Леониды, леониды
До земли не долетают,
Огненный конец болида
Осознать не успевают.
Тот, кто без следа сгорает,
В мусор плена не воткнётся,
Пролетая, проиграет,
Вниз из роя сковырнётся.
Ослепительная жажда
Ночью рек не утолится,
Белой вспышкой в камне каждом
Миг, всё выжигая, длится.
То, что зрело днём вчерашним,
Вскрылось, значимо и ново.
Вниз летят с сигнальной башни
Звёздки факела ночного.
Бунт во мне вдруг вспыхнул песней…
И заморен в склепе тесном.
Так и искры леонидов
В крематории небесном.
Спеши купить по сниженной цене
От сна и одиночества лекарство
Пока блестит в расклеенном окне
Весеннее негаснущее царство,
Пока рассвет готовит тишину
К заутрене, помноженной на ноты,
Пока не нагадали нам войну,
Пока молчат свирели и фаготы.
Пока ты коронован на любовь
И мяч в игре забыл что значит аут,
Запретен для ненастья миг любой,
Ты жизнью приглашён на летний раут.
Закрутят соло страсти соловьи,
Стрижи на бреющем сверкнут над головою...
В ладонях тают запахи любви,
Как яблочный снежок зимою...
Прохожие замирают, задирают головы.
Смотрят, не видя, как вылетают ведьмы
(Со многими раньше мы были соседями).
Летят в сорочках из звёзд – не голыми.
Напевы что ветер кружат у балконов,
Ныряют в прозрачное кружево клёнов;
Красивые линии, и те едва различимы,
У всех бунтарские души и неверные мужчины.
В глазах дочерей мечется неподчинение.
Набережная. Костры и непрерывное пение.
Снова увижу короткие чёрные платьица;
Они вернутся, если не растратятся.
Рога и копыта у их ангелов-хранителей...
Прохожие долго смотрели…
и не видели
Танцующий ночью Великий и Непостижимый
Подкинул над лесом танцующую звезду –
Живущую точку, знак движущимся на вершину
По чуткой, как леса, дорожке на гибком мосту.
Друг друга не видят далёкие первопроходцы,
Как канатоходцы над площадью крыш спящих стад.
Пусть все не предвидят, чем путь в высоту обернётся,
Коснутся ли с солнцем на равных базальтовых врат.
Вновь день извергал колесницы, летевшие мимо,
Надменных божков в диадемах, со взглядами птиц.
Из складок плаща его женщина с лунным кувшином
Скользнула под вечер, на свод наплескав звёздных брызг.
Дай белого света, молочно–медового света.
Здесь ночь – синим пледом; кажусь я её волоском.
И ею, всесветной, как матерью–кошкой согретый,
Слепыш я до встречи с лучистого света соском.
Искристыми каплями убрана сна паутина.
Сознания мушка в ней бьётся, глупа, молода.
Любая из бусинок вдруг развернётся картиной.
Их пряного дыма не пить наяву никогда.
Красивые песни спят в маковой чашечке тесной –
Угасшего детства слетевшие прочь лепестки.
Хочу в них одеться, для лёгкого танца одеться.
В прозрения дверцу спорхну с распахнувшей руки.
И стены, как стены.
И ёлочкой выстроен пол.
Кручинится наш Егор.
И если б не ёлочка,
Он бы, возможно, сказал:
Поедемте пить на вокзал!
И все бы ему: "Конечно.
Вот только отыщем,
Куда задевалась тыща.
А, впрочем, хватит и пятисот".
Скверно, наверно, сидеть
Вот так, у окна,
Когда уже ночь. И ёлочка не видна.
В морозе плавают, как золотые рыбки,
Кусочки льда.
Они, как бусины, мелькают изо рта
И, варежкой прикрытые, летят
Куда хотят.
Над площадью выстреливает пушка,
И Бог является во всей его красе.
Как вышивает – крестится старушка.
И рыбки все, и бусины – звенят.
И воздух раскрывается, как книга.
На лодке красной девушки плывут
И шепчутся: «На Олю посмотрел».
Она была, как в детстве, хороша...
