Arifis - электронный арт-журнал

Жил-был в стародавние времена в самурайской Японии один человек. 

Большой любитель харакири. Звали его Ротозяку-сан. 

И звали так потому, что дед его был ротозяку, отец – ротозяку и сыну в  

наследство должность и имя перешли. 

Должность у него непыльная была, прямо скажем. 

Заключалась его работа в том, что пока харакирящийся делает себе харакири, 

а кайсяку отрубает ему голову (чтоб не мучился) – ротозяку должен смотреть  

прямо в рот харакирящегося не мигая, а заодно и за кайсяку приглядывать –  

чтоб не накайсячил. 

Сексуальной жизнью ротозяку не маялся. Оттого, что харакири случаются не по графику, 

ночь-полночь, утро раннее, ни свет, ни заря – а всё тут: беги ротозяку, делай свое дело. 

Прерывать же любовное действие считалось в Японии потерей лица, и за это мордотеряние  

наказание-то было одно, все то же, любимое всеми: харакири. 

Так что лучше было и не начинать. 

Уж сколько голов повисло на плечах, сколько животов вспорото было – и не сосчитать, 

а ни разу ротозяку не мигнул на дежурстве. Мигать было строго запрещено. Под страхом 

все того же.  

Вот, собрались в доме провинившегося самурая, (сёгуна мудаком обозвал, красавец!)  

кайсяку, ротозяку и сам незадачливый самурай-матершинник. 

Вышел самурай на помост, сел в позу и стал медитировать. 

А кайсяку и ротозяку сплясали ему что-то похожее на брейк и хлопнули друг другу 

в протянутые ладошки: хой! дескать… можно начинать. 

Самурай взял чернильницу и стал выдумывать хайку. 

- Ухожу…ибо в этой обители бед… 

- Эй! Уважяемый самурай-джан! Это уже было! – поправил его кайсяку. 

- Ага, – сказал самурай, – Понял, не дурак. 

- На Васильевский… остров… я приду умирать… 

- Ты, шо…сдурел? – поинтересовался ротозяку. 

- И это было? 

- Да было, конечно! 

- Отт, незадача… Ну ладно, щас… 

- Я один, все тонет в фарисействе… 

- Нее, приятель… – напару возмутились кайсяку и ротозяку, – Ты, давай-ка, брателла, 

подготовься как следует, а мы потом придем. 

- Ага! – возмутился самурай, – Братья-молдаване! Стоять! За все уплочено! 

- Ну, так, рожай быстрее, своими словами, как можешь, от души жегани, мля! 

Самурай насупился и стал сочинять уже не по-детски. 

- Жизнь – говно…Сёгун – мудак… 

…А если есть порох – то дай огня… 

Вот так. 

- Круто! – сказал кайсяку. – Меня прет. 

- По-моему, это тоже где-то было, задумался ротозяку. 

- Та ну, брось, не было… 

- Это «вот так» я где-то слышал. 

- Та не свисти, на унитазе ты это слышал. Сам от себя. 

- Ну, чё? Зачет? – поинтересовался харакирящийся. 

- Зачет, зачет! – поспешил заверить кайсяку. – Приступаем. 

Все было как всегда. 

Весело вспорол живот самурай, ротозяку уставился ему в рот, а кайсяку медленно 

считал до двадцати одного, но что-то мешало исполнять свои обязанности надлежащим образом.  

Ротозяку мучительно вспоминал, морщил лоб… 

…восемнадцать – сказал кайсяку… 

…девятнадцать … 

- Цой! – вдруг пробило ротозяку яркой молнией. 

И он мигнул! 

…двадцать… – сосчитал кайсяку. 

- Мигнул! – заорал самурай. 

…Очко! – выкрикнул кайсяку и снес аккуратно голову самураю. 

- Не очко меня сгубило, а к одиннадцати – туз… – как всегда, пошутил свою шутку ротозяку. 

- А чё он там вякнул на счет «двадцать»? – поинтересовался кайсяку. 

Ротозяку пожал плечами. 

- Прощайте, братцы…что-то в этом духе... 

- Не ври, свинья. – Сказала висящая на плечах голова самурая. – Ты мигнул. 

- Опаньки! – обрадовался кайсяку. – У нас двойня! 

- Кому веришь, брат? – заплакал ротозяку. 

- Глеб Горбовский тебе брат! Давай, пиши хайку. 

- А ротозяку нет!  

- Как это нет. А ты? 

- А как я сам себе в рот смотреть буду, умник? 

- А я тебе зеркальце дам. Не переживай. 

Ротозяку сник. Взял нервно кисть и написал: 

- Идите вы все в задницу! 

- Зачет! – похвалил кайсяку и харакири состоялось.