Танцующий ночью Великий и Непостижимый
Подкинул над лесом танцующую звезду –
Живущую точку, знак движущимся на вершину
По чуткой, как леса, дорожке на гибком мосту.
Друг друга не видят далёкие первопроходцы,
Как канатоходцы над площадью крыш спящих стад.
Пусть все не предвидят, чем путь в высоту обернётся,
Коснутся ли с солнцем на равных базальтовых врат.
Вновь день извергал колесницы, летевшие мимо,
Надменных божков в диадемах, со взглядами птиц.
Из складок плаща его женщина с лунным кувшином
Скользнула под вечер, на свод наплескав звёздных брызг.
Дай белого света, молочно–медового света.
Здесь ночь – синим пледом; кажусь я её волоском.
И ею, всесветной, как матерью–кошкой согретый,
Слепыш я до встречи с лучистого света соском.
Искристыми каплями убрана сна паутина.
Сознания мушка в ней бьётся, глупа, молода.
Любая из бусинок вдруг развернётся картиной.
Их пряного дыма не пить наяву никогда.
Красивые песни спят в маковой чашечке тесной –
Угасшего детства слетевшие прочь лепестки.
Хочу в них одеться, для лёгкого танца одеться.
В прозрения дверцу спорхну с распахнувшей руки.
И стены, как стены.
И ёлочкой выстроен пол.
Кручинится наш Егор.
И если б не ёлочка,
Он бы, возможно, сказал:
Поедемте пить на вокзал!
И все бы ему: "Конечно.
Вот только отыщем,
Куда задевалась тыща.
А, впрочем, хватит и пятисот".
Скверно, наверно, сидеть
Вот так, у окна,
Когда уже ночь. И ёлочка не видна.
В морозе плавают, как золотые рыбки,
Кусочки льда.
Они, как бусины, мелькают изо рта
И, варежкой прикрытые, летят
Куда хотят.
Над площадью выстреливает пушка,
И Бог является во всей его красе.
Как вышивает – крестится старушка.
И рыбки все, и бусины – звенят.
И воздух раскрывается, как книга.
На лодке красной девушки плывут
И шепчутся: «На Олю посмотрел».
Она была, как в детстве, хороша...
Колечко в оправе за ночь? – за весну,
Что сердце наивное сделает ... старше.
В прохладе ветров сентября окунуть,
Чтоб после согреться другими – не страшно.
Ночными звонками гнать холод в постель,
Корицу запомнить – вдох до помраченья...
Шелка или бархат? – желание тел...
Весны аромат... Не имеет значенья,
Кого укоряет слеза, чья ладонь
Бездушную трубку сжимает заполночь?
Зверь просит напиться в шажочке от ДО
Рождения, пропасти – разве запомнишь...
13.05.2008
Мне однажды приснилось, что я унитаз.
Изменило немногое перерожденье:
То, что било в лицо изо ртов и из глаз,
Стало падать печально в ладонь отчужденья.
И, нечасто будим, так же голос мой тщетен;
Но заросшее горло порой потружу
И портрет президента в размокшей газете
В автономное плаванье я провожу.
На фаянсовый берег присядет студент,
Не в ладу с поглощённого перемещеньем,
И, тяжёлый орёл, встретит важный момент:
Примет старая дверь письмена вдохновенья.
Каждый день это всё нарушается странно:
Вечер вынесет прочь и шумы, и шаги.
В тишине метроном незакрытого крана
И пульсация света от трубок нагих.
Молчаливая женщина в синем войдёт,
Неприглядность своим порошком присыпая.
Что на картах лупящейся краски прочтёт,
Меж проливами по континентам ступая?
Надев ботинки и пальто,
Выходит из дому никто.
Идёт в ближайший магазин,
Берёт лимон, коньяк.
Сидит на лавочке один
И смотрит, как дурак,
Дурак один подсел к нему,
Явил он ветчину.
И вот сидят дурак с никем
И чокаются, пьют.
Закусывают ветчиной,
Лимон лежит, презрет.
И смысл есть. И есть уют.
Мы видим из газет,
Что наш никто не то, чтоб всем,
Но кем-то вроде стал.
Он стал немножко ветчиной,
Немножко коньяком,
Немножко даже дураком,
Но не лимоном – нет.
Он спутнику сказал: привет!
И со скамейки встал…
Небеса осыпаются снегом,
В общем – неудивительный случай.
На деревьях лежит оберегом
Снег незамысловатый, живучий.
И рожденьем своим потрясённый,
Как дитя, он вот-вот забормочет.
Как задумано всё немудрёно,
Словно май декабрём оторочен.
Отдохнёт и бросается наземь –
Состоявшийся самоубийца,
Перемешан с песком, безобразен,
Умирает и в небо глядится.
Для него не придумано рая,
Безупречный, живучий – растает.
И ключом сам себя открывая,
Для кого-то живительным станет.
