Юным, у лебедей,
надо бы брать уроки.
Нет подлости, нет измен,
у них – в небесах – высоких.
Учиться – у лошадей,
голову класть на плечи,
с нежностью лошадиной,
с любовью – нечеловечьей.
У – городской, травы,
к свету искать дорогу.
Через асфальт и мрак,
к Солнцу, росе и Богу.
Во сне я стал свидетелем одной странной картины. На брусчатке Красной площади лежали тела трех мужчин. Это были: Ленин, Сталин и Брежнев. По суматохе вокруг и строгому взгляду следователя я понял, что произошло убийство и подозревают именно меня.
- Вы знали покойных?
- Не так, чтобы знал… Однажды разговаривал с Лениным, у Сталина стрелял сигареты. С Брежневым не общался.
- О чем говорили с Лениным?
- Да о пустяках.
- Почему вы просили сигареты у Сталина, когда известно, что курил он трубку?
- Сталин курил «Winston». Трубка – это для вида.
- А что Брежнев?
- Все больше молчал.
Следователь захлопнул папку и растворился, как часть сна. Толпа зевак отхлынула, на площади остались я и двойники советских вождей. Мертвые они еще сильнее поражали сходством. Я смотрел на трупы и луну, смотрел на кремлевскую звезду и звезды, и грустил перед пробуждением.
Когда затихнет шторм.
И обессилят волны.
Какой нелепый вздор –
Остатки жалких молний.
Бушующих страстей
Еще хранится признак.
Еще тепла постель.
Еще дыханье близко.
И отраженья слов
Еще слышны как будто.
Еще обрывки снов
Являются под утро…
Когда затихнет шторм...
- Мой малютка, мой противник,
кем ты будешь?
- Паровозом!
- Лучше был бы кипятильник,
чем валяться под откосом
над испорченной девчонкой,
под безумными друзьями...
- Фары скрою длинной чёлкой,
чтоб кипел котёл с гусями.
- Мой малютка, для чего же
так вот жизнь разнообразил?
Не боишься, что не сможешь
жить без этих безобразий?
- Рельсы вниз стекают круто,
тормознёшь и – кувырками.
Пьян я, пьян, и пьян кондуктор
с недоснятыми портками.
- Мой малютка, дай ручонку
и держись, держись скорее!
- Мы тут голые с девчонкой,
фотовспышки попу греют.
-Выбран путь тобой, не мною,
так не тяготись оглаской.
Я слезами руки мою.
Мальчик мой, катись колбаской!
Кому ты тикаешь за стенкой, жук-точильщик,
Отсчитывая срок полураспада?
Скринсейвер осени в окне в 15 инчей
Застрял на третьем акте листопада.
Шуршит по шиферу надтреснутым мотивом,
Измученной нарзаном увертюрой
Осенний реквием для белого налива,
Но к маю не подходит партитура.
Струится музыка по лиственным ладоням,
Дрожат цветы от капельных ударов.
Смывает дождь пыльцу и тихо ветви стонут,
Бесплодны недовязанные пары.
Упорно тикает за досками будильник,
В глубины сада дождь ныряет с аквалангом,
Ворона мокнет головешкою без крыльев,
А жизнь обходит этот день, обходит с флангов...
.
* * *
"Наверно, я редок,
А, может, совсем первобытен...
С супругою ласков –
Где встретится ныне такое?
И честен, и верен,
И просто взаимно любим…
И строю в семье островок
Теплоты и покоя,
Её называя
Единственным счастьем своим…"
(alnikol)
«Ты молодец, – сказал мне старый друг, -
Женился вовремя, и дружен с тещей,
Не пьешь, не куришь, утром рано – круг
В трусах исправно пробегаешь в роще…»
«Ты молодец, – сказала мне жена, -
Не то что, там, козлы и грубияны...
Твоей заботой я окружена,
Ни в чем в тебе не нахожу изъяна…»
«Ты молодец, – сказала теща мне, -
Ковер ли выбить, пошутить за чаем…
И – ни детей, ни жен на стороне…
И я, и дочь – души в тебе не чаем...»
«Ты молодец», – сказал себе я сам,
Принес из кухни белый табуретик,
Семье три слова теплых написал
И тихо удавился в туалете.
.
Я летом спал на крыше пятиэтажного общежития.
Так было ближе к звездам и подальше от студенческого муравейника.
Я был первым, кто сделал это удивительное открытие.
Ну, что возьмешь с психоделического неврастеника?
С матрацем под мышкой я поднимался по лестнице.
И ветер развевал, тогда еще битловские, волосы.
И слышал вслед: с бодуна что ли, бесится?
( противным таким голосом)
А корабль плыл, надув паруса, по проспекту Кирова.
И чуть наклонная палуба ходила под моими ногами.
Внизу кричали ( почему-то по-английски) – The Hero!
А я им отвечал поклонами. И приветствовал своими стихами.
Паруса трепетали от счастья. А может быть от неизвестности.
Я сбежал из прокуренных трюмов на вольную волю.
Из хмельного угара в просторы безоблачной трезвости.
Так отчаянно веря в счастливую звездную долю.
( Томск. Студенчество. Середина 70-х прошлого века)
