С осени уже я жду весну:
Убираю умершие листья,
Предаю их – жертвою – огню,
Что хвостом взмывает в небо лисьим…
В лютый холод посреди зимы
Верю, что весну я повстречаю:
Аромат её мне – как псалмы -
И сугробы даже источают!..
Пусть же, пусть куражится зима,
И в лицо швыряет колким снегом,
Сквозь него я вижу синий март,
Слышу, как растут в земле побеги…
…От порога льдинки отскребу,
Чтоб на них не поскользнулось счастье,
И весна придёт туда, где ждут,
Вдруг… шепнёт пролесками мне: "Здравствуй!"
«Житье тому, мой милый друг,
Кто страстью глупою не болен»
А.С.Пушкин
Житьё тому, мой нежный враг, кто болен лишь влеченьем к слову,
кто дышит им и им доволен. Печаль пугает лишь салаг.
Забавы в тесном серале тоской придуманных иллюзий скучны,
но вот вагон аллюзий несётся под гору в толпу и давит всех,
и «Ай-лю-лю!» кричим с тобой и бьём в ладоши,
и забавляем ребятню, и сами искренно хохочем!
А кто-то нож сарказма точит, а кто-то просится в сераль!
Ну, что, теперь то, мой хороший, согласен ты?
И строить рожи не смешней, чем утверждать,
что истина не там, а где-то рядом, и страсть глупа,
когда накроет одеялом да и разгонит всех по парам
в аллеях сказочной любви?
Ну, так прошепчем – «Се ля ви!»
И отойдём, и улыбнёмся, вдвоём в серале мы запрёмся
и будем сказки до утра нашёптывать друг другу в ушко,
и будет мокрою подушка от слёз девических, поверь!
Не закрывай сегодня дверь, и жди меня!
И я приду, и щебетом наполню вечер!
Так выходи ж скорей навстречу и песенку со мной допой!
Хотя, постой! Ведь на работу мне с утра.
А ночь печалью изболелась,
И истина нашлась сама,
И смысла нет, и всё игра – для тех,
Кто глупостью не болен…
Сквозняк из окошка повеет,
а солнце глаза ослепит.
Ермолку прижму поплотнее –
того и гляди улетит.
Домчит из Хадеры в Метулу
меня электричка домой…
Вот если бы только не дуло
и солнце бы шло стороной…
Я еду от женщины к маме,
в родные пенаты назад,
и в этой запутанной драме
я меньше всего виноват.
Чего я такого не делал?
Чего не дарил, не давал?
Да если б она захотела!..
Да если бы я только знал!..
Сегодня пришел, а в прихожей
ботинки, рубашка... Другой?!
А в ванной сомлевшая рожа
и, судя по профилю, гой!
И вот в пеньюаре из пуха
выходит бочком, не спеша,
неверная мне потаскуха,
безумно собой хороша.
А я только плюнул в паркеты,
об хахаля руку разбил,
собрал свои книги в пакеты,
оставил ключи и свалил.
Покачиваясь на рельсах
вагон уплывает вдаль,
и ветер играет пейсом,
и мне ничего не жаль.
«Небо, ты обнимаешь меня…»
Ночные снайперы
её уже нет, а на нет, как известно – игра такая
почему же тесно?! если бы знал, как тесно!
черный вечер новокаином левую сторону сильно –
свежей из-морозью, из-болью, из-костью – тронул
невесомую, ту, о которой ничего не известно,
тканями кутала, да не из одного лоскута, из разных –
думала, как прекрасно! – да видно всё спутала
красной девице сидеть бы скромно в темнице,
где свет черный, где руки истомно сжать –
птице так легче дышать
так нет, непутёвая вовсе, крыльями бьёт,
царапается коготками – вырваться в лёт чтобы,
а надо ли? – белы, холодны сугробы…
к тому ж набегут с батогами…
а ей бы лишь отрывать от себя, сотканной, – нить золотую,
отдавать от себя, переполненной, – воду живую,
нить тонкую – ветру звонкому,
пить каждому – кто в небо с жаждою
да только вот нет его – неба, да и ветра – тоже,
а её и подавно – той, что без кожи…
а ты думал в тиши – ну, и к чему всё так сложно?
Вечерней порою два Ангела братски
обнявшись, смиренно свершали свой путь.
Пред тем, как в жилища людские являться,
присели, с холма на окрестность взглянуть.
Молчали, взирая на город, и тише
нежнейшего ветра спустилася тьма...
И Ангел, что сны рассылает под крыши,
рассыпал их, и опустела сума.
А ветер понёс их в людские жилища,
как отдых, уставшим за день трудовой,
забыл чтоб дневные невзгоды все нищий
и в грёзах нашёл краткосрочный покой.
Уснул судия, представитель народа,
уснула хозяйка, чан вымыв пустой,
и старец уснул, чьи закатные годы,
уснуло дитя в колыбельке простой...
В своих сновиденьях больной не страдает,
печальный забыл, что такое тоска,
бедняк свою бедность во сне провожает... -
всё мирно, и Ангел без дела пока.
Вот снова два брата сидят, рассуждая,
и весел, что сны рассылает в ночи:
- Какое блаженство и радость какая -
дарить людям счастье вот так, без причин!
Лишь только заря приоткроет ресницы,
и люди восстанут сонливость гоня,
восславят сердца чудо Божьей десницы
и звать благодетелем станут меня.
Но Ангел второй, Ангел смерти, суровый,
печально склонивши главу, произнёс:
- Как я бы хотел, чтоб приветливым словом
встречали меня без проклятий и слёз! -
Судьбы, тяжелее моей я не знаю, -
не радость приходом своим я несу -
под утро смертельные сны посылаю
и души людей отправляю на суд.” -
Так с тихою грустью сказал он; и слёзы
скатились на землю, и тихое: ”Ах,
зачем не могу похвалу – не угрозы
я слышать в ответ?..”- молвил с болью в глазах.
- Послушай, но разве не друг-благодетель
ты тем, кто жил свято пред ликом Творца?
Проснувшись в Божественном радостном свете,
восхвалят тебя благодарно сердца!
Не братья ли мы? Не посланники ль Бога,
Отца Всеблагого?! – Забудь про печаль!”-
И взгляд прояснился. И снова в дорогу,
на судьбы людей полагая печать...
