Как в дверь вошел, так ты в неё и вышел.
Извечное всемирное устройство.
Как ты устал! Как ты, однако, выжил?
Тебя не видел я, пожалуй, лет что…двадцать.
А то и тридцать… Ветер, беспокойство.
У нас здесь холодно. Сегодня минус двадцать.
А то и тридцать. Мировые войны.
Войска архангелов: пехота и на крыльях.
А, впрочем, всё одно. Я сплю спокойно.
И, знаешь, вижу сны, как те, из детства.
Я помню сон: Меня в шкафу закрыли.
И я боялся: просижу всё детство.
Но, вроде, вышел… И живу, и выжил…
Боялся только, не увижу толком
Тебя… И маму… Катю не увижу.
А вот – увидел. Облака пустые.
Смотри, везут. Смотри, погибших сколько.
И шлемы их, и крылья золотые...
Девочка думает: я ли одна?
Очень боится расплакаться.
Радуга мне из-за туч не видна,
Облачко мне не представится.
Гром напугал, прогремела гроза,
Ангел не виден за кромкою.
«Я тебя… вижу…, – он тихо сказал,
Ласково так…, – Без тебя мне нельзя.
Юная, вечная, тонкая.»
Проводила я сегодня день вчерашний
И сложила кучу дел себе в загашник
День был он тихим, незаметным, даже длинным
Не запишут на века в дощечках глиняных
Птичкам пшенки я насыпала в кормушки
Веселилась я на дружеской пирушке
Ближе к вечеру сама гостей встречала,
Ближе к ночи книжку добрую читала.
Я слепила, словно пряник, два стишочка,
Залепила их в два глиняных горшочка,
Как дозреют, раскупорю и открою,
Крылья дам, и душу с сердцем успокою.
***
Голубь обгладывал кости вареной курицы.
Куры гуляли вдоль параллельной улицы,
Голос с балкона молился Христу неистово,
Мальчик глядел с дерев и вот так насвистывал:
"Сварено варево, ветром закружено, воротом...
Воротом стиснуто, треснуто светлостью, совестью...
Сольностью взвинчено, ветром опять закружено.
Много у Бога... как много всего хорошего!"
Голубь седой взлетел в черный сгусток сумерек,
Куры взглянули умно в свой сон и съежились,
Голос обрел лицо и взирал на улицу,
Мальчик рыдал: «Как много всего хорошего!»
Сварено варево, ветром закружено, воротом...
Воротом стиснуто, небом, земным экватором.
Все на местах. Ни одной, не единой щелочки!
Мальчик под дуб хоронит от куры косточки.
13.02.2008 Москва
***
От тебя до тебя живая,
Прежде возраста пожилая,
Не кощунствую – возражаю:
Я люблю, а не
Обожаю.
***
Присабачусь к немой табличке
«Здесь работал большой поэт».
И, всплакнув о его величие,
Вдруг забуду, что было птичьего
В этом мире, какого нет.
***
Мотался за море-морей
Пока жена его постилась.
Здесь ничего не изменилось,
Лишь стали женщины старей.
Летит лимонно-белый снег,
Юлит-метет метель-колдунья,
Деревья, ночь, тоска, безлунье,
Мороз…, окна пустой ковчег –
И в вязкой пустоте портрета
Лик в окруженьи плотном света –
Архангел? призрак? человек?
Толстощёкый мальчик
Бегает по лужам,
А за ним послушно
В воздухе – змея.
Он кричит от счастья,
Весел и простужен.
Брызги – выше солнца…
Мальчик – это я.
Весь рукав у куртки
Перепачкан мелом,
Мир далёк, как звёзды,
Нежность затая,
Парень сжал девчонку
Крепко, неумело…
Шепот – громче крика…
Это тоже я.
Сочиню я сказку
В ритме, в цвете, в звуке,
Как на сонный город
Наползает ночь,
Как темнеет небо,
Как слабеют руки,
Как смотрю на сына…
Сын уходит прочь…
А старик, счастливой
Памятью нагружен,
Смотрит, как пылают
Облаков края,
Смотрит, как мальчишка
Бегает по лужам…
Брызги – выше солнца…
Мальчик – это я.
Последний огонь утрачен.
Обиды в запас – на силос.
И не было всё иначе,
всё так же текло, катилось
рекой – в океан песка.
Тоскую почти по-собачьи
о том, что во сне приснилось.
И снилась она же. Тоска.
В следующей жизни обещаю тебе
Научиться играть на трубе.
Обещаю тебе никогда не болеть
И почти совсем не стареть.
Обещаю тебе, приходя к Москвину,
Не смотреть на его жену.
Обещаю ребенка с тобой завести
До двадцати пяти.
Я тебе это всё не раз обещал,
Но выходит, что я опоздал.
И выходит, что ты не простишь меня
И уйдешь, обиду храня.
Ты уходишь в прозрачный холодный лес,
И мне кажется: мир исчез.
И мне кажется, будто всё впереди,
Когда всё уже позади.
