Воспоминания двоятся:
Вот я, похож на иностранца,
В лихих вельветовых штанах
Гуляю с папой по проспекту,
Молчу для пущего эффекту,
Кручу сверкающий брелок…
А вот, растерянный и хмурый
Пляшу в кафе с какой-то дурой,
В бессилье непослушных ног,
И папа мой с какой-то теткой
Кивнет на девочку в колготках
И шепчет: вот тебе жена!
От гордости до униженья -
Всего лишь мелкое движенье.
Как ненавидел я его!
Мы шли домой, и я ни слова
Не говорил. И дулся снова.
И выкинул брелок в кусты,
А после – снова раздвоенье:
Я, позабыв про униженье,
Искал брелок до темноты,
И все простить готов был. Даже
Шептал в слезах: «пусть Бог накажет!»
Но не нашел я ничего.
Подступает ледяное,
Невозможное число.
Было время золотое,
Было…Было…И прошло.
А теперь нам собираться.
Чистить зубы, ногти стричь.
Ничего нам не бояться.
Что не надо – не постичь.
Только лишь воспоминанья,
Только прошлое в конце.
Ни последнего желанья,
Ни кровинки на лице.
Если нет никого, кто бы тебя любил,
Если нет никого, кто бы тебя прощал.
Если нет никого, кто бы тебя забыл,
Кто бы просто даже курил и молчал.
Если нет никого. Если снег, если просто лес,
Или даже не снег и не лес, а туман – и всё.
Или даже если и этот туман исчез,
Если исчез – и всё.
Если все так, то о чём грустить и жалеть?
Минус тридцать лет или плюс пятьдесят.
Неслезящимся взглядом пройти до конца суметь,
Не посмотрев назад.
