Я жил до тридцати и верил, что любовь
Есть физика, а не литература.
Что у любви есть мускулы и кровь,
И вес, и плотность, и температура.
Я жил до тридцати и знал, что смерти нет,
И то, чего мне принято бояться
Есть павший лист, багровый на просвет.
И только раз успел я испугаться.
Я жил и дальше, зная и дыша
И обживая ветхую природу,
Во всех углах уже жила душа,
И жить с душой уже входило в моду.
Вооружившись знанием таким, я б жил до ста,
Но жизнь была хитрее:
Взяла начало с чистого листа
И всё, что было, стёрла поскорее.
Это облако сонное, белое,
Кучевое смутило меня,
Это лето гудит переспелое,
Это платье надела ты белое
И смеёшься, рукою маня.
Я смущаюсь, я чувствую оторопь,
Я откидываюсь в гамаке,
Ты идёшь в одеянии доктора,
Полотенце бросаешь мне мокрое,
У тебя папироса в руке.
Сколько раз это было и не было:
Я прикладывал холод ко лбу,
Поцелуй на прощание требовал,
И срывалось и падало белое,
Кучевое под ноги, в траву.
И в какой-то войне неоконченной
Я качаю, трясу головой,
Глядя в купол прозрачный, безоблачный,
И склоняется врач озабоченный
Над случайной, живой, пулевой.
Запоздалое облако
В наступающей мгле
Уходило из города
По размытой земле.
Задремало – и всё перепутало,
Неуклюже и медленно шло,
У завода бродягу окутало,
Постояло и дальше пошло.
И осколками острыми
От попоек и драк
Любовалось, как звездами,
Зачарованно так.
И, дойдя до фабричного озера,
К маслянистой воде неживой,
Оперенье воздушное сбросило
И ушло прямо вниз с головой.
На удачу не надейся…
Ненадёжна и слаба.
На разбитых
Стыках
Рельсов
Спо
ты
ка
ет
ся судьба…
Скалятся
Часы
Паскудно,
Мир уродлив
И жесток.
За се
Кундо
Ю се
Кунда
Иссякает наш исток…
В этом мире,
Может статься,
Не успеем погостить.
Ни оставить,
Ни остаться,
Ни проститься,
Ни простить…
И опять я
Мчусь по следу,
И опять плету узор.
Полсекунды
На победу.
Полсекунды
На позор.
В 8.10 было счастье.
В 9.40 стыла кровь.
Полсекунды
На участье.
Полсекунды
На любовь.
Некогда подумать
– да ведь? –
Ни о зле, ни о добре…
Что-то надо бы поправить,
Но не остаётся вре…
Эй, мужик,
Хватай мешки!
Был подъём,
Был подъ-
Ём!
Обжигает Бог горшки,
Мы их только
Бьём...
Бьём...
Не живут на этом поле
Сельские заботы,
Тут мечта у всех о голе!
Не в свои ворота!
Скачет молодец
Между двух колец!
Вместе с игроками
С длинными руками!
Не показывают ноги
Эти умные ребята,
Да и ходят не дорогой,
А по клеточкам-квадратам.
В спорте принято мечтать
О любой награде,
Но важнее побеждать
На...
Им воины сражались
Давно, но знаю я,
Сейчас еще остались
Метатели...
Шайбу! Шайбу! – крик истошный, -
Ну! Петров! Ударь!
Он забросил бы и больше,
Если б не...
Планка поднята, о Боже! -
Тут, быть может, метров шесть!
Что в прыжке ему поможет?
Да, конечно, длинный...
Я могу играть ракеткой,
Не ракетою большой, -
Раз – и мяч летит за сетку!
Раз еще! – И сет за мной!
Ты этого спортсмена
Назвать бы сразу мог!
И лыжник он отменный,
И меткий он стрелок!
Трибуны – сотни глаз!
Трибуны – не шумят!
Вот он выходит – раз!
И вес рекордный взят!
16.10.07
Ответы вразбивку: штангист, теннис, футбольное поле, вратарь, биатлонист, баскетболист, шест, олимпиаде. шахматы, копья.
Запомни, сын: «Везде и навсегда».
Везде и навсегда – что б ни случилось.
Жизнь умирает – это не беда.
И дудочка осенняя приснилась,
И возраст, что был прежде незнаком,
В особой резкости перед тобой предстанет,
И сердце (помнишь, с горки, кувырком?)
Однажды тоже биться перестанет.
И всё, что строил ты, совьётся в пыль.
Всё, что писал, что выжигал железом…
И никому не скажешь, как ты жил,
Как ты сгибался под огромным весом.
И никому не скажешь, как любил,
Как счастлив был, и как не спал ночами.
Мир прожитый окаменел, застыл,
И даже дудочки не слышно за плечами.
И мёрзлая земля, и сон во тьме.
И темнота во сне, молчание земное.
Везде и навсегда. И ты ответишь мне:
Везде и навсегда. И снова ты со мною.
Но Господь меня пожалел, и Сам научил меня, как надо
смиряться: «Держи ум твой во аде, и не отчаивайся»
Силуан Афонский
Смиренье самость победит.
Казнить нельзя помиловать.
Рифмуя формулы обид,
не в силах силе силы дать.
Весь мироздания закон
написан – вплоть до матрицы.
И горе века испокон
тому, кто с ним не справится.
Ведёт запутанная нить
от смутного к понятному:
судьбу себе не сочинить,
сторицей плата взятому.
Я не иду на поводу,
сама себе избранница.
Мой ум поистине в аду,
и там ему не нравится.
Я помню лето, парк и домино,
Я помню хвойный одноцветный запах.
Отец глядит, как будто бы давно
Меня он знает. Говорит про Запад.
Он говорит: «В Америке живёт
Мой старый друг. И мы туда поедем…»
И у меня захватывает дух.
Я ощущаю заграничный ветер,
Я вижу небоскрёбы и огни,
Себя с отцом в лихих джинсовых куртках,
И урны вожделенные: они
Полны сигарных дорогих окурков.
Закуриваем. Щуримся. Идём.
И в злачном баре виски пьём на равных.
Как два мужчины, как два друга пьём –
И это кажется совсем уже не странным.
