Река во власти серых декораций,
Ей далеко до белой краски льдин.
И нам нельзя друг к другу не прижаться,
Когда дожди. А зонт всего один.
Уже начало осени. Осадки.
И не понять: где небо, где Нева.
Мы говорим с тобою… Без оглядки
На слишком откровенные слова.
* * *
Закончилась дебютная сумятица,
Идут по плану танки, корабли...
Война в пейзаж осенний скоро вкатится,
Осваивая новые рубли.
И, пусть трясут эфир отчёты лживые,
Ещё год-два – и кончатся хохлы,
Пойдёт поляк и прочие служивые,
Балдея от пиндосской похвалы.
Прибалтов плющит мания величия,
Решили взять нахрапом наглым нас,
Отброшены притворство и приличия,
Когда хозяин громко крикнул: "Фас!"
Их встретит Русь Кинжалами и Градами -
Не дрогнет дальше русская рука.
До края вспахан чернозём снарядами
И трупами удобрен в два штыка.
В соавторстве с Арсением Платтом
* * *
У времени хватило подлости
Загнать меня в квартирный скит,
А седина финалом повести
Обезобразила виски.
Вгоняют в сплин виски белёсые? -
Подкрась, ведь грош тому цена.
Мы после литра все философы,
Гноби́ть горазды времена.
Стоит затишье в тихой заводи,
Ничто не поколеблет гладь...
А яйца я покрашу загодя,
Не стану Пасху ожидать.
Я подхожу к холстам с опаскою,
Смотрю с тревогой на мазки:
А что скрывается за красками?..
И мысли бренные низки.
Боюсь, однако, что не выстою
На перепутье двух дорог...
Взлетают мысли в небо чистое
И упираются в порок.
Светло мечтать в деньки весенние,
Когда плывёт по речке лёд,
Но чистота благих намерений
Нас в преисподнюю ведёт.
Там врать не станем, тем не менее.
В жаровне той не нужен грим...
Начнём оттуда восхождение
И все былое повторим.
Уже не тянет прыгать через лужи,
Почти непроходима трын-трава.
И тишину я научился слушать,
Когда бывают лишними слова.
Рукой подать осталось до вокзала,
Летят секунды, годы торопя…
Но то, что ты мне так и не сказала,
Я все-таки услышал от тебя!
Вышел ёжик
Из тумана,
Вынул ножик
Из кармана.
* * *
В густом тумане водятся ежи,
Колючие проныры-следопыты,
И лошади, охочие до ржи -
От них недолго получить копытом.
Царит абсурд махровый в тех местах,
И филины пугают до икоты,
И не успеешь досчитать до ста,
Попав в туман, как позабудешь, кто ты!
Оставлены вчерашние дела,
За водкою сидишь в сыром вигваме,
Реальность расслоилась, поплыла,
И, капая, расходится кругами.
Плетёшь из рифм затёртых кружева,
Несётся время тихой сапой мимо...
Но в белой глубине мечта жива -
Тоска по звёздам не преодолима!
Самую глубокую и запоминающуюся рецензию на мои стихи дал Глеб Горбовский, с которым мне повезло пообщаться за столом.
И рецензия эта стала путевкой в мою поэтическую жизнь.
Глеб Яковлевич, будучи уже во хмелю, позволил мне показать ему свой творческий потенциал.
И я прочел юношеский опус, радуясь тому, что не очень-то надоем мэтру длиной повествования.
Неразборчив ночи почерк,
Велика́ бредовость фраз.
Пишет ночь, гримасу скорчив,
Темный жизненный рассказ.
День собою озабочен,
К мрачной прозе свет суров...
Дав себе до новой ночи
Отпущение грехов.
И Горбовский сказал, как отрезал:
“Пишешь ты, конечно, фуйню! Но не фуево…”
Лаконично, афористично выдал. И, надеюсь, по делу.
Спасибо, Глеб Яковлевич!
Низкий вам поклон и неизменное уважение!
Ощущение настойчиво таранит:
Скоро выйду на финальную прямую.
Понимаю, что черта́ не за горами,
Но неясно мне, зачем и почему я.
Хорошо, когда на это нет ответа.
Можно, словом поиграв, себя утешить.
Мол, закат лишь предвкушение рассвета…
Аргументы у схоластики всё те же.
Но в пространстве зазеркальном, я надеюсь,
Получу заветный ключ от тайной двери.
А за ней метаморфоза в Хомо Деус,
Там уже неотличимы “знать” и “верить”.
А до этого продолжу бить баклуши...
Вечер свой я проведу легко и праздно.
Не спеша сооружу прощальный ужин
И вином его украшу темно-красным.
Люблю тебя, а как бы не любил,
я без тебя не долго бы люфтил,
рассыпался бы нахрен на запчасти.
Быть иль не быть – я не был или был?
Тем, что разрушил, что я укрепил?
Вот формула счастливого несчастья!
В тебя я льюсь расплавленной душой,
но лишь стишок -твой профит небольшой.
Не любят Дарвина поэты!
А почему? А потому,
Что теоретик тот с приветом,
Мошенник, врун и баламут.
Поэты истину отыщут
Без посторонней мелюзги.
У них большущие умищи
И обалденные мозги.
Но не хватает даже мата,
Чтоб навсегда закрыть вопрос.
Поэт не может быть приматом,
Он в белом венчике из роз!
У Дарвина в толстущей книжке
Одна нелепая фигня.
Поэтам жалкие мартышки
Определенно не родня!
Стоит чудак на пьедестале,
Как будто он умнее всех…
Его поэты не читали,
Но осуждают. Ибо нех!
