* * *
Серьёзность неба, простота дождя,
Мокра и некокетлива осина.
Ромашки мокрые мотает в поле ветер.
Укроюсь шалью в кресле у окна –
Свободно, пусто, просто, одиноко –
И просижу до самой темноты,
Закрыв глаза, не ожидая чуда.
Я слишком взрослая,
чтоб верить в чудеса.
Всё может быть, но только не со мною.
Обычный дождь идёт себе, идёт,
И струи длинные сливаются с рекою.
Я не хочу ни алых парусов,
Ни принца на коне изящно-белом.
Я знаю – каравелла уплывёт,
А принц пропьёт коня, потом с похмелья
Слоняться будет по двору весь день,
А к вечеру уйдёт в деревню, к девкам.
Поэтому – на что мне чудеса,
Не стану портить ожиданьем вечер.
Пусть будет так, пусть только этот дождь.
И больше ничего.... Чудес не будет.
* * *
Потерял меня, и не заметил.
И ушёл – не мучась, не любя.
Может, лучшую, другую встретил,
Может, просто потерял себя.
Я не знаю, почему не понял
Ты таких простых, понятных слов.
Одинокою волчицей воя,
Выйду я к тебе из горьких снов.
Жёлтыми печальными глазами
Буду я смотреть тебе в лицо.
Будто мир в том волчьем взгляде замер
И сошлась Вселенная в кольцо.
Как гора не сходится с горою,
Нам с тобою в жизни не сойтись
Зимней ли, осенней ли порою.
Хоть на зов волчицы отзовись…
От взрывов первых дрожит страна,
Погибших давят домов обломки.
На сборы – сутки, не ждёт война,
Он сложит вещи на дно котомки.
Полынной ночью не до любви,
И тени в окнах тревожат душу.
Но лето бродит в её крови,
И волны страсти тревогу тушат.
Не слышат дети ни стонов их,
Ни скрипа ложа, ни тихий шёпот.
А двое тают от слов своих,
И пальцы ищут по телу тропы
В лесках, пригорках. И влажность губ
Не сушит южный полночный ветер.
Надёжен старый сосновый сруб
И нет ни зла, ни войны на свете.
- к весне рожу я тебе сынка,
побъёте немца, вернутся птицы...
Мужчину крестит её рука
И ничего не должно случиться...
Минутной стрелкой прощальный час,
Пройдя по кругу, не обернётся.
Она целует в последний раз,
Ведь он уходит.
И не вернётся...
.
* * *
Я ночью отважен и смел,
Знаток я характеров дамских,
Я даже однажды имел
Свидание с кошкой сиамской…
С тех пор стал хромать и косить…
Частенько я так пролетаю, –
За это все наши коты
Зовут меня: «кот-пролетарий»…
…Ручей вдруг заплакал, раскис,
Запел-зажурчал песню марта, –
Тебя я ищу – «Кс-кс-ксссс!..» –
По крышам Тверской и Монмартра,
Волнуюсь, как школьник, бегу,
Несу молока я пол-банку, –
На рыжем, дырявом снегу
В весеннем закружимся танго!..
(Ты так же дышала неровно,
И ухо жевала, опешив,
Когда – прошлым летом, на бревнах –
Пробил в твоей крепости брешь я...)
На крыше – лучшей из сцен! –
Отметим начало сезона,
Повиснув на люстре антенн,
Сольемся с печалью Кобзона!..
О, дай – о тебя я потрусь!
Все прежние – были так грубы!..
Ты даже – я мамой клянусь! –
Ты даже теплее, чем… трубы!..
Ты даже изящней, чем… штопор!..
Ты даже… добрее коня!..
Ты даже… ты даже… Да что там! –
Ты даже
красивей
меня!..
...Послушай мурлыканье ночи…
Сияет нам лунное блюдце…
…Не рви же ты шкуру мне в клочья,
Не вой так – котята проснутся…
.
Пушистое красное сердце на белом шнурке
Мне дочь подаёт, на колени кладёт полотенце.
И просит покрепче игрушку зажать в кулаке,
И туго кулак пеленает, как будто младенца.
К груди прижимает послушную руку мою,
Качает и шепчет: «Ну, что оно, мама? Стучится?..».
- Стучится…
А сердце моё в неизвестном краю
Лежит в равнодушной руке бесполезной вещицей…
Я помню, что самый ненужный и блёклый предмет
Под детской волшебной рукою всегда оживает.
А сердца далёкого тесный невидимый свет
Я слышу, когда оно скачет, болит, замирает.
- Упругое, влажное, алое – как ни крутись,
И как не пытайся упрятаться в тёмном покое,
Когда ты во мне остановишь – как будто бы жизнь -
Тогда я успею поверить: ты было живое.
«Летят перелётные птицы...» -
Так в песне стояли слова.
Я пел их за взрослым застольем,
И будто плыла голова.
Мне словно казалось, что песня
Несёт нас к высоким горам,
Летим, и в руках чемоданы,
И там хорошо будет нам.
Все мамины пели подруги,
Все папины пели друзья
Звенели стаканами, пели,
И с ними старался и я:
«А я остаюся с тобою...» -
Разгорячённый, кричал.
Они от меня улетали,
А я это не понимал.
Когда впервые запахнет летом
совсем особенно и волнующе,
простых цветов полевым букетом,
дождём, в степи босиком танцующим,
украсят небо браслеты радуг,
двойных, как в детстве,
и краски те же все...
Намокших листьев вдохни прохладу,
почувствуй кожей касанье свежести.
Июньский полдень заманит в сети -
медовым светом, мерцаньем бабочек,
и сложит крылья попутный ветер
над ароматом лугов дурманящим.
У кромки леса трезвоном птичьим
тебя еловые встретят пагоды,
и стайку розовых земляничин
предъявит солнцу пригорок ягодный...
К озёрной глади спуститься мне бы,
где волн серебряное скольжение,
раскинуть руки – и падать в небо,
в его безмолвное отражение...
Я думал, что умру, и я и вправду умер.
Я кем-то был и чем-то дорожил,
И две-три ноты в окаянном шуме
Я слышал иногда, пока я жил.
То музыка – о, нет. Всего три ноты,
Случайный отголосок, жизнь моя.
По вечерам, когда я шёл с работы,
В кустах царицынских я слышал соловья.
Он пел, как будто всё ему доступно,
Как будто славная мелодия его
Рождалась вместе с ним ежесекундно
Из веток, тишины, из ничего.
И нищета моя, три звука честной песни:
Хранил тебя и, кажется, любил.
И соловьиную малиновую бездну
Тропинкой смертной тихо обходил.
