Спасибо, что ты есть,
и проклят я, что буду.
Ты вся – благая весть,
а я зову Иуду.
Я предал небеса,
поля, моря и реки,
где наши голоса
тела плели навеки.
Дрожу от немоты,
расчетливый и гадкий,
спросить боясь – как ты?
В порядке? Я – в порядке.
Все ровно у меня.
Страна, семья и куры.
За свет пришла пеня…
С соседкой шуры-муры….
Но чувства, что попал,
на глупость, как на бабки,
увы, не избежал
и выводы не сладки.
Любовь не предавай,
безлюбье будет карой,
как Аннушкин трамвай,
и как рассвет Икару.
Люби!.. – Тяни, толкай,
себя к ее порогу,
в чем хочешь – потакай,
но чтобы было ровно
и сладко ей дышать
на рук твоих созвездьи,
и бойся опоздать
из своего отъезда.
Но немота кует
свои права молчанья
и выдать не дает,
ни днями, ни ночами
и всхлипывает боль,
оглядываясь немо -
наверное, любовь,
не более, чем схема,
где он да плюс она.
А если она – минус,
то схема тем стройна,
что с ним соединилась.
Вот он и шьет чертеж
словами и мычаньем.
Ну что ж теперь, ну что ж…
Почтим его молчаньем.
Поймем его как есть.
Без всякого резона.
Он – не благая весть
и из Армагеддона…
Куда ни глянь – зима повсюду
И лёд – синоним слова «мир».
Я не боюсь поймать простуду,
Грызу нетающий пломбир.
Всё хорошо с иммунитетом,
И оттого течёт слеза,
Что ветер плещет синим светом
В полузакрытые глаза.
Нельзя мне, милый, оглядеться,
На южный полюс развернуть
Большое северное сердце,
Оно растает. Как-нибудь
Пойдёшь за мною по дорожке,
И в миг подошвой сапожка
Растопчешь льдинки, слёзы, крошки
От шоколадного рожка.
Не торопясь, не обгоняя,
Зачем нам эта чехарда...
Со мной следами совпадая,
Не замечая никогда,
Что облака на небосклоне,
Не в силах землю обойти,
Бредут, как загнанные кони,
И умирают по пути.
.
* * *
В. Б.
Повиснет гроздь
Осенних гроз,
Уедет гость —
Останется усталость.
И отдохнем.
И приведем
В порядок дом —
А что еще осталось?
Всё, что хотел,
Сказал и спел,
И улетел,
Оставив пару строк нам,
Оставив стих.
Наш дом затих…
И к тридцати –
К зиме — заклеим окна…
…Так что ж, теперь
Рвешь дверь с петель,
Твой спаниель —
С чего так вертехвостен? —
Двор освещен:
Шарф — над плащом,
Гриф — за плечом… —
Ведь дом не дом без Гостя.
1981,
Тбилиси
Когда-нибудь придется умирать...
Надеюсь, перед сменой декораций
Не будет стихотворная мура
Единственной отрадой вспоминаться.
Глаза твои – таинственная топь!
О жизни непутевой не жалею,
В которой ты неведомо за что
Любила и прощала дуралея.
Давно не пил я в полшестого
такого манкого вина!
Казалось бы, – ну что такого-
к утру не сдаться Кондакову,
кому ж, – вопрос? И кто она?
Она: жена, подружка, муза,
тоска, любовница, страна,
«Служу Советскому Союзу!»
-Присяга? Тоже и она!
Строка, строфа, фонема, грамма,
слова, созвучия… Рифмач,
под сенью этого вот храма
ты не хвались, не ной, не плачь!
Благословенна буква звуком,
любовью – жизнь, тоской – слова.
Не сблизить их стократным зумом,
и не унизить до бла-бла.
Они невинны совершенно,
как кровью залитой страна,
они единственно – мишени
хоть в полшестого, – для вина,
для склоки, спора, драки, злобы-
на всю оставшуюся жизнь,
чтоб не сошлись прямые, чтобы
да и кривые не сошлись.
Вот потому и наливаю
себе винца, уже к семи,
пишу, читаю выпиваю,
и за тебя не забываю, -
как жить прекрасно, чёрт возьми!..
Вошёл отец и ложится спать.
Я говорю: ты же умер, поговорим давай.
А он мне: очень устал, и в одежде, как есть, на кровать.
Я ботинки с него снимаю.
Посижу рядом немного, посмотрю,
А потом и сам лягу, вставать рано.
Он уйдёт из дому, пока я сплю.
Ноги из-под одеяла
Худые пахнущие торчат.
Его снова нет, я уже представляю.
Вот и тела наши скованные молчат,
Будто двери тяжелые приоткрывая.
...
...
Над кроватью отца маячит стекло,
И во сне кажется, если туда вглядеться,
То видно и будущее, что прошло,
И райский огонь на границе леса.
Ты – там, я – здесь,
все остальные между.
Нам не пролезть
ни в склоку, ни в надежду.
Не втиснуться
в зазор добра ли, зла ли,
но взвизгнется, -
куда мы запропали?
А ты, смеясь,
меж Азий и Европой,
не впечатлясь
потерей, крутишь попой,
все так же жжешь
закатные рассветы,-
о, ты живешь,
не помня – кто ты? Где ты?
Сочна, свежа,
как мясо из тандыра,
что ел с ножа,
как раньше это было,
а я бубня,
насмешливо и скучно,
в себе себя
толпу мешаю с кучей
событий, дел,
ненужных и досадных.
Не так хотел
пожить я в город-саде.
Да не судьба –
любить тебя в ответку.
Как дважды два,-
она стреляет метко.
Хотя бы в лоб,
но нет, а прямо в сердце.
Больнее чтоб.
Чтоб никуда не деться.
Я – здесь, ты – там,
где все пейзажи любы,
я твой «Титан
ик», айсберг – твои губы.
Папа Пете принёс попугая,
Пять хлопушек, компот и папайю,
Павел Панин пришёл с перепёлкой,
А Поповы с попкорном и полкой.
А днём, кирками и лопатами
Вгрызаясь в скалы мёрзлых гор,
Под хай охраны с автоматами
Копают зэки Беломор.
"Беломор"
Борис Булатов
......................................
Хеопс торопит… И поэтому
До срока пирамиде быть!
Грозит охрана арбалетами,
Чтоб не филонили рабы.
Нерон народ затрахал одами,
И тянет зрителей домой?
Преторианцы с пулеметами
Стоят у выхода стеной.
Славяне так и не поверили
В чужого бога книжный бред,
Но под прицелом артиллерии,
Ругаясь, крестятся в Днепре.
А человечки озверелые
С овчарками и во хмелю,
Пугая луками и стрелами,
Сгоняют к урнам крымский люд.
Разволновалось море Черное?
Поэт горазд на чудеса…
Поймите, умники ученые,
Творит историю он сам!
