в прокладках,
Там,где свисали рубашки края.
Крыши сараев и голос глубокий,
Запах подгнивший холодного пня,
Боли пронзительной острые токи
Крепким узлом собрались у ремня.
Взрывом отбросило к сердцу осколки,
Двери открылись в запретный тоннель.
Теплая мгла сквозь стальные иголки
Мягко ложилась в сухую постель.
Смятое время давило на плечи,
Ныло в груди и висело в глазах.
Тихо гудел наступающий вечер –
Страхом дышал в неразгаданных снах.
Ветви деревьев сквозь окна росли прямо в дом,
Зелень густая собой прикрывала лучи
заходившего света.
Время казалось застыло и стало потом
Частью сухого прохладного
сонного лета.
В комнате мир поглощался и падал,
как в бездну, в последнем полете.
Воздух распался и таял, и влага
на листья легла зеркалами.
Звук тишины напряженно гудел на неслышимой ноте,
Сумрак, смешавшийся с белым рассветом,
парил над стволами.
Все отошло и утихло внезапно
в смятении кратком.
И растворился в дыхании
запах едва уловимых значений.
Дом под деревьями спал в сновидениях
миропорядка,
И уплывали желанья по водам небесных течений.
И дни проходили, и годы ушли,
Меня отодвинув в последнюю строчку,
Где ждал, что поставят последнюю точку,
Где рядом стояли, но внутрь не вошли
Пророки, артисты и демоны тоже,
И те, кто на них были просто похожи, –
Замолкли пред голосом той Тишины.
Мгновенье разбилось, и стали слышны
Бесшумные звуки Присутствия там,
Где раньше казалось наступит конец,
И кровь засочится из твердых сердец,
И слово подступит к дрожащим губам,
И с нёба на Небо молитва взойдет,
И стражи не станет у Первых Ворот…
* * *
Я забыл предпоследней лицо,
Имя тоже. Повторы, римейки...
Заедая конфеткой винцо,
Мы сидим tet-a-tet на скамейке.
Мне сценарий знаком назубок,
На коленку ладонь после пятой,
И про сердце больное стишок,
И про душу, что болью крылата.
У последней отменная стать,
Грудь и бёдра, и шея, и плечи,
Ей по делу – рожать и рожать,
А не бегать налево под вечер.
Я б с такою пошёл до конца,
Только семеро дома по лавкам
Ждут в тревоге с получкой отца,
И жена приготовила скалку.
Мне не сбросить проклятья ярмо,
И одно утешением служит:
Незамужних девчонок полно,
Как поэт, я по жизни им нужен.
.
* * *
" С клена падали листья ясеня…"
Между веснами и зимами,
Между днями и неделями,
Мы, подкошенные климатом
Или – с молодостью сделками,
Угодим в ловушки-клиники
Со стерильными сиделками.
Втиснут нас в белье казенное,
Окружат покоем-ласкою,
Косо в раму застекленную
Втиснут улицу ноябрьскую –
Контур некогда зеленого
Клена, впрочем, может, ясеня...
Днями, старые и хилые,
Будем холить свои травмы и
За здоровье нашей химии
Пить полезную отравищу,
А ночами, страшно длинными,
Будем звать своих товарищей…
Будем вновь трястись в вагончиках,
С третьей полкой, с потасовками,
Выходить на берег Омчуга*,
Пить коньяк с эстонкой стойкою
И с мальчишкой-мотогонщиком
с голубой татуировкою
(…и с той горы – ты как туда попал? –
Которую, на кой-то ляд, копал,
Ты так и не ответил мне,
пропал…)
Нам подлечат нервы в клиниках,
Нас откормят жены яствами,
Мы не будем звать и вскрикивать,
Но ночами будем явственно
Голос друга слышать в скрипе мы
Клена-впрочем-может-ясеня…
* Омчуг – река впадающая в р. Детрин, которая, в св. оч., является правым притоком Колымы
.
Какая осень унесла
Манящий свет твоей улыбки
И радость сладкого тепла
Твоей застенчивости гибкой?
Пусть всё останется как есть.
Нам с каждым годом всё труднее
Срываться с надоевших мест.
Себя мы чувствуем нужнее
В багетах грязных городов,
В квартирах, тёплых и уютных.
Но мы не будем ливнем слов
Гасить стремление к чему-то.
И что тебе разрыв со мной?
Тебе больней прощанье с мужем.
Ещё больнее быть одной,
А муж тебе, конечно, нужен.
А жизнь идёт. Не привыкать...
Нам суждено теперь отныне
В лице знакомом замечать
При каждой встрече по морщине.
Но гордость не позволит нам
Доверить боль свою друг другу.
Опять доверюсь я стихам,
А ты делам в домашнем круге.
Вот так закручена спираль,
Вот так идёт за летом осень,
За годом год, за адом рай
И за ответами вопросы.
Я смеюсь в дорогое лицо.
Ты прошла, как весной половодье,
- говорю я тебе с ленцой...
Отвечаешь ты мне – Володя,
не бросай меня, не оставь,
не обрушь из любви да в ужас!
По планете меня не ославь,
что богиней живу …без мужа!
Нарожаю тебе детей,-
и тихонь, и вихрастых оторв я!
Ну куда ты идёшь в метель?!
Средь твоих я любвей – которая?
Я мычу что-то там невпопад
и целую губы опухшие,
и вываливаюсь в снегопад,
хоть куда, но подальше от ужаса
вдруг проснуться и, наперёд
зная всё, понимать униженно,
что всё было наоборот
в приговоре моем пожизненном.
Целый день ожидал прибывающий медленный поезд,
Освещающий издали, с неба, платформу мечты.
Угасает вокзал, мне же быть с ожидаемым порознь:
Пролетел, простучал, и в закате сгорели мосты.
Как плешивый шумер на лазурном венце зиккурата
Видит мир без портьер, затмевающих поступь светил,
И в мерцании сфер чует шёпот могучего брата,
Я пророс в эту ночь и ладони ей молча открыл.
И сегодня, когда белый город поблекнет во мраке
И затлеет на теле холма, как кристальная гроздь,
Мне сродни эта ночь, её дальние вздохи и знаки;
Раскрываться легко равнодушию тихому звёзд.
Упражнения в бренности, раунды дней проходили -
Предлагается дар: ослабляя сознанья тесьму,
Реку сна перейду по недвижным большим крокодилам…
Но предутренний пар отступает; не длиться ему.
В лабиринты асфальтовых лент ухожу без ответа.
И под веком дымов поднебесного ока зрачок.
Заливаются кельи сует электрическим светом.
За часами настенными вечный сидит паучок.
Из брюшка паутина мгновений мотается в годы;
Дни мелькают, как плиты ступеней, стремительно так,
Словно тень Буратино, бегущего по переходу
От измазанных кровью спешащих бойцовых собак.
