Говорили. Занимались любовью. Дурачились, удивлялись…
Много ли надо на острове двум дикарям…
Как на разведку, выходили на крыльцо – в одеяле -
Поглядеть – не приближается ли заря
Или ночь… И выдумывали, постигали это хрупкое время,
Вынашивая в себе, как единственное дитя.
Вот такое ненормальное малочисленное племя,
Только бы выжить, разлуку спустя…
В море – небо, а небо – морской глубины. Господи, как похожи!..
Хочешь – в солёную синь или в высь – на века.
Только в небе труднее дышать, а в воде – невозможно,
И поэтому – на земле остаёмся пока…
* * *
...близко не подходи –
вдруг увидишь прыщик
или горбинку
или порез от вчерашних забот
обнаружишь случайные мысли
случайные связи
случайные слезы когда нервы ни к черту
станет ясно
что слишком много
этих необязательных черт и царапин
но не будет желания их стереть
или недостанет сил
или
станет страшно
когда поймешь
что все неслучайно...
- Ты только пришёл?
- Я сейчас ухожу.
- До встречи, любимый, целую…
- Легко ты простилась, как я погляжу...
Сказал, как пальнул вхолостую.
И всё ж, неизвестность была тяжела,
И время давило свинцово.
А что оставалось? Я просто ждала
Рассеяно и бестолково.
Потом увидала Луну за окном
И тут же сравнила успешно
С твоим полукруглым родимым пятном
Размером с большую черешню.
И долго ты будешь бродить, как медведь,
Забывший родную берлогу?
Тебе же полвека, а мне почти треть,
Но мы, словно дети, ей-богу…
Ответь же, мой нежный и ласковый зверь:
Сомнения? Ревность? Остуда?
Ты необходим мне настолько, поверь,
Что если захочешь – забуду.
Мне гордость до лампочки, грош ей цена,
И не тяготит униженье.
Всё это приятнее, чем тишина
Взаимного уничтоженья.
Не важно, что держит меня на плаву -
Любовь или что-то иное,
Об этом не думают, этим живут.
Неясное чувство земное.
Ты знаешь, пока ещё мысли вразброс,
Не сообразила сначала:
Вот радость-то – сердце не разорвалось,
Сильнее, наверное, стало.
Юным, у лебедей,
надо бы брать уроки.
Нет подлости, нет измен,
у них – в небесах – высоких.
Учиться – у лошадей,
голову класть на плечи,
с нежностью лошадиной,
с любовью – нечеловечьей.
У – городской, травы,
к свету искать дорогу.
Через асфальт и мрак,
к Солнцу, росе и Богу.
Во сне я стал свидетелем одной странной картины. На брусчатке Красной площади лежали тела трех мужчин. Это были: Ленин, Сталин и Брежнев. По суматохе вокруг и строгому взгляду следователя я понял, что произошло убийство и подозревают именно меня.
- Вы знали покойных?
- Не так, чтобы знал… Однажды разговаривал с Лениным, у Сталина стрелял сигареты. С Брежневым не общался.
- О чем говорили с Лениным?
- Да о пустяках.
- Почему вы просили сигареты у Сталина, когда известно, что курил он трубку?
- Сталин курил «Winston». Трубка – это для вида.
- А что Брежнев?
- Все больше молчал.
Следователь захлопнул папку и растворился, как часть сна. Толпа зевак отхлынула, на площади остались я и двойники советских вождей. Мертвые они еще сильнее поражали сходством. Я смотрел на трупы и луну, смотрел на кремлевскую звезду и звезды, и грустил перед пробуждением.
Когда затихнет шторм.
И обессилят волны.
Какой нелепый вздор –
Остатки жалких молний.
Бушующих страстей
Еще хранится признак.
Еще тепла постель.
Еще дыханье близко.
И отраженья слов
Еще слышны как будто.
Еще обрывки снов
Являются под утро…
Когда затихнет шторм...
- Мой малютка, мой противник,
кем ты будешь?
- Паровозом!
- Лучше был бы кипятильник,
чем валяться под откосом
над испорченной девчонкой,
под безумными друзьями...
- Фары скрою длинной чёлкой,
чтоб кипел котёл с гусями.
- Мой малютка, для чего же
так вот жизнь разнообразил?
Не боишься, что не сможешь
жить без этих безобразий?
- Рельсы вниз стекают круто,
тормознёшь и – кувырками.
Пьян я, пьян, и пьян кондуктор
с недоснятыми портками.
- Мой малютка, дай ручонку
и держись, держись скорее!
- Мы тут голые с девчонкой,
фотовспышки попу греют.
-Выбран путь тобой, не мною,
так не тяготись оглаской.
Я слезами руки мою.
Мальчик мой, катись колбаской!
Кому ты тикаешь за стенкой, жук-точильщик,
Отсчитывая срок полураспада?
Скринсейвер осени в окне в 15 инчей
Застрял на третьем акте листопада.
Шуршит по шиферу надтреснутым мотивом,
Измученной нарзаном увертюрой
Осенний реквием для белого налива,
Но к маю не подходит партитура.
Струится музыка по лиственным ладоням,
Дрожат цветы от капельных ударов.
Смывает дождь пыльцу и тихо ветви стонут,
Бесплодны недовязанные пары.
Упорно тикает за досками будильник,
В глубины сада дождь ныряет с аквалангом,
Ворона мокнет головешкою без крыльев,
А жизнь обходит этот день, обходит с флангов...
