Персики в цвету.
Воздух и чист, и сладок.
Мяч летит в окно.
***
Птицы на заре
Обсуждают, где бы им
Раздобыть еду.
***
Скрипач играет
В ожидании грозы.
Начистил туфли.
***
Миндаль отцветал.
Нежный, в мою чашку он
Капнул горечью.
Белое море. Колючий песок.
Лето от осени на волосок.
Медленных барж неживые огни,
В сумраке тают они.
Ты наблюдала, и я наблюдал
Дробной луны вертикальный овал.
Где-то, вдали исчезали буйки
(На расстоянье руки).
Мы изменить ничего не могли.
Месяцы, годы исчезли вдали.
Лето ушло – я стоял и молчал.
Билась вода о причал.
это когда до последней буквы поешь,
а в последней – проговариваешься
и это когда отмотанный век
не длинней, чем слово,
безответное соло,
смесь соли
и век.
Как зачарованный падает снег,
Коврик воздушный по стеклам стекает.
Дворник укутан в шубёнку.
Река ли
Пухлых снежинок баюкает:
- Нет!..
За мотыльками небес не гонись...
Ручки узорные сломишь, трудяга.
Ветер подымется,
И в передряге
Не распознать направление «низ».
Иглами станут.
Рассыплется строй
После.
Пока заглядение – танец:
Хлопья кружатся, парят неустанно,
Зимний спешат прихорашивать трон.
Припорошив, призовут тишину.
Спи, заплутавший в дороге морозной.
Рваться сквозь строй в снегопад несерьезно...
Снег зачарованный близит весну.
02.07.2008
/из цикла 'Автодорожное'/
.
( Из стихов Иоганна-Георга Фауста [1490—1532] )
* * *
...Где слова мне украсть —
Описать — пока тает огарок —
Эту тайную власть
Пыльных сводов и сумрачных арок?..
...Мрамор... бронза... базальт...
«Фавн»... «Гермес усыпляет Дельфину»...
Дальний хор, детский альт:
«Арголида... Элида... Афины...»
...Там, в аркадских лесах,
И рвалось мое сердце, и — билось;
Там, с луной в волосах,
Ты — из света и тени — явилась...
И по всем городам
Ты прошла в подвенечном уборе —
До реки Эридан
И затем — до Тирренского моря...
Ветер бил в паруса —
И забыл я о родине зимней...
...Я бродил по лесам
И писал тебе оды и гимны...
...Но — пока повторял
Я их всем волооким Юнонам —
Я тебя потерял
Между Локрами и Вавилоном...
.
... По всему телу горят ожоги от поцелуев.
Ты встаёшь, одеваешься, улыбаешься мне и выходишь в коридор.
Закрываю за тобой дверь, иду к холодильнику, встряхиваю пакет и наливаю пенящийся сок в кружку с ярко-рыжими подсолнухами.
Подхожу к окну.
Серебристая машина радостно вопит при твоём приближении,
с услужливой готовностью распахивается навстречу и уносит тебя в край вечного холода, блистающих айсбергов и бесполезно-синего неба, тебя, так и живущего с льдинкой в сердце. Наверное, это очень больно...
«Там нет мази от ожогов» – каждый раз шутишь ты и закрываешь
мои губы ладонью, когда я тянусь, чтобы поцеловать тебя на прощанье...
В моём холодильнике есть баночка с такой мазью.
Но она до сих пор не открыта.
Как ты думаешь, почему?
Я опять в карусель угодил.
Сколько раз от неё уходил.
Сколько раз зарекался, что впредь
не завертит меня круговерть.
Уж пора бы, казалось, умнеть,
от сует отстраняться уметь,
в рамки втиснув – отсель и досель,-
жизнь, но кружит опять карусель.
Я старался – и эдак, и так,
я пахал – и за совесть, и страх,
проскочил вроде бездну и мель,
но опять угодил в карусель.
Чертыхнуться и то, не успеть,
остается тянуть и сопеть.
Из каких же таких я Емель,
если вся моя жизнь – карусель?
Но представить какой-то покой
не могу... И зачем я такой?
Жизнь, сомнения эти рассей
и мою не ломай карусель!
Пряный вечер привёл за собой мошкару
Под крыло говорливой беседки,
Недозрелый июнь покраснеет к утру
И сорвётся с насиженной ветки.
Засыпает пространство нетающий снег,
Укрывает великое малым,
И земля засыпает, похоже, навек
Под любимым своим одеялом.
Тёплым дням дозревать в тополиной стране
На ковре из белёсого пуха,
Где, лишённый корней, на седом валуне
Спит лишайник. Ни сном и ни духом
Не поднять невесомую тяжесть с земли,
Зарастающей зеленью строчек.
По бескрайнему лету плывут корабли
Под командой ветров – одиночек...
