Arifis - электронный арт-журнал

Не стоит говорить, что всё хорошо. 

И что всё будет хорошо – тоже не стоит говорить. 

Не стоит опережать время.... 

Там глубоко в черной бездне есть свет, расцветающий как цветок и питающий своим ароматом звезды и  

планеты. Да, именно аромат света. И свет имеет аромат.  

Зеленый пахнет темной болотной водой, в которой отражаются белые с желтой серединкой лилии, такие прохладные и такие блестящие и крепкие, как груди 15-летней девушки. 

Желтый пахнет цитрусовыми, одновременно сладко и горько. Подкидываешь в руках розово-желтый мячик грейпфрута и он ложится послушно и тяжело тебе в ладонь, как.... 

Красный пахнет душистым табаком, расцветающим только в вечернем сумраке. Сладко и изощренно, пробуждая чувственные фантазии и стремление заглянуть поглубже..Куда? То ли в чашечку цветка, то ли... 

Фиолетовый – это странные хрупко-восковые орхидеи с их таким же странным запахом, который то ли есть, которого то ли нет. 

Свет пропитывает собой плоть и пульсирует в крови жаркой томительной истомой...  

Звёзды падают мгновенными росчерками и эти летящие сверкающие черточки можно сложить в слова и прочитать волнующимся чуть охрипшим голосом.  

******* 

"И наступит ночь."- И наступит ночь..ночь... 

«И звезды будут гореть и не давать света.» – и звёзды будут... 

«Будешь пить, но сухи будут губы твои.» – но сухи губы мои... 

«Но не согреешься от жара идущего из сердца твоего.» – и истомишься от бесплодности его и терзающие лучи неотданного огня будут жалить тебя подобно тысячи змей...  

«Ибо Слово- есть Бог, а Бог- есть Любовь.» – а дарящие Любовь есть дети Его... 

«И тогда зажгутся звезды и вспыхнет Солнце.» – и будут сиять они одновременно и не будет ничего, скрытого от лика Его и от ласковых рук Его... 

«И падет Стена.» – и с дверей упадут замки и распахнутся они для всех жаждущих света и любви... 

«Верь только душе своей, ибо она чиста.» – зеркалом стала душа твоя для моей души. 

«Звезды, звезды, звезды... Одиночество неразделенной страсти во сне. Постель желаний.» – Звездные пляжи надежды возле туманных рек чувств и желаний. 

«Возненавидеть твое тело.» – возлюбить твою душу и наполнить тело, как сосуд, мерцающим светом тихо льющихся слёз.  

«И снова пытаться лепить что-то в вечность.» – И снова возрождаться и возрождать... 

Падать «в водопад солнечных брызг до завораживающей остановки дыхания И возвращаться к жизни с помощью твоих губ.» – возвращаться к жизни ТВОИМИ губами...  

«Ночь укачивает на подушке облаков, проплывающих в коридоре звезд.» – ночь... твоя ночь... ночь лишь для тебя... 

******* 

ОН - 

"Милей всего мне свет холодных звезд. 

Не тех, ночных, высоких, а что рядом. 

Я вою песнь любви, поджав свой хвост, 

И пожираю их голодным взглядом. 

Быть может, там, вдали есть мой приют, 

Но я рожден бежать – мне крылья неизвестны. 

И у меня судьба – быть там, а завтра – тут 

И дико петь свои ночные песни." 

ОНА –  

"Ночные песни – горечь душ всё злей! 

И выходя на лунную дорогу, 

она протягивает руки к Богу, 

чтоб даровал покой ему и ей, 

чтобы укрыл от сумрачного ада 

и дал забыть жестокую судьбу! 

Ей ничего,ей ничего не надо, 

лишь прошептать успеть –  

люблю,  

люблю,  

люблю... 

«А могут ли муравьи самостоятельно идентифицировать себя?» 

(кое-какие мысли во время чтения статьи Виктора Ганчара «А может это фракталы?» http://www.proza.ru:8004/texts/2003/03/31-47.html) 

*** 

«Видели вы, друзья мои, как муравьи тащат гусеницу в муравейник? Конечно, видели.»  

Конечно! И видели, и играли роль Бога – освобождали гусеницу из кровожадных лап!…)) 

Но вот вопрос – могут ли муравьи самостоятельно идентифицировать себя как сущность, заброшенную в этот мир лишь в качестве инструмента, участвующего в процессе? Не подразумевает ли заявление сущности – «я знаю только то, что я ничего не знаю» – наличие у этой сущности приличного багажа знаний? Да и вообще -–может ли объект исследования одновременно быть и его субъектом? 

Короче, не лукавим ли мы, признавая НАД собой высшую силу? Не В нас ли она? И если тянем мы нашу гусеницу в разные стороны, то не та ли эта притча о семи няньках? У каждого своё видение проблемы и свой способ его (видения) проявления. Спонтанность или суровая необходимость, свободное волеизъявление или жесткий диктат? Что нужно для выращивания из сущности индивидуальности? И – нужно ли? Кто в ответе за ребенка, тянущегося к огню или к ножу? 

Помню, как замордованная бессоными ночами и круговертью ухода за маленьким сыном, совершенно отупевшим взглядом следила, как это крохотное, но такое настырное, существо ползло к краю дивана и благополучно сверзилось оттуда. История закончилась вполне счастливо, спасибо ковру и одеялу, расстеленному на нём, но ора было!…)) А если бы? Чья вина? Разве есть варианты? 

И вот тут то и тупик… Кто мы – грудные дети или замордованные взрослые? 

Смотрела «Школу злословья» по каналу «Культура» (знаю разные мнения об этой программе, но сама стараюсь не пропустить ни одного её выхода в эфир). Там Владимир Соловьев объяснял, почему он не может молчать о том, что ему (лично ему) не нравится в любой из сфер окружающей его жизни. Не может молчать потому, что он хочет, чтобы люди, которые думают похожим образом (с его размышлениями о чем-то), знали, что они не одни.  

Что есть наша жизнь в этом пространстве, на этом отрезке, в этом континууме – в этой призрачной сети колеблющихся электромагнитных волн или в сети колеблющихся голосовых связок? Процесс поиска? Кого? Единомышленников? Тех, кто понимает? Тех, кто из одного с нами муравейника, из одной стаи, из одного косяка? Когда Джордано Бруно горел на костре, неужели он думал только о справедливости своего гелиоцентрического устройства мира? Так ли это важно, где умирать – на Земле, которая пуп Вселенной, или на заштатной планете среди миллионов других таких же? Не думал ли он о тех, которые стояли в толпе и жадно всматривались в языки пламени и внюхивались в запах горелого мяса? Пусть лишь один из них содрогнулся от чудовищности того, что может делать человек с себе подобным, и пусть только он единственный задумался – а что ж такого узнал этот человек, что не позволяет ему отказаться от этого знания. Эстафетная палочка передана, процесс неостановим. 

Литература… Слова о мире…. Слова о живущих и умирающих в этом мире … Слова… лишь слова…. 

И рассуждения о литературе – тоже слова… Зачем нам дан слух и зрение? Зачем нас учат читать? 

Может быть нас лучше бы учили делать? Опять же – кто? «Единство и борьба противоположностей», броуновское движение микросущностей… Микро ли?…. Весь мир во мне, я умираю и мир со мной умрет… А разве это не так? Если честно? Глядя на себя в зеркало? Разве не так? Я знаю, что останется после меня мой ребенок (который мой – только для меня, для себя – он уже совершенно отдельная сущность). Я знаю, что останутся люди, иногда вспоминающие… чаще забывающие… Что останется – те горы бумаг, которые испещрены значками, обозначающими нечто…. Нечто, в моих глазах имеющее вес и значимость изобретения водородной бомбы, в чужих – вес воздушного шарика. 

Те значки, которые дошли до нас из глубины веков и тысячелетий или мельтешат перед нами на современных носителях информации, это только миллиардная часть тех ненаписанных значков, которые обозначают слезы и боль, радость и страсть всех прошедших свои миры и ушедших вместе с ними… О чём спорим мы? О каких фрактальных кривых? О каких каплях океана? О каких чашечках цветков, в которых отражается небо? Каждый, каждый – океан, цветок, мир. Океан, в который впадают или не впадают реки, цветок, которому так необходим дождь и так губительна засуха, мир, который может быть огромен и наполнен солнцем и звездами, а может заключаться в четырех стенах с мягкой обивкой. Мы – не инструменты, мы – дыхание. Не Вселенной и не Божественное. Мы – то дыхание, которое так хочется услышать мрачной ночью, когда не спится и глаза уставлены в потолок, на котором нет ничего, ни-че-го! Мы – не муравьи! Мы – не рабы, рабы – не мы! И мы, слава Богу, не рыбы! Не немые и не хладнокровные! Мы бьёмся, как нам кажется, об лёд. Но именно так мы чувствуем, что живём, только так, растрачивая энергию, и можно жить. Анабиоз – это или долгая спячка перед новым приступом пробивания стен или просто смерть. Энтропия, стремящаяся к нулю, это лишь закон маятника. Потенциальная энергия перейдет в кинетическую, и он взлетит! Чтобы упасть? Или? Механистические аналогии чрезвычайно наглядны в таких околофилософских рассуждениях, но имеют ли они 100%-ую объективность и справедливость? 

*** 

«Сам же эволюционный процесс, как потенция, существовал, по-видимому, до возникновения любых сущностей.» А был ли когда-нибудь этот разрыв? Между процессом и сущностями. Сгустки энергии (те же самые шаровые молнии, или черные дыры, или все эти мезоны, протоны и нейтроны, не говоря уж об электроне) – это сущности или процессы? Или все-таки единство? Формы и содержания? 

Зарождение жизни (в любой форме – от микро- до макро-) возможно ли в отрыве от её носителей – клеток или частиц?  

*** 

«Мне более по душе точка зрения, согласно которой Всевышний определил именно процессы, вызвавшие к жизни всё видимое многообразие Природы».  

А сам Всевышний – это процесс? А тот же Солярис – это сущность? Единство и борьба! Наверное, тем и хороша диалектика, что научает нас примирять непримиримое. Хотя кто сказал, что её законы найдены не теми же сомневающимися и понимающими, что знают они только то, что ничего не знают? 

*** 

«Паоло Коэльо в «Алхимике» пишет: « … кем бы ты ни был, чего бы ни хотел, но если чего-нибудь сильно хочешь, то непременно получишь, ибо это желание родилось в душе Вселенной. Это твое предназначение на Земле». Вот это, родившееся, а точнее, существовавшее испокон веков в душе Вселенной, предназначение, – и есть процесс, проявляющий себя в виде человеческого желания. Желания человека, способного выполнить предназначенное, пройти «Своей Стезёй». 

Ох, какая удобная точка зрения! 

Мы не построили коммунизм, потому что слабо хотели. Мы допустили появление инквизиции, потому что её сильно хотели те, по другую сторону. Хотя – по другую ли? Про фашизм – молчу! 

Видела как-то кадры расстрелов из времен американо-вьетнамской войны, да что далеко ходить – разгоревшийся 

журналистский пиар вокруг иракской тюрьмы. А кто сказал, что вообще на войне есть понятия о чести и достоинстве (не взирая на роль освободителя или захватчика)? Читала письма 20-летнего мальчика из 45-го года. Как грабили и что делали наши в Германии…. Не осуждаю….Боже упаси…. Но….. 

Желания человека? Желания – да! Человека ли? Что есть – Человек? Богоподобие? Или Он – по нашему образу и подобию? «Если бы Бога не было, его стоило бы придумать!» Вот и придумали. Зачем? Чтобы было кому взирать с умудренно-скучающим видом на младенцев с содранной кожей? Чтобы чьи родители ужаснулись и очнулись? Вот как? Бей своих, чтоб чужие боялись? Раздирать человеческое существо на части, чтобы потом рыдать над умирающей больной собакой? Не убивать! О, нет! Это так скучно и так быстро! Выдавливать глаза и сажать на раскаленные печи! Подумаешь – миллионы скинуть во рвы! Зато процесс идёт! И даже возможно по спирали! И даже вполне можно разглядеть в нём логическую стройность и необходимость! Детей учим, пока они лежат поперек лавки? Ох, спасибо, учитель! Дай припасть к твоей прохладной руке! Мы лишь сущности в твоём великом замысле! 

И что тебе до того, что нам никак не понять и не смириться с тем, что ты забираешь из этого мира самых лучших и добрых! Хоть к себе забираешь или на потребу червям?… 

Богохульствую! Если бы знать, что будет услышано… 

***  

«Важно то, что процессов, действующих одновременно – множество, и направлены они противоположно, дабы сохранить симметрию мира и не выявлять приоритетных направлений эволюции».  

Возможно и так. Симметрия как равновесие. Гений – отклонение от нормы.  

Пусть докажет, что жизнеспособен. Чаще всего не успевает, тогда лет через 100 (бывает и побыстрее) так и быть признаем. Поклоняться идолам – это в нас с кровью предков или божественная мудрость? 

*** 

«Применительно к людям, разнонаправленные процессы можно условно разделить на две группы: деструктивные, ведущие к разрушению цивилизации и переходу в более вероятное состояние – животное, и конструктивные, ведущие к структурированию и усложнению цивилизации, то есть к состоянию менее вероятному».  

Откуда берется цивилизация? Африканское племя – не цивилизация? Затрапезный городок, где все ходят, прикрыв срамные места, и напиваются пивом местного разлива по вечерам, чтобы потом извергнуть его в ближайшей подворотне – цивилизация? Цивилизация – совокупность данностей во всех сферах жизни на какой-то конкретный период времени? Древние цивилизации, античная цивилизация, примитивные цивилизации, инопланетная цивилизация, технократическая цивилизация, загнивающая цивилизация… Цивилизация – суть человеческое общество. И такова, каково и оно… 

Почему усложнение – состояние менее вероятное? Быстрее ломается при неправильном использовании? Человек – самое усложненное существо в животном мире, по крайней мере в области нервно-психической регуляции. И никак не может сгинуть в тартарары при этом. Очень устойчивое состояние. Вырождается? Да кто ж такое сказал? А средняя продолжительность жизни? А достижения техники? А накал политических страстей? А войны, проносящиеся по всем отдаленным уголкам этой планеты. Разве это разрушение? Это – сплачивание! 

Я – представитель этой цивилизации (американской, восточной, западной). Я хочу, чтобы осталась только она. Пусть ценой жизни миллионов. Это ничего! Планета и так перенаселена!  

Я – представитель этого направления в литературе! Я хочу, чтобы осталось только оно! Я хочу, чтобы остальные знали, что они – дураки и лохи! И я буду говорить им об этом!  

Зачем говорить нам об этом, если мы – дураки и лохи? Мы же не поймём! Поставьте нас на колени, заставьте есть испражнения (вспоминаю ужас от прочтения книги Приставкина «Ночевала тучка золотая»), перебейте нам хребет, чтобы мы могли только ползать (посмотрела две серии фильма «Господа офицеры» – очередная красивая сказка, что одиночка может победить, раскидав своих врагов. Не быть сломленным духовно – да, возможно! Но это неотвратимо означает смерть в таких условиях! Джордано!). 

А если забыть о реакциях перефирической нервной системы и не подводить сугубо философскую базу  

под разумность (в данном контексте разумность высшего разума) того, что происходит с нами. Происходит? Или это происходит с тем, что вокруг нас? И происходит нашими руками? Без всяких законов Бритвы и теории фракталов? Если решиться и сказать – я, я!, виноват в том, что человек убивает себе подобного, что мат в адрес проходящей девушки из уст молодого щенка – это мой трусливо отведенный взгляд, что напившийся сосед на моем дне рождения – это мой извращенный взгляд на гостеприимство, что девчонка, ставшая плечевой, и просящая сейчас лишь кусок хлеба и десятку на бутылку пива – это брошенная мной дочь? Если честно сказать (просто самому себе. Зачем выходить на площадь и посыпать голову пеплом?) – да, я был труслив и даже подл в некоторые моменты своей жизни. Этому были свои оправдания, сейчас не о них. Сейчас о том, что только я сам себе судья. И сам могу привести приговор в исполнение. И перешагнуть старое платье, и выйти голым в этот мир! На посмешище, на потребу публике! С наивным и бесполезным (в данные полчаса) воплем в пустыне – люди, пожалейте друг друга! Не надо жалеть миллионы, не надо рыдать о миллиардах. Пожалей тех, кто рядом! Пойми их! Услышь за косноязычием, за невнятностью боль и страх! Посиди рядом со стариком, не отмахивайся от собственного ребенка с его глупыми вопросами, помоги или просто сделай что-то за другого (за жену, за мужа). И не впихивай им свою правду, как тот початок кукурузы в рот убитого мальчика, про которого я не могу вспоминать без невыносимого чувства стыда и унижения самой себя!  

Понять, принять, но не молчать. Как не молчу я, понимая, что так сложно удержаться на грани между этим самым впихиванием и тем самым воплем в пустыне. Не хочется ни того, ни другого. 

Как сказать, чтобы не вызвать раздражения, а только повернуть, просто повернуть в другую сторону слушающего тебя. Не смотри на меня, попытайся посмотреть на других, не моими глазами, своими, но чуть-чуть под другим углом зрения. А что я? Я знаю только то, что ничего не знаю. 

А ещё знаю, что нравоучения очень редко достигают своей благой цели. И что призывы хороши на плакатах. И что очень трудно говорить тогда, когда никто тебя не просит об этом! 

Я не публицист! Отнюдь! Но, Виктор, Ваша статья мне очень интересна теми мыслями, которые, чувствуется, для Вас не повод покрасоваться, а действительно наболевшее и накипевшее. Вот они и притянули к себе моё такое же больное и по-женски хаотично-нелогичное (чуть лукавлю, чтоб пожалели! Кому ж этого не хочется?)  

*** 

«Деструктивные процессы не требуют энергетических затрат, поскольку пытаются перевести систему в состояние хаоса, когда нет внутренних связей-обязательств между сущностями, и нет необходимости тратить энергию на поддержку этих связей». 

А чтобы разорвать эти связи? Ведь это только в половице говорится, что «ломать не строить». 

А вспомните самый обычный семейный скандал! Как он опустошает человека и высасывает из него силы! А поддерживать и создавать эти связи – нельзя ли это сравнить с затратами сил садовника, выращивающего цветы? Разве не ложиться он спать в просветленном состоянии духа? И сон его крепок именно от того, что усталость его появилась от трудов праведных. Вот, сама вроде такой воинствующий безбожник, а почти цитирую Библию. Так может быть Библия это просто книга мудрых мыслей? 

Помните, в советское время такие сборнички выпускали? «В мире мудрых мыслей» (конечно, с обязательными цитатами из В.И. Ленина, зато подальше в тексте было очень много интересного). 

*** 

«Здесь, скорее, стоит задача избавиться от избытка энергии, распылив его, например, в немотивированную агрессию, или в идолопоклонство, или в сексуальный ажиотаж, или в моду, наконец. Во что-нибудь простое, одним словом».  

Простое? Простое по структуре? Или по способу выражения? А мне вообще кажется, что те направления, которые Вы назвали – это просто симметричное отражение со знаком «минус» их «белых» братьев – энергичности, веры, страсти, стремления к красоте.  

*** 

«Деструктивные процессы направлены против таких структурообразующих сущностей, как мораль, нравственность, традиции, национальное или религиозное самосознание, вообще – против любых порядков. Идейной платформой деструкции является скепсис, доходящий порой до цинизма.» 

Цинизм = разочарование = разрушенное очарование = зависимость от очарованности = стремление не видеть того, что существует = страх перед жизнью….Вот и всё! Циник не призирает жизнь – он её боится! И мечтает до душевной дрожи, чтобы кто-то сильный и большой укрыл своей дланью и защитил от самого себя! И сказал ему на ушко, какой он хороший, умный, сильный, нежный и заслуживающий всего самого большого в этой жизни!…)) Уж поверьте мне – видела я этих циников!…))  

*** 

«Конструктивные процессы, напротив, требуют значительных энергетических затрат. Они постоянно генерируют и совершенствуют идеальные представления, мыслительные модели, общественные структуры. Они действуют так, как если бы у цивилизации была какая-то цель. А раз есть цель, то видны способы её достижения, и дело лишь за тем, чтобы структурировать общество подходящим образом и мобилизовать на свершения».  

Цель – поддержание равновесности системы, обеспечивающее её (системы) сохранение. Всего-навсего. Ничего интересного! И даже ничего прогрессивного!  

Процесс ставит цель? Или имеет её? Процесс – это всегда движение «от» к «до». Процесс – это способ и есть. Или не так? 

Осознавая цель, мы не всегда знаем способы её достижения! Бывает, что их перед нами слишком много – этих способов! Выбираем обычно самый простой! И чаще всего не самый продуктивный! Увы!…  

*** 

«Результатом конструктивного процесса, собственно, и является эволюция». 

Можно и согласиться. Хотя ещё короче, конструктивный процесс это и есть – эволюция. Эволюшн – продвижение. 

*** 

«Вот так, перетягивая канат, мы и движемся неведомо куда, влекомые противоречивыми устремлениями. Мы – и гусеница, и муравьи одновременно. Мы имеем дело лишь с сущностями. Мы не можем изменять процессы, и даже не можем их «прочитать». Душа Вселенной скрыта от нас». 

А вот такое знаете, наверное? «Умных звёзды ведут, глупых – тащат»!…)) 

Так может быть мы все-таки первоклашки, которые впервые идут в школу с охапками цветов и с замирающим сердечком перед неизведанным?…))  

*** 

«Нам только кажется, что мы являемся свободными мыслительными сущностями, а на самом деле наш психотип вызван к жизни каким-то процессом (группой процессов, зачастую противоположно направленных) и принадлежит ему безраздельно. Вот в рамках этого процесса мы и можем флуктуировать. А выйдя за пределы процесса, автоматически попадаем в другой, но никогда – между процессами! Потому что мы, как и любая сущность – часть процесса. Но не может быть части, которая не принадлежит какому-то целому. Нельзя сказать: «Вот, это часть никакого целого».» 

Какое печальное предназначение – флуктуировать! Интересно – каким образом происходит переход из одного процесса в другой? Смерть? 

Психотип – это, конечно, данность. Как цвет глаз, кривизна ног и раннее облысение. 

Но, приняв это в себе, можно жить и с этим и изменять течение процесса с помощью парусов! Нет? 

Разве это не наши паруса – Вера, Надежда, Любовь? 

*** 

«С этой точки зрения утверждение, что всякая литература имеет право на существование, просто бессмысленно. Что значит всякая? Если бы всякая! Всё, что мы читаем, – есть бесчисленные remake-ки давно известных идей.» 

Ну, уж так повелось, что читают в основном то, что поближе по времени исполнения. Что поделать? 

Каждое новое поколение считает безнадежно устаревшими все предыдущие, не подозревая, что сказать что-то новое практически безнадежная задача. 

Литература имеет, наверное, не право на существование, а возможность для этого самого существования. И поэтому существует. А право? Раньше была цензура, но мы всё равно читали самиздатовские версии. Что значит – иметь право? Если это право не мешает другим иметь свои права, то – пожалуйста. Лишь бы права других не ущемлялись. 

*** 

«Вот представители деструктивного направления и сочиняют произведения, имеющие целью разрушить традиционный порядок вещей, а конструктивисты восклицают в недоумении: «Ну, как же так можно?!». Причем, первые, нередко, отличные люди, искренне переживающие за судьбу своего народа, своей страны и даже за судьбу цивилизации. Почти мазохисты: разрушая всё вокруг, они с болью разрушают и себя. Но вторые считают их литературными садистами, и тоже переживают за то, что деструктивный процесс приобрёл недопустимый, по их мнению, размах». 

Мда… Как-то всё смазалось!… Ни чёрного, ни белого!…)) Не знаю, не знаю! Долой царя, грабь награбленное – мы это уже проходили!  

Мне не кажется, что сейчас произошел какой-то уж вселенский размах чернухи и порнухи. Это было всегда. Всегда были любители этих жанров и, соответственно, те, кто поставлял такую продукцию. 

Возможно, сейчас стал легче доступ к этим садистам-мазохистам, но, как говорится, кто хочет найти грязь, тот её найдёт…)) 

Другое дело, что мы не должны закрывать надушенными платочками носики и переходить на другую сторону улицы. И не надо думать о них (об этих разрушителях самых) хуже, чем они есть…)) 

Они те же мы… Поиграют в песочнице, песочек раскидают, совочки сломают, заплачут и побегут гусениц давить!…)) Нет! Не муравьи мы! Первоклашки!  

*** 

«Некоторые, правда, чувствуют, как в душе Вселенной рождаются новые процессы. Может это те муравьи, что стоят поодаль от гусеницы?» 

А это совсем неправильные муравьи! Если не будут кушать, то и загнутся со своими новыми идеями! 

Литературу бросить невозможно, как невозможно бросить свою душу. 

Можно не писать, но не читать, не слушать, не смотреть, не ЖИТЬ – невозможно! 

Душа Вселенной – это наша душа. Мы – не часть, мы – целое! 

Пронесись над планетой мор и ядерный ураган – всё! Никакие произведения никаких Платонов и Диогенов вкупе с нашими взращенными на ниве виртуальных полей писателями никуда не пригодятся! Никуда и никому! Мир – это мы! По крайней мере, тот мир, в котором мы живем! Здесь и сейчас! 

А – завтра не бывает! Только сегодня! Только сегодня ты можешь улыбнуться тем, кто рядом с тобой и понять, что ни одно, даже самое гениальное, творение не существует, если нет Человека, который может его прочитать, а есть одни только не умеющие читать (не по своей вине, а по природному устройству своему), озабоченные добыванием пищи насущной муравьи! 

Поэтому мы не муравьи! Мы – люди! А литература? Только зеркало! Иногда – кривое, иногда – цветное. 

Иногда – ведущее в Зазеркалье… 

Успехов нам всем в порой увлекательном, порой страшном процессе вглядывания и отражения! 

Семенов потерял ключи. Осознание этого пришло не сразу. Противный тоненький голосок, звучащий в его голове продолжал настаивать:  

- Поищи получше, дурень. Во внутреннем кармане, например. А может, за подкладку завалились?  

Семенов послушно поискал в указанных местах и обнаружил, что потерял ещё бумажник и мобильный телефон. Но все карманы были целы.  

- Обокрали! Нас обокрали! – существо в панике забегало по черепной коробке, распространяя в мозгу человека мутные хаотичные волны. – Что делается то? Уже на улицу выходить страшно!  

Семенов сделал несколько глубоких вдохов, наполняя легкие затхлыми запахами подъезда, и на мгновение закрыл глаза. Не помогло. Он по прежнему стоял перед массивной железной дверью, которая преграждала ему путь к холостяцкому ужину из полуфабрикатов, телевизору и дивану.  

Писклявый голос тихо захныкал, сжавшись где-то в уголке:  

- Нарочно пораньше сегодня вернулись. Целый день на этой работе, не продохнуть.  

Семенов был солидарен со своим маленьким другом. Потеря ключей не входила в его планы. Добираясь домой, он уже мысленно видел себя с бокалом пива в одной руке и куском пиццы в другой. А потом можно было набрать номер и своим приятным бархатным голосом пригласить Лиду на свидание. А может – Катю. Хотелось бы конечно обеих сразу – но они для этого слишком консервативны и эгоистичны. Сложно с этими женщинами...  

- Эй, ну делай что-нибудь!  

Семенов с трудом разогнал клубящийся рой мыслей и очнулся в своем подъезде. Все было по-прежнему. Ключей нет. Денег нет. Связи нет. Дверь заперта на два замка. Дверной глазок бесстрастно буравит лоб своему хозяину. Лампочка над дверью давно перегорела. В руке шелестит фирменный пакет из супермаркета. В нем четыре банки пива и замороженная пицца. Тяжесть от него, довольно незначительная, начала расти. Ведь это тяжесть несбывшегося желания.  

- Ломать! Будем ломать! Зови слесаря из ЖЭУ, будем ломать дверь! – неугомонный квартирант в голове Семенова снова взялся за своё.  

- Эх... что же не везет нам, а? Дверь-то хорошая, надежная. Как же потом то? Эй, подумай, может дубликаты у кого есть?  

Семенов послушно отправился в нужные сегменты памяти. Но там ничего не было. Почти ничего. Кроме одной ссылки. Семенов, извлек её из недр памяти, и немного холодея, произнес слово, которое не произносил уже давно:  

- Майя...  

Это короткое слово он не произносил уже два года. Два века. Два тысячелетия. Голосок, предчувствуя недоброе, поинтересовался:  

- И как мы сейчас к ней попадем?  

- Мы пойдем пешком! – утвердительно ответил Семенов.  

- Что???? Человече, приди в себя! Тебя по голове ударили? Это больше 20 километров!  

- У тебя есть идеи получше?  

- Ты мог бы попросить у соседей взаймы денег на автобус. А лучше на такси.  

- Ещё скажи на вертолет. Я не беру и не даю взаймы. Это принципиально, ты же знаешь...  

- Опомнись! У нас чрезвычайная ситуация! Неужели ты хочешь убить свободный вечер на пеший поход в другой конец города?  

Семенов не хотел убивать вечер. Потому он позвонил в дверь напротив. Тишина. Подождал для приличия несколько минут. Тихо. Он с облегчением вздохнул и нажал кнопку вызова лифта.  

- Ааааааа! Семенов – ты идиот! И неудачник!  

Но Семенов мысленно накрыл мерзкое существо железным тазом. Оно отчаянно заколотило по нему маленькими кулачками, немного похныкало и затихло. В голове наступила благословенная тишина.  

На улице было ещё светло. Семенов, торопясь в свою крепость на восьмом этаже кирпичной многоэтажки, совершенно не заметил, как город проснулся от спячки. Небо, конечно, оставалось по-прежнему серым. Дома в спальном районе по-прежнему оставались унылыми. Но, на уставших от зимы деревьях пробивались первые почки. А в лицо дул ветер, в котором впервые за четыре месяца были... запахи. Не солярки, не сероводорода, а чего-то свежего, радостного. Весеннего.  

Семенов понял, что пора просыпаться. Зима слишком затянулась. Медведи в это время вылезают из берлоги. Может эта потеря – знак свыше? Да... какие глупости приходят в голову сегодня. Семенов то не какой-нибудь мальчик с избытком гормонов и пустыми карманами. Нет. Серьезный человек, много работает. Имеет же право культурно отдохнуть, выпить пива. Быстрыми кликами пульта пробежаться по всем каналам, обновить в себе лоскутный портрет действительности. И уснуть. Но надо ж такому случиться именно сегодня?... Эх. Но все-таки хорошо просто так идти по улице. Сколько он пешком уже не ходил? Лет пять, не меньше. Точно, перед свадьбой в последний раз это было. Устроили в тот день мальчишник. Он же девичник. Друзей у Семенова особенно никогда не было. И у Майи тоже. Впрочем, этой странной паре вообще никто не был нужен. Два одиночества гармонично дополняли друг друга. Потому весь день перед свадьбой они провели вместе, как два закадычных друга нажрались водки в кафе «Первоцвет». А потом шли пешком. Иногда делали долгие остановки, чтобы поцеловаться. Была весна, самый её разгар. Семенову казалось, что стоит только подпрыгнуть и он коснется головой огромной, почти полной сырно-желтой луны.  

А вот кстати и Первоцвет. Сквозь мутноватые окна было видно, что там сейчас никого нет. Почти никого. За крайним столиком сидел завсегдатай-старичок. Он прихлебывал пиво из большой кружки, не сводя глаз с потолка. Вернее так казалось Семенову с улицы. Но воссоздав в голове внутренности кафе, он понял, что старичок смотрит телевизор, висящий на стене.  

Семенов присел на лавочку напротив питейного заведения и достал из пакета банку пива. Она смачно пшикнула под напором его пальца и пошла пеной. Несколько хлопьев украсили семеновский плащ. Но его хозяина это почему-то не расстроило. Его мысли облепили того старичка.  

- Это же я в будущем. Такой же одинокий. Пиво и ТВ – вот единственные спутники жизни...  

От этой мысли ему стало так жаль себя, что на обветренную щеку выступила скупая мужская слеза.  

- Жизнь-говно... и пиво тёплое. Парадокс все таки. На улице холодно, а пиво теплое. Сволочь.  

Вспомнилась опять Майя. Она пихала Семенова в только намечающееся брюшко и весело говорила:  

- Тааак... завтра подъем в пять утра и на стадион. А то ишь-ты... расслабился.  

- А сама то... – бурчал он в ответ.  

- А что я? – Майя мастерски умела изображать большие невинные глаза – Что я? Я в прекрасной форме. Всего на один размер поправилась. Пропорции-то все те же...  

- Ну да... ну да... – рассеянно отвечал он, вспоминая её до свадьбы.  

Она такая была. Даже слов не хватает. Красивая?... Нет. Ослепительная. А может он ослепленный просто не видел какая она в самом деле? Хитрая. Создала вокруг себя ауру. Ослепила мужчину в расцвете сил и под венец. Коварная женщина. Только почему сейчас, когда снова свобода, снова горизонты первозданно чисты, так хреново? И почему все помыслы к ней возвращаются?  

Тазик в голове противно зазвенел. Существо, накрытое им, торжествующе провозгласило:  

- Ура! Свобода! – а после более капризным тоном обратилось к Семенову:  

- Я это запомню. Наплачешься ты ещё у меня, человече...  

- Ой, напугал... боюсь-боюсь. Ты ведь – это я.  

- Неправда! Я идеал, по недоразумению затесавшийся в твою неразумную голову.  

- Идеал... одеял... какая глупость. Так и до дурки недалеко.  

- Тебе там самое место – отозвался Одеял – может быть они вынут меня из тебя... и я стану по-настоящему свободным.  

- Пригрел змееныша. Откуда ты вообще взялся? Раньше у меня в голове не было квартирантов.  

- Они появляются, когда крыша протекает. Через щели, отверстия, дыры... В общем, не настроен я с тобой сегодня разговаривать, Семенов.  

- Хвала Небесам. Побуду хоть немного в тишине. Один.  

- А не боишься оставаться с самим собой наедине?  

Семенов ничего не ответил. Из-за угла вальяжно выворачивал милицейский «УАЗик». Семенов быстро выбросил недопитое пиво в урну и встал.  

- Хватит рассиживаться. Путь неблизкий.  

Немного постояв, он отправил в урну и весь пакет.  

- Ой... неэкономно то как... – привычно занудил Одеял.  

- Ты обещал заткнуться вроде.  

- Ну не могу я молча смотреть на такое расточительство!  

Семенов многозначительно погремел тазиком и существо замолчало.  

Перейдя дорогу, Семенов вступил в уютный парк. Несмотря на то, что деревья были ещё голые, а лавочки сплошь затоптаны высохшей грязью, парк все равно создавал какую-то неуловимую приятную атмосферу.  

- Тут так хорошо... как дома. Даже лучше. Вот, что я хотел бы... Чтобы дома было как в этом парке. Тихо. Размеренно. Здесь даже нет желания громко кричать, топать. Само окружение приглушает все звуки... Здесь все происходит более медленно. Может, живи мы в парках, жили б лет по двести? Или триста.  

Семенов подумал о своей холостяцкой квартире и понял, что она больше подобна пещере людоеда, чем Дому. Вот Одеялу там нравится. Может он огр? Только ещё маленький. Или Семенов – огр. С раздвоением личности. Огр, а внутри гоблин. Точнее, хобгоблин. Домовой.  

Майя любила этот парк. Большая часть молодежи обычно обреталась в другом, который в центре города. Большом, с аттракционами, ледовым катком, множеством кафе. Этот же, старший по возрасту и привычкам, был более запущен и спокоен. Его любили смешные старички и разные странные личности. Потому неудивительно, что Семенов увидел Маю именно здесь. Она сидела на лавочке, поджав под себя ноги и читала какую-то книгу, время от времени поправляя очки. А так уж совпало, что Семенову нравились девушки в очках. Он сам не знал почему, но нравились и все тут. Их сразу хотелось хватать в охапку и защищать. Семенов с детства знал: там где свет, там и тепло. А ему как раз так его не хватало. И начал тянутся к его источнику: Майе – вечной весне. Грелся. А она читала и подзаряжалась энергией от старых деревьев. Семёнов в то время был весь неживой. Ноги из глины, зад из меди, тело серебряное. Голова хоть золотая, хвала Солнцу. Но все эти полезные ископаемые были покрыты вечной мерзлотой. Ну тут он конечно сам виноват, не без этого. Но это дело прошлое.  

А сейчас Майское тепло отогрело семеновское тело. И он зацвел. Распустился цветочками, посвежел, начал приятно пахнуть. Стихи даже стал писать. Знакомые хмыкали втихомолку. Завидовали. А она каждый день освещала ему этот мир. И многие вещи он начал видеть в совершенно новом спектре. Вообще, свет, звук, радиация, Х-лучи имеют одну природу. Семенову в тот момент показалось, что он видит звук, слышит свет, каждой клеточкой чувствует вселенские ритмы. Это было... вкусно. Его наполнял удивительный вкус. Сладкий, с пикантными нотками горечи. Немного солоноватый, сопровождаемый ароматным букетом. И все удивительно в меру. Не приторно.  

Майя была странной. И странствия её не ограничивались только нашей планетой. Её душа была столь широка, что просто не помещалась в пределы этой Галактики.  

Но ещё более удивительной была комната Майи. Вообще, если у человека есть своя личная комната, это не просто то место, где проводишь досуг. Это твой персональный корабль, в котором ты плывешь по мутным волнам бытия. Майский корабль подобно своему капитану подавлял своей пестротой. Кружка кофе под стулом, какие-то чертежи на полу, ноутбук, раскрашенный фломастерами, феньки, книги, сотни самых разнообразных книг, разбросанных повсюду, иногда просто сложенные стопками в неожиданных местах. На стенах не было обоев. Вернее, их не было видно, ибо там красовались плакаты, иероглифы, клинопись, списки древних царей, фотографии каких-то руин и людей в карнавальных костюмах.  

Семенова подхватил этот карнавал и потащил куда-то. Это было безумно прекрасно. Или прекрасно безумно. Он только и успевал впитывать в себя новые мысли, образы, слова.  

Время, которое было, остановилось замороженное, теперь шло в бешеный скач. Семенов за ним не успевал. Майя опережала. Ему иногда казалось, что она, огромная, несется куда-то, а он болтается на её полосатом шарфике, конвульсивно вонзив в него пальцы. Шарфик от ветра забросило ей за спину, он полощется, подобно знамени. И к этой значительности прицепился Семенов. Хоть, с золотой головой, но все-таки такой обыденный.  

Когда глаза свыклись с яркостью, Семёнов увидел совсем другую Майю. Беззащитную, маленькую, потерянную. Она боялась жизни. Пряталась от неё, притворяясь книжной закладкой. Она боялась, что будет похожа на родителей, боялась друзей, ведь они могут предать. И даже Семёнова побаивалась. Потому что он мог увидеть её страхи. Хотя, на золотой голове не всегда глаз-алмаз.  

После первой близости, она оседлала грудь Семёнова и они начали разговаривать. Много, без устали, до хрипоты. Во рту пересыхало, они пили кофе, потом снова разговаривали, опять занимались сексом, разговаривали, пили кофе, пока рот не наполнялся кислой слюной. Они не выходили из её комнаты несколько дней. Когда же дверь отворилась и туда проникли лучи солнца и её родители, вернувшиеся из какого-то путешествия, он знал о ней всё. Как ему тогда казалось.  

Парк закончился железной решеткой. Правда, в одном месте она была раздвинута могучими руками неизвестного доброхота. Семёнов, хмыкнув, воспользовался самодельной дверью и выскользнул в грохот и дым большого города. Начало накрапывать что-то гадостное. Не то дождь, не то снег. Колючее, противное. Это белое крошево довольно быстро покрыло мостовую, за Семёновым потянулась цепочка черных следов. Он натянул посильнее шапку на уши и спрятал окоченевшие руки в карманы.  

- Эх, мороооз, мороооз. Не морозь меняяяя, не морозь меняааа, моего коняяааа... – домовому было явно скучно. А когда ему было скучно, он затягивал тоскливые песни. Как правило, традиционно народные и при этом, какие-то инородные в его исполнении.  

- Коня он нашел...  

- Да какой с тебя конь – вяло махнул ручкой Одеял – волчья сыть, дровяной мешок...  

- Травяной – автоматически поправил его Семёнов.  

- Не... именно ты – дровяной. – Говорю тебе, как личность, знакомая с твоей личностью, немало лет.  

- Да, что ты вообще обо мне знаешь, чудище?  

- Рассказать?  

- Ну, валяй...  

- Я подозреваю, что тебя родители выстругали из дерева. И привязали к ручкам-ножкам ниточки. Они все за тебя продумали. Ты должен был стать Должен. Но кукловоды твои рассорились. И каждый начал тянуть в свою сторону. Ниточки лопнули. Ты упал. Поплакал немного, и побрел непонятно куда, непонятно зачем. Тебя начало манить все не стандартное, не шаблонное, не такое. Короче, всё перед чем маячила частичка «не». Сменил белую рубашку черной майкой. Но тебе это не помогло. Ты как был деревянной поделкой, так и останешься. Ты и к Майе своей прилепился, потому что тебе нравится быть ведомым. Хоть и в другом направлении. А когда увидел, что она рулить тобой не хочет, так сразу и ушел. Опять сейчас бредешь. Куда? Зачем?  

- Ну, куда и зачем – как раз таки понятно...  

- А мне – нет.  

- Оставишь меня в покое?  

Холод усиливался. Семёнов шел. Одеял вяло ворошил прутиком тлеющие глупости. А потом, видимо, уснул. Семёнов заботливо укрыл его тазиком. На сером небе полыхнуло оранжевое пятно уходящего солнца. Из подворотни воровато выползала темнота.  

Земля содрогнулась. Замерзший город потряс протяжный гудок, подобный пароходному. Мимо Семёнова пронесся тягач без прицепа. Украшенный шариками и двумя кольцами. Беременная невеста, высунувшись из окна, что-то кричала, счастливая.  

- Да уж... темнота, холод, а дальнобойщики свадьбу гуляют. Крепкие ребята.  

Свадьба Семёнова проходила в более приемлемых погодных условиях. Но могла и вообще не состояться. Родители с обеих сторон были единодушно против.  

- И что у неё там такого, чего у других баб нету? – гремел отец.  

- Маечка! Солнышко! Этот твой... Он же копия твоего папы! Зачем нам ещё одно пустое место в доме? Он у нас и так просторный... – зудела будущая тёща.  

Но разве это препятствие когда-нибудь останавливало двух молодых? Пошли, потихоньку расписались. Собрали немногих знакомых и приятелей. Поехали за город. Развели костёр. Семёнов и Майя сплели венки из весенних цветов и возложили друг другу на головы. Танцевали, пели. Кто-то бил в бубен.  

- За тебя, Семёнов! – кричал Вася, дружка жениха – и за Маню!  

- Я не Маня! – возмущалась Майя.  

Её не слышали.  

Когда лес, уставший за день, укутался ночным одеялом, все собрались вокруг огня. И просто молча сидели, любуясь тоненькими искорками, которые исполняли танец в честь новобрачных.  

- Так вот как люди развлекались до появления ТВ – подумалось Семёнову. Уставшая Майя положила голову ему на плечо. Все застыли, стали похожи на бронзоволицых питекантропов с запавшими глазами. Они сидели в своем стойбище и боялись спугнуть волшебство.  

Утром костёр догорел, и Семёнову стало грустно. Молодость закончилась. Да и Майя плелась за ним тихая, сонная, предсказуемая.  

Когда родителям предъявили кольца и венки, они тяжело вздохнули и смирились. Началась совместная жизнь. Она ознаменовалась множеством открытий. Семёнов открыл для себя, что такое ПМС. Майя открыла для себя, что такое грязные носки, брошенные под диван. Семёнов открыл для себя, что такое ужин из полуфабрикатов. Майя открыла для себя, что такое трехдневная щетина. Таких сюрпризов становилось больше, день ото дня. Майя потускнела. Семёнов обрюзг.  

Они сидели вместе в одной комнате. Он, лежа на диване, нажимал кнопки пульта. Она, улегшись животом на пол, листала книгу. И это был даже не барьер. Просто в одной комнате было два образа. Две голограммы. Две тени.  

Семёнову было плохо. Он часто хныкал, жаловался, нудел. Как ребёнок, у которого болит что-то внутри, но внятно рассказать об этом не может. Потому это выливалось в короткие мужские истерики, которые подобно искре взрывали ответные затяжные женские. В этот момент они оба подходили к самому краю. И тут они, словно просыпались.  

- Что ж мы делаем то? – восклицал прозревший Семёнов, хватая Майю за руку.  

- Синяки останутся, придурок... – по-кошачьи шипела она в ответ.  

Но наступала разрядка. Они страстно целовались, уединялись при первой возможности, гуляли вместе, взявшись за руки. Заглянув в глубины пропасти, они оба начинали снова ценить друг друга. И даже строить планы на будущее.  

Время шло. Грозы внутри маленькой семьи становились все более затяжными. Солнечных дней становилось все меньше.  

Семёнов замыкался в себе, а ключи забрасывал куда подальше. Он наблюдал за внешним миром сквозь маленькое, замызганное грязью окошко. А там снаружи его телом правил кто-то другой. Мерзкий, противный. С писклявым голосом и капризными интонациями. Видя, что терпение Майи на исходе, Семёнов встряхивался и выходил наружу, беря управление на себя. Но потом снова уходил. Снова забрасывал ключи куда подальше. И однажды не нашел их. Впрочем, было уже поздно. Его суррогатная сущность, взяв власть, наводила в микрокосме новый мировой порядок. В нем не было места для любви.  

- Где я? Где я? – Семёнов вынырнул из мутного водоворота. Вокруг было темно. Слезящиеся глаза резал снег. Ни улиц, ни домов, ни прохожих. Черная темень и белый снег. А вокруг страшная ледяная пустота. Семёнов закричал. Но изо рта лишь бесшумно вырвалась струйка пара.  

- Одеял, проснись! Проснись, сволочь! Проснись, я всё знаю! Это все из-за тебя, сволочь. Проснись, я убью тебя, скотина!  

Одеял материализовался перед Семёновым. Не маленький чертик в голове, огромный, волосатый снежный человек.  

- Можешь начинать – сказал он, скалясь.  

- Вот ты какой...  

- Какой есть. Ты постарался. Вырастил.  

Семёнов молчал. Чудовище сверлило его лоб маленькими глазками.  

- Зачем тебе это всё?  

- Что?  

- Ну... зачем ты в моей голове?  

- Этот вопрос задай себе.  

- Зачем ты прогнал Майю?  

- Ты сам её прогнал. Уже не помнишь? 

Семёнов помнил. Видел через окно.  

- Тебе нравится жить прошлым – говорила Майя. Какая-то новая в тот день. Спокойная. Одухотворенная. – ты вспоминаешь, как хорошо было до меня. Но я сейчас ухожу. И дальше что? Ты будешь вспоминать меня. Как нам было хорошо. Но будет уже поздно. Мне жаль тебя, Семёнов.  

Он ничего тогда не сказал. Она ушла. Он не стал останавливать.  

- Свобода – пульсировала жилка в его виске.  

- Свобода! – радовался он, запертый в маленькой пыльной комнатушке. Наконец-то его оставили в покое.  

- Ты идешь назад... – прорезался откуда-то голос Одеяла.  

- Мне надо вернуться... У неё есть дубликаты от тех ключей, понимаешь? От тех самых.  

- Ты сегодня вышел наружу сам... Сломал дверь... Тебе не нужны ключи. Она тебе не нужна. Поверь...  

- Ревнуешь?  

- Она посягнула на нашу с тобой свободу...  

- Нет... Это не свобода. Это самое обычное одиночество. Уйди с дороги.  

- Дурак ты, Семёнов...  

С этими словами, великан растворился пустоте. Снежная пелена разорвалась. Семёнова окружил привычный шум улицы. Замерзший, уставший, он дошел.  

Знакомая дверь, звонок. Острая боль ожидания. Ещё звонок. Боль сильнее. Какой-то садист выкручивает душу, как белье после стирки. Третий. Последний. Потом опять, через весь город обратно. Боже, на что он надеялся? Зачем это всё? ...  

Шарканье. Тьму разрезает маленький лучик из глазка. Дверь медленно открывается. Да, это она. Растрепанная, слепо щурится без очков. Её не было два года. Два века. Два тысячелетия...  

- Эдик... ты?  

- Май, я это... ключи потерял.  

апрель-август 2008 г.