Все вполне довольны жизнью
(рифму я скраду, однако), -
позаимствованной из Нью-
-Йорка накануне краха.
Как, достигнув апогея
в том, что гадко, стыдно, мелко,
Древний Рим сгубили геи,
так Америку – подделка.
То ли Прага, то ли Питер -
с красивятинкой вкраплённой,
и кислотен новый свитер
твой химически-зелёный.
Всё по правилам пиара -
краски жгут, как рой пчелиный.
Ты ж вполне доволен парой -
суррогатной Анжелиной.
Рыжий кот на светлом паркете
опоясан полоской солнца -
рисовать по желтому желтым
лишь один художник на свете
разумеет. На радость – радость
пузырьками играет в венах,
вытесняя заботы плена
плоти, тлена, возраста, власти
рока, робости, гравитации -
отрываются слух и зрение -
метафизика вдохновения,
притяжение вечной радости.
Несомненная сумасшедшая -
даже кот косит-ухмыляется,
знать, ему, пока бессловесному,
жизнь с избытком не полагается.
Сказал поэт:
На свете счастья нет.
Горит окно, и человек читает.
Зеленоватый теплится рассвет,
Лежит жена, покорная, чужая.
На свете счастья нет, а есть покой.
Спокойный дух и ко всему покорный
Домой идёт. Плывут над головой
Дубов и лип торжественные кроны.
И если знать, что смерти тоже нет,
А есть любовь, прозрачная, как воздух,
То одиночества зеленоватый свет,
То просто свет, теряющийся в звёздах...
Ночь короткая,
ночь бессонная,
что мне, жаворонку,
делать?
мне поспать
и прикорнуть бы,
удлинить тебя...
и мне бы
Сон навеять встречи
дивной
Но уже светает.
Соловей в кустах свирелью
Жаворонок
взлетает.
Греки, шведы и голландцы -
это пройденный этап.
Итальянцы ли, испанцы:
пас – Аршавин – гол! STAND-UP!
В горячем сумраке овина
любил тебя я анонимно.
Хоть не пиарюсь я, -
тебе понравилось...
Ты задыхалась, ты металась,
пока под нами не сломалась
(Какая жалость!)
дощечки малость.
Когда мы на пол прилетели
своей взволнованной артелью,
как фак ю кегли, -
мы офигели...
Любовь расстроилась реально.
В кустах фальшивеньким роялем
не в такт, не в ноты,
звучит... Но кто ты?
Любовь не повод для знакомства, -
сказала ты. – Не беспокойся!
С тех пор я холост.
Мой грустен голос.
С тех пор сначала я знакомлюсь,
больничный спрашиваю полис,
но до овина
иду повинно...
Я железную кольчугу
укреплю своим колечком,
чтоб сердечную пичугу
не задеть, не покалечить.
Голубок или синица,
канарейка золотая,
птица посвисту боится,
высоко не залетает.
Пробавляясь мелким просом,
коноплею – для вокала,
пригорюнилась вопросом –
отчего так песен мало,
отчего мой голос тонок,
отчего слабеют связки,
щебечу любовным стоном
правду чистую, не сказки...
Голубка отправлю в ощип
гладких перышек иллюзий,
в голом теле много проще
гордиев нащупать узел,
кровеносные потоки,
нервы, жилы – все наружу,
кожей чуткою – отоплен,
оперением – остужен.
В углубленьях многоточий
кровь сердечная, густая,
не надергав – не заточишь,
перья снова отрастают
ярче, крепче и вострее,
птица крылья расправляет.
Снаряжаясь на Кощея,
на Батыя, на Мамая...