Прихлебывая вкусно чай с вареньем,
От блюдца вы не отрывали глаз.
Я подошел и с внутренним волненьем
Вас попросил сказать- который час.
Лед отчужденья постепенно таял
От смысловой нагрузки этих слов.
Вы, оторвав свой взор от блюдца с чаем,
Ответили, что нет у вас часов.
Ваш голос был воркующим и сладким,
Немедленно раздув в душе пожар.
И на себя я посмотрел украдкой
В надраенный пузатый самовар.
Красив и статен, в шелковой рубахе,
Подумал я: -Ну чем не господин?!
Начищенную дворницкую бляху,
Заботливо поправив на груди.
Призывно пела канарейка в клетке
И, покоряя выбранную цель,
Я вытащил из плисовой жилетки
Излюбленную вами карамель.
Мы пили чай с фруктовой карамелью,
Я дерзости шептал, от счастья пьян.
И вы, как гимназистка, покраснели,
Сказав:- Мерси боку за комплиман!
Я вас назвал желанной и пригожей,
И тихое в ответ услышал: -Да!!!
Но тут раздался скрип калош в прихожей-
Не вовремя вернулись господа...
Всё те же разговоры, Коктебель.
И Магомет не бог – скрипач из бара.
Всё та же чайхана, опять форель.
На ужин охмелевшая гитара.
Стихи под Юнгой, сказочник в палатке
Безумно яркий потолок из звёзд.
Холодная вода на радость Радке.
И радуга как поднебесный мост,
Разорванная чёрной бахромою,
Гремящей бесшабашностью из туч.
Дождусь дождя и вновь лицо омою
От пыли гор и пепла серых круч.
Август 2003г
. . . . . . . . . . Лане Шангиной
Я ромашка, расту и живу налегке -
Листьев нет, стебелёк тоньше спички,
На моей желтоватой горячей башке
Ни одной белоснежной косички.
Приходил мальчуган, помню – руки в золе,
А глаза голубы и раскосы.
Поняла, для чего я жила на земле
И зачем он повыдергал косы.
Но однажды родится такой человек –
Рук не вырвет и не обезглавит.
Средь таких же, как я, недобитых калек
Он пройдёт и ногой не придавит.
И куда бы ни шёл – лишь бы не на войну,
Я вослед моему великану
Обернусь и, наверное, шею сверну,
И совсем некрасивая стану.
Я без ума от ваших глаз
и от улыбки, полной тайны.
Я по уши влюбился в вас
и думаю, что не случайно
сейчас я здесь, у ваших ног,
покорный, тихий и смиренный...
Сдержать эмоций я не смог,
пав перед вами на колени.
Я завалю ваш будуар
цветами. О, моя богиня!
На вас молиться буду я,
лишь назовите ваше имя.
И этот, столь изящный, текст
для вас читаю в первый раз я
с надеждой на любовь... И секс
во всем его разнообразьи!
Свет мой, свет мой,
Возвышаешься передо мной,
Словно дом в перспективе рассветной
С проявляющейся глубиной.
Это времени архитектура,
Это тайных вещей объём,
Это солнечные фигуры,
В неподвижном мире моём.
Знать, мне чьё-то счастье досталось,
Если разница столь велика
Меж тобой, приносящим радость,
И моей конурой старика.
Значит, ходит в дали беспечной
С камышовой дудочкой тот,
Кто заглянет в мой дом под вечер
И в котомке тебя унесёт.
Почки набухли, как небо
перед весенней грозой,
этого майского лейбла
в тютчевский мезозой.
Почки набрякли, как веки
спящих запойно кустов,
но флегматичные ветки
все в возбужденье от снов.
Почки набухли, набрякли,
и – голубым, молодым,
скоро маевки и грядки
скроет сиреневый дым.
Почки набрякли, набухли,
миг, и рассыплет весна
новью кудрявые буквы
в древние письмена…
Дорогие родители!
Вы теперь небожители,
по-над грома раскатами
разглядеть бы мне, как там вы,
хорошо ли вам, плохо ли?
Каблучки мои цокали
в заблужденье решительном
на страницах, где жить не нам,
имена ваши, отчества -
на гвоздях одиночества,
глухоты, ослепления,
сумасшедшего пения.
Мир, весною наполненный,
так огромен, что больно мне
от добра равнодушного,
от отчаянья дружного,
от иных – сердоболия.
Что родные? Да ноль им я.
Незатейливо лгущие
и легко предающие
будни, словно кошмарики...
Уголка нет на шарике,
где потеряна родина.
Хорошо было вроде нам...
Хорошо было вроде бы...
Только нет больше родины.
