Отец мне утешительно сказал,
Что счастья нет. И не сказал о том
Что счастье м.б. есть.

Я в книгах побежал
Об том прочесть,
Но то ли Чехова, то ль Фета острый том
Слетел по голове.

И я теперь ни бе,
Ни ме,
Лишь «счастье есть», мой сын, твержу тебе,
Как будто бы себе.

Холодно сердцу и рукам. Навыворот вся одежда и слова. Создать бы другую стезю, уйти на голгофу любви, отдав себя на растерзание снов, слов и поступков знания. Клубочком ладони не тянутся вверх, нет потех и не будет в мире холодном. Голодном при полных витринах. Смотрины им в радость, дебаты. Солдаты без ног из нор выползают.А братьев взамен призывают. Есть мера цены в мире этом холодном. Голодным глаза не откроешь,прищуришь. Закроешь историю вечной любви, вспоминая ступеньки нотного стана. Не актуально, кричишь, вопишь призывая остановиться. Случится? Повторится? Стучится!Не знаю, не знаю...не понимаю...не принимаю.

Подлые судороги ноги сковали, боль, невозможно терпеть и ходить, отвергнув «до» и «после»другими теперь мы стали .Вопить или смириться с тем безрассудством, присутствием отсутствия, безбрачием и непониманием, рассудок свой отпустить, утопить все слова, что роем шумели, шипели и складывали как дрова нежные звуки капели тогда, когда судороги ногами овладели. Навсегда...Пространство смешалось с мыслями напрочь.Прочь и ни шагу вперед, говорит Высший разум, не зная, что будет завтра...А завтра снова терпеть...Перетереть крохи чувств в мукУ и мУку, подставив ухо для поцелуя с высоты, пустоты, не ощущая теплую руку и движений ног красоты. Отпусти...Прости...Не грусти...

                                 * * *

                Я Маркеса намедни тут прочёл
                И понял, ка́к я одинок безмерно,
                Что нет на свете ни любви, ни веры,
                И всё фигня (ну, разве кроме пчёл).

                Я помню: Достоевский, «Идиот»,
                Все много пьют и бегают с ножами
                И топчут сапожищами скрижали,
                Пуская здравомыслие в расход.

                Хемингуэй, конечно же, ещё
                Эпически об этом отдуплился
                И, за марли́ном отходя от пирса,
                Сосал мундштук, не раздувая щёк.

                А у меня то дождь, то снегопад...
                Мороза не любя, тем паче слякоть,
                Не ведаю: смеяться мне, иль плакать?
                И в том Бодлер, наверно, виноват.

                ОРИГИНАЛЬНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ
Геннадий Банников – "И дождь не оставлял свои угрозы"

                                 * * *

                По Маркесу я тоже одинок –
                Я, как и он, один в подлунном мире.
                Не всем досталось солнечных кабирий
                (Спасибо вам, Феллини, за кино).

                Я помню те унылые дожди
                Вполне геологического толка –
                Они не просто шли, а очень долго:
                Без радости, без смысла, без вражды.

                И надо было очень долго ждать,
                Предчувствовать негаданную встречу,
                Которая тебя очеловечит
                Потом, по окончании дождя.

                И этот миг внезапно приходил,
                Хотя уже вокруг стояла осень
                И дождь не оставлял свои угрозы,
                Воспользовавшись тем, что я один.

Соплей немало было женских,
Когда в руке сверкала сталь...
Владимир батькович зеЛенский
Опять к барьеру смело встал.

В холодный ствол насыпан Порох,
Готова пуля клюнуть в лоб.
Он ще не вмер, но очень скоро
Придет пора ложиться в гроб.

И чтоб вокруг ни говорили,
Есть речь родная и её
Ревнует лучший в мире киллер
Таинственный Евгений О.

Стань передо мной,
О, кошка перед плошкой
Обеденной святой,
Где мяса есть немножко.

Гляди, моя сестра,
Ты так на лапки встала,
Как пламя у костра
Мне руку облизала.

Друг друга мы съедим,
Но не сейчас. Сейчас
Мы в комнате сидим,
Свет падает на нас.

Издалека, долга, течёт река Волга
В той комнате, где в душе и мать и отец уже
Зовут мою мать Ольга
Окликну её, и оклик
Лица поворот, и вздрогнет

То ли лес нерождённый
То ли спичка
То ли заставленная всем скатерть

Лица, лица, в утешенье слабом, в прощенье
В отражённом куда-то доме
Мать-отец к горящей идёт соломе
Где, трубу образуя, поднимаются кверху искры

Вот и я, представляя и переставляя это
Представляя и переставляя
Уповаю на райское где-то лето
Уповаю на некий повтор плывущий
Голос близкий, издалека зовущий

Поднимаются искры кверху
Мать-отец к горящей идёт соломе
Поднимаются кверху искры
Искры поднимаются кверху

* * *

Скрипит рассохшаяся лодка,
В которой дремлют ум и честь...
Да – усыпляет совесть водка,
Когда она, конечно, есть.

Arifis - электронный арт-журнал