Распустился рукав… Эта чертова нитка
зацепилась за что-то. И рвется рукав.
Вот заметить бы вовремя миг этот прыткий…
А теперь не понять, кто из нас стал неправ.
Поскорее заштопать! Зашить! Узелками
позатейливей скрыть безобразность дыры…
Желтый лист прилетел. Это осень над нами?
Отчего-то пришла и она до поры.
Что ты сжалась, как комочек, на большом диване?
Что ты уши навострила, почему не спишь?
У тебя смешная морда с длинными усами.
Ты иначе, чем обычно, на меня глядишь.
Знаю, мне не разобраться, у тебя – повадки.
У тебя шуруп под кожей, шрамик на бедре.
Врач тебе наркозы делал, надевал перчатки...
Как тебя не разморило на такой жаре?
Ты меня почти пугаешь этим длинным взглядом.
Я как будто в нем читаю: «я была с тобой».
Не бросай меня, ты слышишь, будь со мною рядом.
Ты тихонечко киваешь круглой головой.
Взять со стола зелёную книгу,
Открыть наугад.
Видишь, как бьются – я не постигну –
Вьются, шуршат
Лица и лица родных и знакомых,
Близких людей.
Выйдет старик из зелёного дома,
Плут и злодей.
Выйдет и скажет. А что – непонятно.
С хрустом притопнет ногой.
Как теперь жить, как проснуться обратно,
Если ты снова другой?
Если трясут тебя страшные руки,
Если трясётся вокруг.
Слышится если в хрусте и стуке
Хруст лишь один и стук.
Пропадём – не умру, буду дальше жить,
Да и ты без меня не сойдёшь с ума.
Несомненно, желанной смогу входить
В шалаши и в квартиры, и в терема.
Вот прислушалась: прошлое – нотой «до»
Без тебя мелодично звучит вполне.
Ноту «соль», не разбавленную водой,
Прямо – в раны. Без соли не выжить, не...
Пропадём – нотой «после» зальётся жизнь,
И в стихи будет литься, как в решето.
Видишь, я рассудительна, но скажи -
Это разум, цинизм или зрелость? Что?
.
* * *
Боже! Да что ж это я, да что же?.. –
Слов наговорено – боже мой!..
Все – на живые слова похожи,
Только я сам – давно – неживой.
Боже! Да что ж это Ты?.. За что же?..
Слезы последние на щеке…
Дар Твой – огонь Твой – мерцает, Боже,
Искоркой, тлеющей в леднике…
26.08.08
* * *
Он часто целью задавался
И добивался всякий раз,
Скрипел, закладывая галсы,
Его раздолбанный баркас.
Сто лет не стирана бандана,
От табака усы желты,
Всегда один и вечно пьяный,
Вне дрязг мирских и суеты.
А мир с ума сходил по моде,
Менял кумиров и божков,
То теннисист, то лыжник вроде,
Ценитель горок и лужков.
Трещали СМИ, тащились пиплы*,
Стал густо матовым экран,
Он песни старые пел хрипло
И снова подливал в стакан.
Друзей по жизни разметало,
Кто стал богатым, кто пропал
В дыму кислотного металла,
Иль угодив на пьедестал.
Остались сны и боль – к осадкам,
Но студит норд седой висок,
Скрипит баркас, и всё в порядке,
- Достань бутылочку, сынок!
*Прим.: пиплы – люди (разг.), от people (англ.)
Забыв уздечки, сёдла и супони,
Подставив солнцу нежные бока,
Над миром неспокойно ходят кони,
И трогают губами облака.
Быть может, вспоминают запах хлеба,
И страшно им становится, когда
Распиленное молниями небо
Прозрачной болью топит города.
Я помню – из девчачьей ласки свитый -
Конь шею изогнул полукольцом,
И ком земли летит из-под копыта,
И ветер бьёт без промаха в лицо.
Навстречу нам – клокочущее поле,
Взбивает травостой моя пята.
И кажется – однажды в тёплом стойле
Я выросла из конского хребта.
Дыханье лошадиное в ладошках
Носила в круговерти городской…
Всё сбудется, меня обнимет лошадь,
Прижмёт к груди большою головой.
Пойду за ней ребёнком легконогим,
Любовь и смерть, и жизнь в себе храня.
И встретят нас не демоны, не боги,
А кони, воспитавшие меня.
