Arifis - электронный арт-журнал

МАЛЕНЬКИЕ МИСТЕРИИ 

История первая. 

Ну, вот… я остался один… 

Кому теперь нужны мои стихи, глазастая яичница с квадратиками золотистого бекона, в крапинках оптимистической зелени, которую я носил нам в постель, французские булочки, 

пылающие жаром печи и твой любимый кофе с медом?  

Поздний завтрак влюбленных, именуемый – «обед»… 

Как тянулись дни с тобой…  

К вечеру забывалось утро. Оно было так давно, что его детали успевали уйти, раствориться в памяти дня. 

Я начинал фразу, а ты ее продолжала так, словно ты живешь в моих мыслях, видишь их. 

Две половинки одного существа. Мы слышали друг друга на расстоянии. 

Жаль… 

Смысл исчез, махнул крыльями, остекленел навеки, вонзился в небо пустым иероглифом  

горя, разлуки… все поблекло, посыпалось, закатилось под диван витаминками – драже, покрылось пылью ничтожности, скудомыслия, жалких потуг прожить еще хотя бы день без тебя. Я один в этом коконе жизни, бьюсь о стекло его стен, будто рыба в банке…  

Осталось только окно и облака в нем. 

Можно прожить всю жизнь и не залюбоваться ими никогда. 

Больная шея, огни большого города, постоянное желание найти на асфальте оброненную кем-то купюру… все это, конечно… уважительные причины, но только не для облаков.  

Им – наплевать на все отговорки. Крупным, тугим, разбивающим пыль под ногами – ливнем, мгновенно делающим злого человека – мокрым, а доброго – счастливым. 

Но я теперь смотрю на все это другими глазами. 

Через некоторое время я уже буду ползать по этой вате, кататься с пушистых 

горок, смотреть сверху, махать пролетающим самолетам и удаляться все выше и выше…  

Оттого это, что решил я больше не жить. 

Вот и гроб купил.  

И мне себя почему-то жалко, когда я на него смотрю… 

- Все, хватит скулить!  

Я встал, решительно, так что усы подпрыгнули, шагнул через гроб, 

но неловко как-то... нога поехала и мне пришлось балансировать, стоя на  

крышке и съезжая с нее. Фу, как нехорошо...То есть, хорошо, что в гробу 

никого нет, хотя это и мой гроб, но это тоже хорошо...Что меня там нет. 

Мысли заплелись в тугую косичку и глаза мои прищурились от такой натуги... 

Я просто ничего не видел перед собой через эти щелочки. Это все думы тяжкие,  

а ведь еще этот… забыл, как его… кто-то из великих и ужасных, говорил,  

что много думать вредно. Или что-то в таком духе… или это не он говорил…  

Нет. Надо прогуляться, иначе я сойду с ума раньше, чем помру… 

Тяжело, на ощупь, обнаружил косяк двери, толкнул – и … веселый запах мочи 

сразу вернул меня к жизни. Родной подъезд… Родные, исписанные матами, стены… 

Мысли сразу стали уходить вертикально в небо, освобождая из тисков раздумий несчастную мою черепушку, которой скоро гнить в земле, улыбаясь нехорошей улыбкой.  

Фу, как гадко!...  

Вот это мне совсем не нравится. Гнить. По – моему, это некрасиво. 

Я шел по улице и медленно, с удовольствием, тупел, освобождаясь от мыслей, 

переживаний, очищая свою голову от спутавшихся в ком сентенций, жалоб  

самому себе и недовольства всем человечеством. 

Ах, какое выбралось из туч солнышко, как же славно оно грело, предвещая лето, зелень, кусты сирени, оживающие под окном и плющ, который покроет всю стену нашего дома…  

И дети кричат и спорят, все в своих играх, одетые по-летнему. Все живет, дышит… 

А не выпить ли мне кофе напоследок? 

Вот именно – напоследок, чего-то этакого… финального сотворить? 

Чем-то отметить уход из жизни… 

Последняя чашка кофе. 

Это хорошая идея. 

Кафе – через улицу, там, где ветла на пригорке. 

Кафе называется «Ветла», там отличный коньяк и кофе. 

Я иду туда, как в преисподнюю – оттого, что чувство такое, будто не надо мне  

туда идти. Кто-то шепчет мне: не ходи, не ходи… А я пойду, пойду… 

Я очень упрямая материя, раз решил, значит – все. Выпью кофе и пойду, сдохну. 

И вот снова, в который раз, дойдя до двери кафе, я чувствую невероятное. 

Если с одной стороны ветер несет запах роз, а с другой – запах семечек, из  

которых делают масло, а с третьего края идет вонь жареной селедки – суммарным 

запахом всегда будет запах носков. Он суммируется всегда как раз у дверей кафе, и я инстинктивно задерживаюсь на пороге, не в силах понять то, как же это все так происходит. Это просто китайская кухня какая-то, там тоже все по отдельности вкусно пахнет, а вместе… лучше бы не нюхать. Разумеется, я о настоящей кухне, которая существует не для тех, кто ест быстро и как попало.  

Вот и люди в кафе, я их уже хорошо вижу. Занято всего несколько столиков. 

Да, решено, здесь я и попрощаюсь со своей неудавшейся жизнью. 

Сто коньяка и кофе... 

Оркестранты прилипли как мухи к потолку к своим электрическим гитарам и долбят 

одну и ту же, неизвестную науке ноту: то ли «ля», то ли «си»... 

И оно им очень запало ее долбить и удивляться... 

Делаю мелкие глотки попеременно и ловлю жизнь полным парусом... 

Наслаждаюсь мгновениями, летящими со скоростью света. 

Быстро как кончается коньяк, я еще кофе не допил. 

- Будьте любезны! Еще пятьдесят. 

Боже, какие милые люди вокруг, почему я никогда этого не замечал? 

Так был занят собой, что не обращал внимания на то, как они трогательно  

выглядят. На них можно смотреть часами, любоваться их жестами, умилятся 

их мимике и выражениям глаз. 

Как светится в них жизнь, будто у каждого внутри что-то генерирует это теплое мерцание.  

И они, как светляки собираются здесь вместе и греют друг друга этим светом, не жалея  

его и не сокрушаясь, что не хватит самому. 

А я? 

А что – я? 

А я опять кофе не допил… А коньяк опять кончился… 

Ну, что… пятьдесят… или сто? 

…О, Боже мой! Нет, это просто анекдот! Я буквально валюсь от смеха под столик! 

Это ж надо, до чего глупое создание – человек! Он экономит перед смертью!  

Да на кой ляд мне там эти бумажки с «цыфирьками»?! Что я там на них куплю??  

Кому они там нужны?! Фо-на-ре-ю я сам с себя! 

- Братец! Милый человек! Неси-ка, любезный друг мой, бутылочку армянского, 

настоящего «Арарата» и салатик мясной! И сардельку с шоколадом! И апельсин. 

И я прошу тебя, не сочти за труд, посыпь меня немножко конфетти, вот тут сверху. 

Такова моя последняя воля. 

Я пью за жизнь. А за смерть – что пить, каков тут резон, она сама придет. 

И тут открывается дверь, заходит девица, вся в коже, вся в красном, в такой мини-юбочке  

и с таким декольте, что мои глаза перестают воспринимать голос разума и начинают самостоятельные движения, шныряя то вверх, то вниз. 

Девица берет «кровавую Мери» и идет, вибрируя телом, как пружиной – прямиком ко мне.  

Дождавшись, когда я, наконец, перестану на нее пялится и подвинусь, она улыбается, глядит на меня сквозь столь плотные черные очки, что кажется, будто у нее нет глаз, но есть сканеры. 

Тут до меня, наконец, доходит!!! 

Я в ужасе начинаю трезветь, сучу ножками и очень глупо улыбаюсь. 

Девица тоже понимает мое запоздалое озарение, придвигается поближе и мило шепчет 

на ушко:  

- Ну, что – бегать за тобой будем, по всему городу? 

Мне очень стало неловко, так что глаза сейчас, чувствую, упадут на пол...  

Я говорю: – Я… Я, это… Я передумал... У меня… это… вот что… изменились планы. 

- Вот как?! – изумилась она, – А я тебе что – девушка по вызову? То он решил, то 

он передумал! Ты лучше вон туда посмотри! 

Я обернулся и увидел огромного детину с огромным пистолетом в руках. 

Он пустил слюну с угла рта и, сидя спиной ко всем, а лицом – ко мне одному, стал 

вертеть в руках свою пушку, то приставляя ее к своему лбу, то целя в мой... 

А за стеклом кафе стояли на улице два террориста и нервно курили, и что-то раскидывали на пальцах, обмотанные все каким-то скотчем, веревками, скрепками и подшипниками... 

Девица вынула из сумочки бинокль и дала его мне. 

- Воооон там! – Она показала на чердак дома, метрах в сорока от кафе. 

Там тоже кто-то курил. 

Я присмотрелся и увидел снайпера, глядящего на меня через прицел. 

Я помахал ему рукой, и он мне – тоже. 

Тогда девица хлопнула «мэри», облизалась и сказала: «Без глупастёв». 

Она поднялась и, качая бедром, пошла к оркестрантам. 

Завидев этакое диво, те даже перестали долбить свою междуноту. 

- Чего желает мадам? 

- Мадам желает забрать свою косу. 

Оркестранты обернулись туда-сюда и увидали изящную косу, какой косят человеческие жизни. Она была со стразами, с мигающими лампочками, и кажется, одной известной фирмы, производителя прохладительных напитков, чей логотип явственно и неспроста переливался на солнышке... 

Оркестранты остолбенели. 

Тогда она сама прошла между ними, взяла косу в руку, перекинула сумочку через плечо и сказала: – Я не к вам. Я – вот: к нему.  

И указала на меня.  

- Сыграйте ему… Элиса Купера, а я пошла. 

Музыканты радостно задергались и стали играть «Welcome To My Nightmare». 

В дверях она то ли хотела послать мне прощальный поцелуй, то ли ручкой сделать, 

эффектно развернулась на ходу, и тут у нее каблук угодил в щель и девица на полном форсаже, матерясь, вылетела в дверь, прямо на асфальт. 

Детина от неожиданности засадил себе пулю в лоб и рухнул на стол. 

Террористы, услышав гром выстрела, решили, что это взорвались они сами - 

дернулись, подпрыгнули и упали на асфальт. И тут же распластались перед бородатым дядькой, шедшим им навстречу. Они причитали, били поклоны, обращая к изумленному  

бородачу слова молитвы. 

Шарики, спички и пистоны с петардами валились с их карманов. 

Девица, охая, встала, вынула из сумочки плащ с капюшоном, накинула его и улетела 

на косе, как на метле – в три стороны сразу. 

Оставался снайпер. 

Я взял забытый бинокль и поглядел на чердак. Там дым стоял столбом. 

Видимо, он курил и, когда началось представление – отшвырнул окурок прямо на солому. Половина его правого бока обгорела дырами. Но ему было не до бока.  

У него – красивая, навороченная, винтовочка в чемоданчике и он никак не мог ее бросить и убежать. Он скакал по горящей соломе и все свинчивал, свинчивал свою бесподобную винтовочку, с зарубками на прикладе. 

Упаковывал он ее предельно аккуратно в свой пижонский чемоданчик, несмотря на возгорающуюся одежду. Я и в кино никогда не видал такого меркантильного киллера. 

Уже подходя к дому, я встретился с ним лоб в лоб, когда он выбегал мне навстречу из подъезда. 

- Привет! – сказал я ему, испуганному, закопченному, прижимающему палец к губам и делающему страшные глаза, чтобы я его не сдавал. 

Было – с чего ему беспокоится.  

Соседи уже бежали тушить чердак. 

Вломили бы от души, если б знали – кто поджег. 

На голове бы ему винтовочку любимую разломали вместе с чемоданчиком. 

Снайпер кое-как завел свой раздолбанный мокик и уехал, тарахтя. 

А я залез в свою конуру, нашел топорик и порубал гроб на дрова. 

Зажег камин и стал ждать чуда. 

Дровишки весело горели, двор затихал, загорались звезды... 

Ночное небо…  

Оно все больше раскрывало свою бездну, обнимая и укрывая своим одеялом. 

Кипящий котел событий: рождений и апокалипсисов чужих миров, бесконечного  

вращения, рождающего энергии и поля, борьбу темной и светлой материй, удары гравитационных волн о берега звездных морей…  

Это все снова принадлежало мне. 

Я ждал чуда...  

Не мог уснуть, его не дождавшись. 

Дрова догорели, опустилась темнота... 

…И чудо произошло! 

Без пяти двенадцать ты позвонила мне! 

Сама! 

Ты сказала: "Сбрей, пожалуйста, свои дурацкие усы.  

Завтра я возвращаюсь к тебе. Навсегда". 

Оказывается, вовсе не надо умирать для того, чтобы летать под потолком! 

Я летал! Кружился вокруг лампочки, кувыркался, шмякался об стенки, купался 

в бокале с водопроводной водой, которой я снимал свое похмелье. 

Как все ясно и просто, как банально! Хэппи-энд! Ну, дайте же хоть одному 

живому, не выдуманному человеку ощутить – что это такое! 

Как это бывает – когда все хорошо кончается… 

Дайте… 

И я устал летать, петь и скакать, подошел и открыл окно – чтобы подышать прохладным, густым и тягучим воздухом ночи. 

Оранжевое пятнышко скакнуло зайчиком по стеклу. 

Я стал смотреть – где оно, но оно пропало куда-то. 

Внезапно я забеспокоился и глянул себе на грудь, туда, где билось сердце, 

заставляя кожу вибрировать в такт толчкам крови. 

Там я увидел идеально круглое, яркое рубиновое пятно. 

- Как же это? 

Больше мне подумать ничего не удалось. 

Пуля вошла в грудь, прямо в сердце, вышла со спины, срикошетила об стенку и плюхнулась в бокал. 

Клубящаяся красная краска стала рисовать в бокале багровые облака. 

В свете электричества они то увеличивались, то редели, а то вырастали вновь, 

выписывая мельчайшими мазками завораживающую картину финала человеческой жизни.  

Моей жизни.