Arifis - электронный арт-журнал

История вторая – про цаплю. 

А что у нас в этом ящике? Здесь белое перо. 

Жила-была цапля. С белыми пушистыми перьями, больше напоминающими шелковые нити, распустившиеся веером по ветру. Утром она вышагивала по мокрой траве, выискивая выползающих червячков. Однажды с верхушек деревьев упала в траву разноцветная птичка. Она отряхнула взъерошенные перья и решительно настроилась взлететь к обидчикам-галдящим сотоваркам, но вдруг увидела цаплю. Она подлетела и спросила: 

- Ты ведь птица? Почему же я тогда тебя никогда не видела там – в верхушках деревьев? 

Но цапля, лишь взглянув на нее краем глаза, продолжала свой завтрак. 

- У тебя есть крылья, а ты не летаешь. Какая же ты после этого птица? Птица, которая не видела неба! – засмеялась разноцветная птичка, растопырив цветастый хохолок. 

Но цапля повернулась к ней спиной и величественно зашагала к ручью. 

На следующее утро с верхушек деревьев вслед за цветастой птичкой спустились и другие пернатые, а с ними и белки, три совы и несколько ласточек. Она рассматривали цаплю и обсуждали. 

- Она просто не сможет пролететь сквозь ветки, – авторитетно заявила белка. 

- А мне думается, что у нее слабые крылья, потому что она мало летает, – воскликнула ласточка. 

- Может она вообще летать не умеет? – задумчиво добавила сова. 

Цапля оглянулась на них. Какие же глупые! Если вы не видели, как я летаю, это еще не значит, что я не умею! Но вслух она ничего не сказала, продолжив свое шествие по траве. Так и не добившись от цапли ничего, птыцы и звери разбежались по своим делам. И с тех пор цаплю никто не трогал, потому что посчитали ее очень умной и необычной птицей. 

История третья – про Звездное дерево. 

В Волшебном лесу росло необычное дерево. Вместо листочков у него были белые бусины, а когда приходило время и они созревали, то эти бусины превращались в звезды и улетали на небо. Иногда они улетали по несколько штучек сразу, образуя причудливые сочетания в небесном мраке. Если вы посмотрите на небо, то увидите, что новых звезд давно уже не появлялось. Почему же? 

На этом дереве завелась большая ящерица, которая каждую ночь выползала на какую-нибудь ветку, выбирая самую спелую бусину, и съедала ее. И так она съедала все звездочки, которым не суждено было вспыхнуть в ночном небе. А проглотив очередную бусину, ящерица замирала. Потом уползала в свою нору до следующей ночи. С тех пор редко какой бусине удавалось стать звездочкой... 

Между нами девочками. 

Б.Д. Сподынюк 

Рассказ. 

Ой девчонки! Вы себе, даже, не представляете, до какой степени может быть невезуха. Мне, уже, двадцать пять лет, жизнь у меня в основном сложилась, карьера получилась. Я окончила Институт народного хозяйства, самый престижный институт для девушек в Одессе. У нас в Одессе по этому поводу даже поговорка была в ходу: «Самого умного сына в Политех, самую красивую дочь в Нархоз. И когда после выпуска мне удалось устроиться ведущим экономистом в Одесский водоканал и, что, вообще, приравнивают к чуду, даже, стать на квартирный учёт как молодой специалист, я считала, что всё, чего может достигнуть молодая женщина, у меня в кармане. Строящийся дом, в котором я должна была получить однокомнатную квартиру в районе одесских черёмушек, должны были сдать через год. В ожидании этого светлого дня, я жила вместе с родителями, почти, глухой бабушкой, котом по кличке Билли Бомс и декоративным кроликом по кличке Охламон, которого так назвал отец, а все домочадцы звали просто Ох. Мне, всегда, казалось, что основной мечтой Оха было удрать из своей клетки и горошком, собственного производства, посыпать все полы в квартире. Ох был очень весел, когда его водворяли назад в клетку и он мог наблюдать, как я на карачках ползаю по квартире и собираю в совочек его горох. Его глазёнки весело поблёскивали и он смешно шевелил носиком, время от времени обнажая свои зубы, что создавало иллюзию, что он хохочет надо мной. Поэтому, девоньки, вопрос устройства личной жизни откладывался на год до моего вселения в мою квартиру, да и приличной кандидатуры пока не наблюдалось. Но однажды, когда мы праздновали день международной солидарности трудящихся 1-е мая, а обычно, такие междусобойчики на работе собирают после двух часов дня в последний рабочий день перед праздником, к нашему управляющему пришёл его бывший сотрудник. Звали его Андрей. Управляющий пригласил его поучаствовать в нашем застолье.  

Девочки! Когда он вошёл в комнату вместе с управляющим и его представили всем нам, у меня сердце ухнуло куда-то вниз. Передо мной стояла, материализовавшись, моя девичья мечта. Высокий, стройный брюнет с узкими бёдрами и длинными ногами, широкими плечами на которых гордо сидела его черноволосая голова, сверкая зелёными глазами и белоснежной улыбкой. Его красивые и ровные зубы, с удовольствием, обнажались в обаятельную улыбку, при виде которой начинали улыбаться все присутствующие. На нём был костюм оливкового цвета, светло зелёная сорочка и ярко- зелёный, с переливами галстук. На ногах были обуты черные, вычищенные до зеркального блеска, красивые туфли. Ростом он был под метр девяносто. Всё это, вместе с его изумрудными глазами, сразили меня наповал. Я влюбилась в него сразу, даже не влюбилась, а втюрилась. У меня задрожали ноги, вспотели руки. В низу живота у меня сладко заныло, в общем, девчонки, вы и сами знаете, что происходит с нашей сестрой, когда мы втюриваемся. 

По счастливому совпадению, наши места за столом оказались рядом. Андрей, ко всем его достоинствам, оказался хорошим собеседником и воспитанным человеком Не прошло и получаса как мы с ним разговаривали так, будто мы старые знакомые и друзья. 

Он ухаживал за мной за столом, потом включили магнитофон, и мы с ним танцевали. 

Короче, к концу этого застолья я готова была отдаться ему, но в то время за моральным обликом Советского человека надзирали все, кому не лень это было делать. 

В гостиницу невозможно было попасть, если вы не супруги или иногородние, к себе домой я его не могла пригласить по вышеизложенным причинам. К нему домой, так же, было нельзя так как к моему великому несчастью он оказался женат и имел пятилетнего сына.  

Я уже была готова наступить на горло своему чувству и расстаться с ним, но вы же девчонки знаете, как мы бываем, мягкотелы и уступчивы, когда влюблены. 

Андрей твердил мне при каждой нашей встрече, что любит меня, говорил, что давно не живёт со своей женой и хочет разойтись с ней, просил потерпеть два годика. Как только сын пойдет в школу, Андрей подаст на развод.  

Да, девочки, слышу ваши слова осуждения. Понимаю, что на чужом горе счастья не построишь, но вы все знаете и, каждая из нас думает, что у неё всё по-другому, что, действительно, у Андрея с его женой чувства закончились и т.д. и т.п. 

В общем, девоньки, мы с ним встречались ежедневно, целовались и зажимались (простите за текст) до осатанения, но дать удовлетворения нашим чувствам не имели возможности. 

Между нами девочками говоря, вы же понимаете, что эти пустые встречи начали сказываться на его и моём здоровье. Я дошла до точки и была способна, уже, согласится на кусто терапию если он, на следующем свидании, потащит меня в кусты. 

Андрей, судя по следующим событиям, так же дошел до точки. Через какого-то своего друга он достал билеты на теплоход «Академик Собинов» на круиз по Крымскому побережью. Теплоход отходит из Одессы и находится в пути шесть суток. За это время он заходит в Ялту, Сочи, Новороссийск. Когда мне Андрей сообщил об этом я, девчонки, была в диком восторге. Представляете, шесть суток с Андреем в одной каюте на шикарном теплоходе. Бары, рестораны, танцы, бассейн. Прогулка по Ялте, Сочи, Новороссийску. И наконец-то мы сможем любить друг друга без помех и столько, сколько захотим. Эта перспектива кружила мне голову и заставляла трепетать моё истосковавшееся по любви Андрея, сердечко. Я кинулась к управляющему и выпросила отпуск на неделю, затем кинулась в комиссионку, где давно присмотрела белоснежные джинсы и бежевые югославские босоножки. Всё это мне обошлось в бешеные деньги. Затем я купила купальник-бикини, который прикрывал только соски на грудях и причёску на лобке. В общем, девочки, все мои сбережения упорхнули как воробышек с ветки. 

Дома я потратила полдня на сборы, мне казалось, что мне понадобятся все мои платья и всё моё бельё. Что кроме босоножек, я не обойдусь без вечерних выходных туфель. Затем мне нужно было уложить парфюмерию и маникюрный набор, лак для ногтей нескольких расцветок. Прикинув, что критические дни у меня ожидаются через две недели, я не взяла ничего из средств интимной личной гигиены. Это, сейчас, для девиц, чистый рай, прокладки двадцати сортов, и с крылышками, и бескрылые, и под такие трусики, и под сякие. А в наше время, девочки, вы ж не дадите мне соврать, такого ассортимента самого необходимого товара для женщин и близко не было. 

Наша руководящая и направляющая занималась поворотом Сибирских рек вспять, соревновалась оружием с Америкой, находилась в постоянной битве за урожай, которого постоянно не было, перестраивалась из колонны по два в колонну по три и вырубала элитные виноградники в борьбе за трезвый образ жизни. А вот подумать о необходимых для женщин предметах у них времени не было. Пусть себе женщины выкручиваются, как могут. И вы все, девчата, помните, как мы выкручивались, как выглядели эти наши попытки выкрутиться. 

Короче, девоньки, когда я собрала чемодан, он оказался неподъёмным. Пришлось пересмотреть и ужаться до минимума. Судно отходило от причала морского вокзала в восемь часов вечера, посадка на судно заканчивалась в семь тридцать. Сейчас уже было шесть тридцать, а я всё ещё кувыркалась с чемоданом. Наконец-то мне удалось его закрыть и приподнять. Время текло как сумасшедшее, я чувствовала, что опаздываю и из-за этого начала нервничать так, что у меня руки дрожали. С трудом, я сделала макияж, а подвести глаза дрожащими руками мне не удалось. Схватив телефон, я вызвала такси. Машину диспетчер пообещал через десять минут, то есть в семь пятнадцать. Если машина опоздает или в городе будет какая-нибудь пробка, то я опоздаю. Закончится посадка, трап поднимут, и я смогу только помахать Андрею рукой. Подумав об этом, я занервничала ещё больше. Теперь у меня дрожали не только руки, но и ноги. Схватив чемодан, я спустилась во двор и вышла на улицу. В это время подъехало такси, я юркнула в салон и попросила водителя положить чемодан в багажник. Девчонки, вы же, наверное, помните про моральный облик строителя коммунизма. Там всем талдычили, что все работы уважаемы, что мы не слуги и тому подобная мура. Так вот водитель пробурчал что-то наподобие того, что он мне не раб и не должен класть мой чемодан в багажник. Когда я взмолилась, что, просто, не в силах его поднять до уровня багажника, таксист смилостивился и открыв багажник швырнул туда мой чемодан. Затем он сел за руль и мы поехали. Водил он машину хорошо и мы приехали за пять минут до окончания посадки. Андрей стоял у трапа и уже аж подпрыгивал от нетерпения. Он быстро достал мой чемодан из багажника такси и, держа его одной рукой, второй потащил меня на трап. При подходе к трапу нога у меня подвернулась, и я сломала каблук на своих старых босоножках. Взглянув на них, меня обуяла такая злость, что я, не долго думая, швырнула босоножки в море и босяком продолжила подниматься на судно. Только мы поднялись на судно, вахтенный проверил наши билеты и рассказал, где находится наша каюта. Когда Андрей попытался взять мой чемодан, вахтенный матрос сказал чтобы мы шли в каюту, а стюард принесёт чемодан туда. 

Он же расскажет про распорядок дня на судне, про расположение баров, ресторанов, музыкальных салонов и танцзалов. 

Андрей взял меня под руку, и мы пошли в свою каюту. Эта каюта напоминала номер в гостинице. Весь пол был застлан паласом, в нише находилась полутора спальная кровать, над ней висело бра. Два иллюминатора были занавешены красивыми бордовыми шторами, между ними стоял стол, вокруг которого было три кресла, слева от кровати был вход в сан узел, который состоял из унитаза, маленького умывальника и душевой кабинки. 

Стены каюты были выкрашены светлой краской цвета кофе с молоком. На них висели акварели с морскими пейзажами. Каюта была из разряда не дорогих, но для меня лучше её ничего не было. Андрей скинул свою сумку, которая висела у него на плече, и обнял меня. 

Ой, девчонки, ну что вам говорить, слаще минут, наверное, жизнь не придумала. Я прильнула к нему всем своим телом и ощутила, как растёт его желание и, как лёд в горячей руке, тает моё сопротивление. Ну, наконец-то! Слава богу! 

В этот момент в дверь постучали, и не успели мы с Андреем произнести, хоть звук, как открылась дверь и, вошёл стюард. Он закатил на специальной тележечке мой чемодан, представился Николаем и рассказал, что наш столик номер четыре в ресторане «Вега». Он расположен на второй палубе, это если выйти из нашей каюты сразу налево, и упрёмся в ресторан. Сегодня праздничный ужин, начинается в половине девятого. Ужин в честь начала круиза. После ужина концерт, а потом танцы. Просьба не опаздывать. Андрей глянул на часы и показал мне. До начала оставалось пятнадцать минут. Я хотела ему предложить не ходить на ужин, потому что в низу моего живота появился горячий ком, состоящий из одного желания, но его было много, много. Не успела я и рта раскрыть, как Андрюша поднялся и сказал, чтобы я поторопилась одеться, а он пока пойдет в коридор и покурит.  

Делать нечего девчонки. Меня так воспитали, что не могла я в постель мужика затаскивать. Меня учили, что это должна быть инициатива мужчины.  

Ну, ничего, – подумала я, – ждала почти три недели, подожду ещё пару часов, ну а потом….. 

У меня, аж, дух захватило после того, как я представила, что будет потом. Я скоренько распаковала чемодан, одела своё супер сексуальное бельё красного цвета, состоящее из нескольких кружавчиков, кремовый топик незатейливо открывающий мой плоский животик и имевший глубокое декольте и белые джинсы. На ноги я обула югославские босоножки на высоченном каблуке. Поглядев на себя в зеркало и, оставшись удовлетворённой своим внешним видом, я вышла в коридор.  

Андрей, увидав меня, засветился от гордости, что он с такой красивой и модной дамой, и от удовольствия потому, что представил, как мы с ним будем заниматься любовью после ужина. 

Мы вошли в ресторан и, увидав табличку с номером четыре на столике, направились к нему. 

Девчонки, вы себе, даже, не представляете, как мы с Андреем смотрелись. Мы были всеобщим центром внимания, когда шли к своему столику. В глазах мужиков я читала восхищение от своего вида. И это делало меня невесомой. Я не шла, а летела. 

Такое же восхищение читалось в глазах женщин, когда они смотрели на Андрея. 

Мне казалось, что прекрасней пары свет не видел. Мы уселись за столик и, Андрюша спросил, что я буду пить. Я попросила его налить Шампанское. Он взял со стола бутылку и начал её открывать. Уж не знаю, как это у него получилось, раньше он открывал Шампанское беззвучно, но сейчас пробка, с оглушительным хлопком, вылетела в потолок. 

И тут я не выдержала, вернее, не я, а мой организм. Собственно, его можно понять. 

Две недели нещадное раздражение всех моих эрогенных зон без малейшего удовлетворения, куча потраченных сил при сборах и укладке чемодана, езда в такси на нервах с риском опоздать на судно, поломанный каблук босоножек, и напоследок, когда мои нервы уже были натянуты до последней степени, этот резкий хлопок. В низу моего живота вдруг резко заболело и из меня потекло что-то горячее и липкое. Девочки, я, с ужасом, ощутила, что у меня начались, как это сейчас называют, критические дни. На две недели раньше срока. Да не как обычно, а как водопад. Не прикоснувшись к бокалу с вином, я схватила со стола салфетку, развернула и затолкала верхний её край за ремень джинсов, чтобы прикрыть свои джинсы сзади, затем взяла ключ от каюты и, ничего не говоря Андрею, встала и быстро вышла из ресторана. Добежав до каюты, я быстро сняла джинсы и поняла, что если бы я задержалась, ещё, хотя бы, на минуту, белые джинсы промокли бы насквозь. Я ринулась в душевую и, как могла, холодной водой застирала их. Но было ясно, что белые джинсы, за которые отдана, почти, двухмесячная зарплата, испорчены навсегда, во всяком случае, для этого путешествия, точно. Испорчено было и супер сексуальное бельё, не всё, конечно, но ажурные трусики требовали стирки, что я, тут же и сделала, использовав туалетное мыло. Встал вопрос, а где всё это сушить, чтобы Андрей не видел. Под столом, который стоял у стены между иллюминаторами, проходила, почти, вплотную к стене какая-то труба, причём она была горячая. Я повесила на неё трусики, прикрыв их сверху носовым платком. Теперь, девочки, мне предстояло соорудить себе тампоны. Исходя из интенсивности и обилия процесса, мне их понадобиться не один десяток. Я пересмотрела все свои вещи и нашла, только, две хлопчатобумажные майки. Из них у меня получилось, всего, пять тампонов. Этого мне хватит в лучшем случае до утра. Утром нужно будет, срочно, найти медпункт на судне, либо аптечный киоск и купить марли и ваты. Я нашла в своих вещах широкую, расклешённую юбку, светло-кофейного цвета, которая не диссонировала с топиком и босоножками, вновь оделась и собралась выходить, как меня затошнило и я, опять, бегом в санузел. Все, что я съела с утра, вылетело со скоростью ракеты из меня в унитаз. Когда я попыталась встать на ноги, меня зашатало и опять начало тошнить. И опять я пугала унитаз, хотя пугать его уже было нечем. Тут я поняла, девочки, что ко всем моим неприятностям, прибавилась морская болезнь, которой болеют не многие люди, но я оказалась в числе этих немногих. Стоять я не могла, и скинув босоножки рухнула в кровать. Но стоило, только, мне закрыть глаза, как всё опять начинало кружиться, и подступала тошнота, и нужно было бежать и пугать унитаз. На столе в специальном углублении стоял графин с водой. Я налила и выпила стакан воды в надежде, что полегчает. Но, через минуту, уже, рассталась с водой, поделившись ей с унитазом. Тут открылась дверь каюты, и вошёл Андрей. Увидав меня, лежащей без движения на постели и бледной как мел, он бросился ко мне.  

Милая, – встревожено спросил он, – что происходит? 

Андрюшенька, – захныкала я, – меня почему-то тошнит и шатает, ноги абсолютно не держат. Я уже вырвала всё, что перед этим путешествием съела. 

Так, понятно, – сказал мой умненький Андрей, – пока судно шло по Одесскому заливу, волна была маленькая, и судно не качало. Сейчас судно вышло в открытое море и качается на настоящей морской волне. Это отлогие, высотой до метра волны, которые плавно качают судно. Эта качка называется дыханием моря и к ней, через пару дней, ты привыкнешь. 

А за эти пару дней пока я привыкну, – бурчала я, – я ноги протяну потому, что ничего не могу есть. 

Ничего моё солнышко, – убеждал меня Андрей, целуя моё лицо, шею стягивая с меня одеяло, чтобы поцеловать мою грудь, – мы будем питаться любовью. 

Нет, Андрюша, не будем мы питаться любовью, – продолжала хныкать я, натягивая обратно на себя одеяло. 

Почему же, моя птичка, – продолжал ворковать Андрей, пытаясь оголить мою грудь, – кто, теперь, сможет нам помешать? 

Ох, милые вы мои девчонки, если бы вы видели выражение лица моего Андрея, когда я, заикаясь и краснея, объяснила ему причину моего отказа и из-за чего критические дни наступили у меня на две недели раньше срока. Когда я окончила свой рассказ, Андрей напоминал шарик, из которого спустили весь воздух. 

Солнышко моё, – наконец-то он пришёл в себя, – а, сколько дней у тебя длится это мероприятие. 

Обычно, три, четыре дня, – безнадёжно ответила я, – но это, обычно, в нормальных условиях. А в условиях стрессовых я не знаю. 

Ободрившийся, сперва, Андрей, опять повесил нос. Выйду на палубу, покурю, – сказал мне Андрей, – а ты лежи и не вставай. Я проконсультируюсь у моряков, чем они лечат эту долбанную морскую болезнь. Он встал и вышел. Мой пустой желудок вёл себя, пока, спокойно. 

Но слезы сами собой выступили у меня на глазах. Я оплакивала, милые вы мои девоньки, свою неудавшуюся мечту, своего девичьего принца с которым, из-за неприятностей свалившихся на меня, как из рога изобилия, я так и не смогла заняться любовью. И так мне себя было жалко, что слёзы лились из глаз ручьём. Так лицом в мокрую от слёз подушку я и заснула. 

И снился мне девоньки сон. Как будто наше судно приплыло к какой-то очень высокой горе, и кто-то мне сказал, что мне обязательно нужно подняться на вершину этой горы. И вот иду я вверх, карабкаюсь, как коза, по горным тропкам и, наконец, поднялась на самую вершину. Там маленькая лужайка, покрытая, как ковром, зелёной травкой. Посреди этой лужайки в белом балахоне сидит, абсолютно, седой старец с закрытыми глазами. На полусогнутых ногах я подошла к нему и, поздоровавшись, спросила, для чего меня направили к нему. Старец сидел молча и не отвечал. Я ещё раз спросила его и, в этот момент старик открыл свои глаза, из которых вырвались два луча, которые начали жечь мой живот, особенно, его низ и раздался, как гром, раскатистый голос: «На чужой каравай ты свой рот не разевай, ха-ха-ха!!!» Я испугалась и бросилась бежать и в этот момент я проснулась. Как только, я пришла в себя после такого сна, я поняла, что неприятности не закончились. Ослабленная, я спала так крепко, что не заметила, как тампон промок насквозь, и я запачкала простыню, а через неё и матрас. Я вскочила и застирала простыню и, как смогла, помыла матрас. Простыню выжимала в полотенце, и она была, после стирки, почти, сухая, а матрас повернула влажным местом вниз. Опять застелив постель, я встала на ноги. Голова ещё кружилась, но уже не так, как до того, как я заснула. 

Я привела себя в порядок, и пошла искать Андрея. Было чуть больше часа ночи. Пароход качало гораздо сильнее, но эта качка не вызывала у меня тошноты. Андрея я нашла в баре рядом с рестораном, где он сидел в компании с двумя мужиками. Они были постарше его. 

Подойдя к ним, я спросила, не помешаю ли я им. Они вскочили, придвинули мне стул и начали наперебой меня угощать. Я выбрала ром, в какой-то книге я читала, что все морские волки лечат себя от приступов морской болезни ромом. Я хватанула рюмку рома и, действительно, почувствовала себя намного лучше. Но я забыла, что была голодна как весенняя муха, поэтому одной рюмки хватило, чтобы меня развезло. Я, абсолютно, не соображала, что говорю. Но утром Андрей рассказал мне, что я, постоянно, говорила, сделав страшные глаза, о каком то каравае, на который я разинула свой рот. Короче, мужики затащили меня в каюту, и Андрей уложил меня в постель. Сам лёг поверх одеяла, не раздеваясь. 

Утром, когда судно подходило к Ялте, на море разыгрался настоящий шторм. Половина пассажиров страдали от морской болезни и освобождали свои желудки за борт с обеих сторон. А мне действительно стало гораздо лучше. Я нашла аптечный киоск и купила, наконец-то, всё, что мне необходимо было для изготовления тампонов и, как вы сами понимаете девчонки, почувствовала себя уверенней. У меня было время подумать по поводу своего сна, и я сделала соответствующие выводы. Я была мила с Андреем, но близко к себе его не подпускала, хотя когда он был рядом, брал меня за руку, острое желание охватывало меня, у меня все, аж, свербело, так я хотела его. Когда мы вышли в Ялту погулять, небо над Ялтой было всё в тучах. Время для ознакомления с Ялтой у нас было с обеда до ужина. Пообедав на судне, мы погуляли по Ялтинской набережной, посидели с Андреем в кафе, сходили, посмотрели на дельфинов и, меня опять охватила страсть к Андрею. Сон из головы выветрился и, я подумала, что если мы вернёмся на судно, и никаких неприятностей больше не будет, то по окончанию критических дней, всё может, ещё, случится. Только эта мысль промелькнула у меня в голове, как высоченный каблук моих югославских босоножек попадает в выщерблину на асфальте и ломается напополам. Это была последняя капля, которая затушила пожар моей страсти к Андрею. Пускай вы сейчас смеётесь надо мной, девчонки, мол, я мнительная и суеверная, но мои дорогие, нужно быть последней дурой чтобы не понять такого количества предупреждений и вещего сна. А я последней дурой не была, поэтому, когда мы, с трудом, доковыляли до судна, я заявила Андрею, что больше обуть мне не чего, хотя у меня были вечерние туфли под выходное платье. Поэтому ни в Сочи, ни в Новороссийске я с ним погулять не смогу, а буду находиться на судне в своей каюте. Так в дальнейшем я и поступала. На его попытки возобновить отношения, я ссылалась на критические дни, потом на головную боль, а под конец, он как умный мальчик и сам прекратил попытки. Вели мы себя на судне как два добрых товарища. Ну, девчонки, я и решила что всё, больше меня не за что наказывать, 

Не тронула я чужого каравая. И вот наше судно швартуется к причалу Одесского морского вокзала. Машина, любезно заказанная для меня стюардом Николаем, стоит на причале, я с трапа увидала её номер. Спускаюсь я по трапу, Андрей держит меня под руку, учитывая, что у меня босоножек без каблука я ему это позволила. И только мы ступили на причал, как к нам подошла молодая женщина с пятилетним мальчиком и при всех, не стесняясь, дала пощёчину, сперва, Андрею, а потом влепила и мне. Я, девочки, чуть не сгорела со стыда. Особенно паскудно я себя чувствовала, когда на меня смотрел этот пятилетний красавчик, похожий на своего отца как две капли воды.  

Так что, между нами девочками, мой вам совет. Никогда не спорьте с судьбой.  

Конец. 

На самом деле гномы бывают очень разные и они не всегда живут в пещерах или под землей. Этот гном живет в уютном маленьком домике на окраине леса, возле невеликой речки, больше похожей на глубокий ручей. Деревья в этом лесу высокие, с зелеными мохнатыми стволами, как будто добрый сказочный волшебник заботливо укутал их пушистым одеялом из мха. Дремучесть леса с большими паутинами, разросшимися гигантскими папоротниками, вьюнами и лапистыми темными елками вдыхалась влажным воздухом с ароматом прелой листвы и хвои. Вон там зашевелилась трава, это серый зайка выскочил из своего укрытия и умчался по своим заячьим делам. Где-то вверху деревьев, на ветках, обращенных к солнцу, заверещали разноцветные птицы, оттуда посыпались сухие ветки и листья. Небольшой прутик застрял в сверкающей тоненькой паутинке. Недовольный непрошеным вторжением мраморный паучок проснулся и выбежал из своего укрытия. Большая белая цапля с желтым хохолком важно вышагивала по берегу ручья, высоко подымая ноги и распрямляя длинные когтистые пальцы. Она подошла к домику и постучала красным изящным клювом в окно. В домике послышалось шебуршание, и вскоре в окне появилось заспанное доброе лицо седобородого человечка в красной вязаной шапочке с длинными ушками и большими балабонами на этих ушках. Он чуть визгляво чихнул, подняв облако пыли. Цапля отпрянула, замахав крыльями.  

Этот гном не простой, он особенный. Он хранитель историй. И конечно же как у любого Хранителя у него было имя. Звали его ИльКаторБалькаринАсрАхир. В его домике стоял огромный шкаф с кучей ма-а-аленьких ящичков. А на верхней полочке покрытые толстым слоем пыли стояли очень старые золотые часы с фигурками, которые давно уже не работали, рядом с ними лежала толстая связка ключей, несколько книг в разноцветных переплетах, большая зубчатая морская раковина, моток серых ниток, проколотый двумя деревянными спицами, металлический каркас от уличного фонаря, когда-то освещавшего тропинку у домика, а также много всякой всячины, за которой мы не полезем в эту вековую пыль, ибо потом будем чихать до самого утра, а может и до следующего вечера. Балькарин отчихался, утер рукавом горбатый длинный нос и перевесил связку сухого лесного чеснока с окна на угол шкафа. Затем достал из кармана жилетки связку ключей, выбрал один ключ – черный с большими зубьями, подошек к ящичку шкафа и открыл его. На дне лежала маленькая портновская иголочка. Гном аккуратно взял ее пухленькими пальцами и положил на стол. Затем сел в широкое деревянное кресло-качалку и закурил трубку... 

История первая – про иглу. 

В далеком преКрасном море жила рыба-игла. Тело ее было тонкое, вытянутое в струну. Она была очень неспешной рыбой, часто она замирала и наблюдала за стайками снующих туда-сюда рыбок. Однажды она даже переждала ленивого морского ежа, который после целого дня ожидания наконец-то собрал иголки и пополз на край камня. Ей нравилось наблюдать за морскими обитателями. Часто из глубин моря она смотрела сквозь прозрачную воду в небо. Там тоже была жизнь. Различные птицы пролетали над морем, чаще это были чайки, выискивающие себе добычу. Иногда рыба-игла подплывала к берегу и смотрела на камни, по которым каждое утро бегали веселые человеческие ребятишки. А по ночам на черном небе сверкали тысячи огоньков, которые медленно двигались по небу. Это можно было увидеть, лишь замерев на месте и наблюдая за ними несколько часов подряд. 

Однажды утром ее заметили серебристые рыбки. Они перестали резвиться и окружили рыбу-иглу. 

- Фу, какая некрасивая! – воскликнула одна рыбка. 

- Тощщщщая! – поддержала другая. 

- И уродливая! – добавила третья. 

Потом они стали смеяться. Рыба-игла удивленно взирала на них своими глазами-бусинами, непропорционально огромными на вытянутом теле. Она думала, почему эти рыбы смеются над ней. Ведь она такая же как они рыба, просто другая. И их насмешки обижают ее – неужели они этого не понимают? Но рыбы продолжали издеваться над рыбой-иглой. Целая стая этих серебристых красивых рыбок с правильными большими хвостами, круглыми брюшками и выпуклыми цветными плавниками заполнили пространство вокруг нее. Они так смеялись, что не заметили сеть, закинутую рыбаками. Последнее, что в ужасе увидели серебристые рыбки – это рыбу-иглу, проскользнувшую сквозь плетение сети и уплывающую в синие бескрайние просторы преКрасного моря. 

У рыбаков сегодня было веселье – они праздновали хороший улов. 

Обернулось слово птицей легкокрылой, вверх взмыло. Но обеспокоилось небо, затвердело, тучами сомкнулось. 

Обернулось слово рыбкой юркой, быстрохвостой. Но встревожилось море, бурей взметнулось, тяжелыми волнами закаменело. 

Лисицей проворной обернулось слово – в степях простор-вольница! Встали деревья стеной, ветвями переплелись. Корнями растопорщились – не проскочишь. 

И упало слово на землю. Камнем стало. Травой зарастает, мхом-лишайником покрывается. 

Видимо-невидимо камней по земле лежит.