На улице,
в яркий полуденный зной,
мальчик смотрел сквозь стеклянные стены аптеки.
Бледные люди с сухими глазами
и в белой одежде,-
в мягком холодном пространстве
медленно мерили дозы
настоек, и капель, и мазей.
Ровным движением,
тонкой струей и огнем серебристым
дробили, делили, сушили
белую пыль исцеленья.
В прозрачной воде растворяли
краски и яды.
Невидимый рот
улыбался под маской,
прикрывшей дыханье
от кроткого духа отравы.
Где-то в подвале,
объятые дремой бескровной,
спали пиявки
в стеклянных и плотных сосудах.
Из двери открытой
веяло
долгим и странным покоем.
На улице, названной
именем чёрным писателя
с носом-крючком
и потерянным взглядом.
Холодной ночью Ханукальной
Иду по улице один,
Среди потерянных желаний,
Среди запутанных причин.
Под тяжестью зеркальной кожи
Кровь охладевшая хрустит.
Опять тепло чужого ложа
Угрюмой радостью болит.
Опять я слышу тихий шепот
Под тошнотворный запах зла,
Чуть приглушенный дальний топот -
Как символ месяца Козла.
В Десятый день, перед рассветом,
Заветных слов целебный звук
Расплавит, связанный обетом,
Чужих страстей порочный круг
И в неизбежной перемене,
Невидимым огнем палим,
Я опускаюсь на колени
Перед Создателем моим.
.
Язык несмелый и усталый, –
Молчанье спрятанной души.
Мои молитвы ожидали
В недосягаемой Тиши.
Через препятствия и годы,
Через пространства и миры,
Под полускошенные своды
Ко мне пришли Твои дары:
Пергамент, кожа, нить, и свечи,
И лет, и дней круговорот,
И алфавит творящей речи,
И жизни тайный поворот.
Спокойны и сильны
в бою мы и в футболе.
За каждый год войны
- по голу!
* * *
Ему всё кажется – его вот-вот прочтут,
И многие пытались, но – куда там! -
Буквально через несколько минут
Сдавались, ухмыляясь виновато,
И пили, кто коньяк, кто самогон,
Стаканами цедили, без закуски,
И рвал объём пространства жуткий стон,
И матом оседал великий русский.
И страх вставал, что скоро эпилог,
Сухие слёзы складывались в друзы,
И лужи слов морщинились у ног,
И параллельность стягивалась в узел.
И души леденели на ветвях,
Деревья с треском в трещины сползали,
Глаголы жгли проклятия на пнях,
И становилось ясным, что едва ли
Кто сможет уцелеть и не отдать
Концы в неимоверной передряге,
И не спасёт, как прежде, «Вашу мать!...»,
И топоры гуляют по бумаге.
Нажат эскейп, и поздно уповать,
Что всё само уймётся, без остатка,
И обретёт былую тишь да гладь,
Ему всё кажется, но виртуально как-то…
Язык засыпал, и слова в полудреме
Летели обратно в чужую страну.
Молчание стыло в пустеющем доме
С жильцом одиноким в желанном плену.
Усталые буквы в последнем свеченьи
Мерцали нагие на голой стене.
Слова распадались, теряя значенье,
И корни сухие крошились во сне.
Под острым ножом открывалась корона,
Умытая кровью, греховная плоть.
На выдохе звук потаенного стона
Успел затвердевшее зло расколоть.
Земля приняла онемевшую кожу,
Вино оживило пылающий рот,
Дыханье расправилось в ритме, похожем
На дней неистраченных радостный счет.
На летних платформах и старых вокзалах,
На листьях погасших и тусклой земле
Проснулся огонь ожиданий усталых
Несмелым дыханьем в остывшей золе.
По небу беззвездному после заката,
По венам внутри и по коже извне,
За шепот и страх – неизбежной расплатой -
Другие слова возвращались ко мне.
1
Прилетали чайки с океана
в бруклинскую глубь и
кричали голосом голодным,
собирая мокрый хлеб в мелкой
зимней дождевой воде.
И мне казалось, что я шёл
вниз под горку по платановой аллее,
в том горячем южном городе,
где за спиной – всегда
большое море,
покрытое ярким солнцем, и
у меня внутри
опять горят чужие страсти,
обжигая моё дыханье
испареньем крови.
2
Прилетали чайки громко с океана
в бруклинскую суету,
Приносили в горле память о платанах
в старом городском порту.
Их тугие крики в затвердевшем небе
разом разбивались вдрызг,
Оседали на помятых крошках хлеба
капли черноморских брызг.
Накалялось ощущение утраты
как вольфрамовая нить –
На крови работающий генератор
в прошлом – не остановить.
На подаренном велосипеде, в спицах
утреннего декабря,
Догоняя в шуме сумасшедшей птицы
годы, прожитые зря, –
Собирая острые осколки света,
гребнем в мягкую волну –
Незаметно въехать сквозь пространство лета
в солнечную тишину.
