ДАША
Обычно я приходил на работу под вечер, за час до начала занятий. Теперь же, готовясь к новым курсам, начал приходить по утрам. Никто, конечно, не мешал мне заниматься дома, но душа требовала перемены обстановки. Зимой утро на УКП, как я уже говорил, начиналось с печек. И вот, явив¬шись однажды часов в 10, обнаружил вместо Глафиры молодую и очень ми¬лую женщину интеллигентного облика со шваброй в руках. Спортивные брючки и обтягивающий свитерок подчеркивали то, что неженатые мужчины подмечают в первую очередь. На мгновение мне даже показалось, что это Ольга. Я даже успел вздрогнуть, но кроме роста и фигуры ничего общего.
Одна печь уже гудела, полы везде были вымыты, и даже стекла внутренней двери сверкали. Оказалось, Глафира заболела. На мою память такого еще не случалось. А Даша снимала у нее комнату, где проживала с маленьким сынишкой. Она – учительница младших классов. Глафира просила подменить, потому что на улице –20°С и продолжает холодать. В таких условиях и впрямь, если не начать топить с утра, то к вечеру и занятия можно сорвать.
Язык ее подтверждал не просто образованность, но и определенную культуру, которую от преподавательниц начальных классов порой и не ждешь. Так мы познакомились с Дашей. Через пару дней не только освоились, но даже подружились. Закончив убирать, она садилась за тетрадки. К полудню мы чаевничали и болтали на разные темы. Потом она убегала на занятия. Как–то я спросил:
– Куда тебя направили по распределению?
Оказалось, в деревню недалеко от нас.
– И как это ты одна с маленьким ребенком?
– Очень нелегко. Мама тайно от отца немного денег присылала, а то бы просто не прожить.
– Должен признаться, что в первый же вечер допросил свою Ниловну, но та божилась, что к появлению Даши не причастна и уже на следующий вечер сделала мне подробный доклад. Оказывается, Даша против воли родителей в 20 лет вышла замуж. Отец – помощник прокурора района, выставил ее из до-ма, так что пришлось ей обитать у бабушки. Мужа через пару месяцев выгнала, и он где–то растворился. Сына родила и уехала с ним в деревню по распределению. Вот такие еще сохранились у нас нравы! Такие характеры!
Я изобразил наивность и спросил, а как другие выживают в таких условиях?
– У них хозяйство, свои дома, а мне приходилось все покупать! Да еще и за квартиру платить.
– И на что там только мужчины смотрели? Такая молодая и симпатичная!
– В этом смысле тоже не легко приходилось. Если бы только смотрели! По всякому бывало. Иногда очень даже нелегкие ситуации. Нравы, знаете, простые. Раз одна, да еще и с ребенком, то значит все можно. Отбилась, однако. Помогало еще и то, что мужчины там очень малосимпатичные. И пьют ужасно. Я потому сюда и перебралась. Здесь все же город!
– Но почему не домой? И как это Ваши родители без внука?
– Мама приезжала один раз. Ужасалась. Но куда я денусь с ребенком? Жить с ними ни за что не стану.
Тон, которым это было сказано, отражал изрядную твердость характера. Но она перевела разговор на меня.
– Вот и Ваша жена с Вами не живет! Тоже мается, наверное! Что Вы не поделили? Ведь не могла она просто так ни с того, ни с сего уйти к другому?
Не стоило исповедоваться малознакомому человеку, но я не удержался.
– Этот ее уход и для меня загадка. Жили мы с ней очень хорошо! Как говорит¬ся, душа в душу. Но случается же так: была любовь, да вся вышла! Влюбилась в другого. Не такой уж редкостный случай!.
– Но он же старик против Вас! – воскликнула она, демонстрируя изрядную осведомленность в моих сугубо, как я думал, личных делах.
– Конечно, возраст – это существенно в таких вопросах, но есть же и другие человеческие качества! Мужское обаяние, положение в обществе, новизна ситуации, наконец!
– Но и Вы ведь такой видный мужчина и с образованием, и с положением! И потом – дети же!
Я засмеялся.
– Даша, Вы, как мне говорили, литфак заканчивали. Вспомните литературную классику! Все это описано многократно. В большинстве книг чуть ли не весь сюжет вертится вокруг отношений, между мужчинами и женщинами! Любовь! Сердцу не прикажешь! И так далее.
– Ну, раз любовь, а потом? Ведь с мальчишкой связалась! Тут уж ни положения, ни обаяния!
Так! Значить всё известно всем и со всеми подробностя-ми. Ну–ну!
– Даша, но ведь надо от факта идти! Неприятно, да что поделаешь!
– Вы встречаетесь с ней?
– Редко. Иногда езжу в город дочурку понянчить.
– И как Вы с ней?
– Да никак. Она же еще раньше развелась со мной. У нее теперь своя жизнь у меня своя. Кроме детей нас ничего не связывает.
Помолчали.
– Ну, разоткровенничался я с тобой!
– Вам неприятно, что со мной?
– Да нет, но судя по всему, все это давно всем известно.
Она засмеялась.
– Все женщины за Вас переживают и Ольгу Вашу ругают по всякому. Гово¬рят, я на нее похожа.
– Немного есть. Но только ростом, фигурой и, пожалуй, твердостью харак¬тера.
Ей пора уже было уходить.
На следующий день на работу не пришел никто – ни Глафира, ни Даша. Пришлось самому заниматься печками, поскольку на улице дело шло к –30°С. После 12–ти я отправился к Глафире домой. С таким нарушением трудовой дисциплины во вверенном мне учреждении, я еще не сталкивался.
В маленьком почерневшем от времени домишке, из которых в основном и состоит наш Старый Чуртан, темновато, но полунищая обстановка видна отчетливо. Вот так в большинстве своем и живет провинция страны побе¬дившего социализма. Да еще и развитого в придачу. В комнате только Даша и малыш, который приболел. Впрочем, баловался он в своей кроватке как вполне здоровый.
Даша полуодета в накинутом на плечи платке и с распущенными волоса¬ми. Как-то по-домашнему милая и немного растерянная.
– Глафира в аптеку пошла. А ему уже легче. Ночью «горел» прямо. Доктор только был. Простуда. Сквозняки и холодина на улице. Что-то еще она говорила, но я уже не улавливал смысла. Видел перед собой милую и славную женщину, которая ко мне явно тянулась, и это мне было очень приятно. Пелагея, мечтавшая меня поскорее женить, докладывала, что Даша – женщина «строгая».
– Ты, Николаич, приглянись к ней! Девка – что надо. Нам такая очень даже подходит!
''Строгая женщина'' смущенно улыбалась, стесняясь, повидимому, своей неприбранности, убогости обстановки. Это надо действительно ха¬рактер иметь особой прочности, чтобы при вполне зажиточных роди¬телях вот так маяться в одиночестве да еще в такой глуши.
Я притянул ее к себе и обнял.
– Ну, что Вы, Сергей Николаевич! Ненароком, Глафира зайдет – неловко.
– Ах, Глафира зайдет, а мы невенчаны обнимаемся! – сказал я и поце¬ловал ее. Она откинула голову и внимательно посмотрела на меня.
– Дашенька, ты прелесть! Жизнь прожить можно и такой не встретить! Это мне просто повезло.
– Я же замужем!
– Замужем ты будешь за мной, а всех прочих выкинь из головы. Послышался шум в сенях. Она выскользнула из моих рук и прошептала
– Я вечером приду, если ему полегчает.
Зашла Глафира и пошли у нас разговоры на производственные темы.
Вечером после занятий она пришла, и мы расположились на нашем стареньком клеенчатом диване.
Где-то через неделю Пелагея сказала:
– Будя бабу по углам тискать. В дом ее пригласи. С сыном. Пусть осмотрится. Ходила я поглядеть на нее. Миро¬вая девка! Тебе в самый раз. Гляди, не прозевай. Ну, да и ты у нас мужик справный. Давай хозяйку в дом.
В тот же вечер приглашение было передано. Она задумалась.
– Это ты что, с разрешения Пелагеи?
Действительно, как–то неловко получи¬лось.
– Не просто мне тебя, Дашенька, в дом звать. Ведь трое детей! Это какой же хомут для женщины! Мне очень хочется быть с тобой. Ты для меня су¬щество драгоценнейшее.
Она лежала на моем плече и молчала.
– Ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж?
– Я знаю, сегодня это невозможно. Но мне плевать. Я хочу быть с тобой. Хочу утром просыпаться, и чтобы ты была рядом. Всегда. Разведешься – вый¬дешь за меня. Я тебя люблю и никто мне не указ. 3наешь, когда-то говорили: сделайте счастье моей жизни! Очень правильные слова.
– А Ольга?
Тут я замолчал.
– Оплевала Оля всё хорошее в нашей жизни. Бросила меня и превратилась...- Она положила мне ладонь на губы.
– Я говорила с ней. Мне надо было понять, что ты за человек.
Про тебя разное говорят. А она любит тебя. Позови и придет.
– Когда любят, то по моим старомодным понятиям не ложатся
под первого встречного, не бросают своего мужа с детьми.
Мне такая ее любовь к чему?
– Знаешь, в любви много темного, даже дикого. Вот я замуж выходила – мать на меня криком кричала. Отец из дома выгнал. На внука тайком посмотреть приходил. И ведь правы они были! Мразь мой муж оказался! А они сразу это увидели. Но я то ничего не видела! Ничего не понимала! А ведь вроде и не дура! Инстинкты. Слепая сила. Страшная! Я теперь на всю жизнь перепуганная. На тебя гляжу и думаю: вот он, самый хороший, самый дорогой. Лучше не бывает! Так ведь и про того я тоже при¬мерно это думала. Замуж в 20 лет выскочила. С мужем через месяц рассталась и до тебя ни с кем не была. А тут сама прибежала. Что ты должен подумать? Еще одна потаскушка на пути! Знаешь, это даже хорошо, что ты не можешь на мне жениться. Получишь жену с испытательным сроком.
Я поцеловал ее.
Мы с ней уже шесть лет, и я до сих пор думаю, что лучшей жены и не бывает.
– У меня вопрос один к тебе, и ты мне на него должен ответить.
– Даша, ну что слова! Жизнь все покажет.
– Но на один уж ответь сейчас. Ольга говорит, что у тебя денег много. Отку¬да у тебя деньги?
Да, в деталях это объяснить было не просто. И я пошел по проторенной до¬рожке.
– Кое-что привез с войны. Там это называлось «военные трофеи». Потом бабка моей первой жены наследство оставила, но говорить это людям не обязательно.
– Люди и так всё знают. Слушай, я тоже люблю тебя. Я верю тебе безоглядно, и тоже хочу быть с тобой.
На следующий день Даша переехала к нам. Это был выходной, а по выходным я ездил к дочке. Пригласил с собой Дашу, но она не могла оставить одного маленького Сережу. И так из–за перемены места жительства с ним возникли проблемы.
Ольги дома не было. Нянька – совсем молоденькая девушка, была новой и встретила меня подозрительно. Пару конфет упростили общение. Леночка мирно спала.
Зашла хозяйка и пригласила к себе. Пожаловалась, что второй месяц за ква¬ртиру не плочено. Я заплатил и еще за месяц вперед.
Открыл буфет – пусто. Только початая бутылка водки. Я примерно так и предполагал. Положил под бутылку полсотни и показал няне. Спросил, чем Лену кормят? Сказала, что получают для нее с молочной кухни. Поцеловал дитя в лобик и отбыл. Ребен¬ку тут плохо, но что делать не знаю.
Решили мы нанести визит Дашиным родителям. Предварительно произвели пол¬ную экипировку. Эх, красивым всё к лицу. Особенно если дорогое. Тут уж Володина Лида расстаралась. Во всяком случае, на предков своих Даша впе-чатление произвела. Но самим фактом моего появления в качестве пока еще неофициального мужа удивить никого не удалось. Разведка в этом доме бы¬ла поставлена хорошо. Ответив на многочисленные вопросы, попросил содействия в отыскании Дашиного мужа. Содействие было обещано. Люди эти были со связями. Нас просили заходить почаще, но я не мог им простить такого жес¬токого обращения с дочкой. Мне это казалось противоестественным. Даша в ответ на мои рассуждения заметила, что все было бы хорошо, кабы она повинилась. Но каяться она не стала из гордости, хотя, по существу, родители бы¬ли безусловно правы. Взяла, так сказать, вину на себя. После родителей зашли к Ольге. Она была одна с Леночкой. Молчалива и да¬же угрюма. Поблагодарила за финансовую поддержку. Всё у нее более или менее нормально. Сказала, что собирается перебираться к своим на Юг. Спросила об Андрюше, которого она уже давно не видела. Сильно изменилась Ольга и вне¬шне. Оживилась, когда Даша достала коньяк и закуску. «Развезло» ее буквально после первой же рюмки, и это было неприятно. Начала выспрашивать, в той ли самой кровати мы спим? «Она так противно поскрипывает!» Даше это было довольно таки неловко, и мы начали собираться. На прощанье Оля выдала:
– Вы уж моего Андрюшеньку не обижайте! Даша выскочила за дверь, а я сказал.
– Оля, тебе пить нельзя. Что ты несёшь?
– Сереженька, мне жить нельзя.
Впечатление было тягостное, и всю дорогу к вокзалу мы молчали. Уже в электричке Даша спросила.
– Ты думаешь, что-то можно сделать?
– Не знаю. Думаю, что ничего. Уехать ей надо – это она права.
– Не надо было ее бросать!
Это мне показалось чертовски несправедливым. Дома я достал все фото, включая и то самое, и положил перед ней.
– Вот что я начал получать о своей жене. Фраза была не совсем соответствующая реальности, но врать про почту мне не хотелось.
– Так что я, по-твоему, должен был делать? Она молчала.
___
Жизнь с Дашей протекала…хотел сказать – спокойно, но это не то слово. Хотя и спокойно тоже. Комфортно? Да, и комфортно, потому что она быстро прибрала к рукам все, так сказать, рычаги управления. Я опасался, что Пелагея будет травмирована утратой исполнительной власти, но этого не произошло. А мне Пелагея как-то с удовлетворением шепнула: «Нашенская дев¬ка, хозяйка!» Что «нашенского» она в Даше нашла – понять не могу, но и за¬чем? Дома мир – и слава Аллаху!
Со следующего года Даше обещали старшие классы, и она усердно штудирова¬ла литературу. Иногда мы устраивали диспуты по различным произведениям. Давно ли с Ольгой... Что-то щемило в груди, когда я вспоминал её. Наведываясь к дочке, Ольгу я, как правило, не встречал. Зато слухи доходили нехорошие. Чем объяснить такие перемены в человеке я представлял се¬бе смутно. Но стремление понять, разобраться – были мне понятны. Это вооб¬ще свойственно человеку, поскольку связано с его безопасностью, состоя¬нием психической комфортности. Это сродни общему стремлению человека познать окружающий мир.
Постепенно Даша вытесняла Ольгу из моего созна¬ния, памяти. Дети называли ее «мама Даша» в отличие от еще жившей в их памяти мамы Оли. И спалось нам вместе очень хорошо. Я не думаю, что это самое важное в семейной жизни в наши лета, хотя, конечно, очень существенно. Однажды, уже отдышавшись, прильнула ко мне и на ухо, как будто кто-то мог услышать, шепнула.
– А знаешь, она и вправду чуточку поскрипывает.
– Ну и чёрт с ней. Тебе мешает?
– Нет. Это я просто вспомнила. Покоя мне это не дает, почему она от тебя ушла! Знаю, жалеет ужасно, но ведь, все – таки ушла! Чего ей не хватало?
– Дашенька, может быть хватит об этом. Или ты соотносишь это с собой? Тебе кажется, что вот сейчас я вдруг сделаю что-то ужасное!
– Если честно, то что-то такое есть.
– А что тебе сказала Оля?
– Она говорит, что сама виновата. А почему – тоже понять не может. О тебе только хорошо и в превосходных степенях. Но ведь должны быть причины! Что-то она недоговаривает. Вы ссорились?
– Никогда. Ничего плохого сказать о ней не могу до начала этого дикого периода. Жили мы с ней – очень хорошо! И вдруг она, как с цепи сорвалась.
– С цепи?
– Не придирайся к словам. Я в смысле внезапности. Знаешь, с профессором еще как-то можно было понять. Интересный мужчина, умница, любимец жен¬щин. Но этот лаборант! И, наверное, я еще не все знаю. Тут – чистый секс.
– А дома?
– Что дома?
– Ну, ты с ней жил нормально?
– Даша, ты вступаешь на скользкую стезю. Отдаешь себе отчет?
– Отдаю. Я тоже была немного замужем. Спала не с тобой, к сожалению. У Вас с ней все было нормально?
– Извини, абсолютно.
– Но тогда концы с концами не сходятся! Четыре года люди живут душа в ду¬шу, как и она говорит. И сейчас любит, а сама ударяется в такой разгул!
– Мне она объяснила, что все эти годы держала себя в узде. А потом чувс¬тва притупились, ей захотелось сексуальной свободы. Может быть что-то болезненное? Уж слишком это вдруг! И ведь дома она во всех отношени¬ях вела себя по-прежнему, без всяких изменений!
– Странно.
– Дашенька, выбрось ты все это из головы. Мало ли какие аномалии бывают у людей, а особенно в сфере чувств у женщин. Ну, что мы будем теперь всю оставшуюся жизнь копаться в Олином либидо? Живи своим опытом. Мне хорошо с тобой. Ты – прелесть, какая женщина, прекрасная хозяйка, мать. Ты – это для меня подарок судьбы.
– Очень приятно слышать. – Она обняла меня, и прижалось всем телом. – Но разве тебе не жаль Олю? Не заботит ее судьба?
– Жалко и заботит. Но могу только повторится: когда ложь потоком и секс с кем попало, то что прикажешь мне делать? А понять? Признаюсь, не пони¬маю. Так я еще много чего на свете не понимаю. Загадочная женская душа?
Вдруг возникшая по непонятным причинам физическая неудовлетворенность. Разлюбила и зачем-то врёт, что любит. Не знаю. И прошу тебя, хватит об этом. Ну, хочешь – поговорим с ней еще раз.
– Я сама.
Не знаю, о чем с ней Даша говорила, но однажды я застал Олю дома. Выпили немножко.
– Оля, – говорю, – ну объясни мне, наконец, в чем дело? В чем причины?
– Дело в том, что я беременна. Аборт надо делать и срочно.
– Кто отец?
– Не знаю. Я подвыпила, а их было трое. Помоги мне. Мне нужно уехать.
Я опешил. Это было уже через чур. Какое-то нравственное самоуничтожение
– Оля! Ну что ты делаешь с собой? И зачем ты мне это говоришь? Хочешь сделать мне больно?
Она глянула на меня и усмехнулась.
– Возьмите Леночку на пару дней к себе, пока я буду в больнице. Вот уеду и начну новую жизнь.
– Хорошо. Скажу Даше.
Леночку мы взяли, но она за ней не пришла. Уехала неизвестно куда. Я написал к ней домой, но мне ответили, что уже давно от нее ничего нет. Больше мы о ней никогда не слыхали.
_____
Итак, у нас воспитывалось шестеро детей! Дашенька тоже родила еще од¬ного мальчишку. Летом, еще до родов мы побывали в Крыму. Николай сбежал от жены и окон¬чательно поселился у нас. По службе он продвинулся и был уже начальником охраны завода, куда я его пристроил еще пару лет назад
На следующее лето мы взяли к себе о. Валериана, который был уже очень слаб и остался совсем один. К сожалению, в наше отсутствие он тихо скончался, несмотря на все усилия докторов, которых возила к нему не стареющая Пелагея. Почитательницы поставили ему памятник на могиле.
Володю таки перевели в город на весьма ответственную должность, но мы по–прежнему дружили домами. Зав. городским отделом стал его заместитель, с которым мы были в очень дружеских отношениях. Я вел себя смирно. Ни в какие конфликты, слава богу, не «влипал». Продолжал заведовать своим УПК, читал лекции от общества «Знание» и по-прежнему много занимался литературой, философией, социологией. Все пытал¬ся что–то такое понять в этом мире. Так бы оно и продолжалось до сот¬рясших страну перестроечных дел, но спокойно жить мне было, по-видимому, не суждено.
____
Дело было вечером. Мы с Николаем о чем-то спорили. Даша проверяла тет¬ради. Стук в наружную калитку и звонки носили какой–то аварийный характер. Спросил по домофону кто и что? В ответ многоголосая пьяная ругань и:
¬¬- Отворяй... Хозяин пришел!
Понял я всё сразу. В двух словах объяснил, что по–видимому освободил¬ся из заключения сын покойной Ирины Никитичны. По ее же словам пьянь и подонок. По-видимому, требует возврата своей якобы собственности, т.е. нашего дома. Юридических прав у него никаких. Дом был подарен нам с Аллой. Потом продан, снова куплен. Кроме того, Ирина Никитична, предвидя возможные в будущем притязания своего беспутного сынка, написала ему письмо, копию которого хранила Алла, где объясняла свой поступок. Но что было пьяному Кольке до всех этих юридических и эти¬ческих тонкостей!
Шум и стук продолжались. Я решил позвонить майору – Михаилу Кондратьевичу, Володиному преемнику в гор. отделе. Ответ был краткий и ясный. Пьянь можно забрать в отделение и посадить, но лучше решить вопрос по-хорошему. Ну, какого уважения к законам можно требовать от рядовых граждан, если сама милиция предпочитает решение вопроса «по понятиям». Со временем я убедился, что большинство людей, включая и мою жену, думают так же, т.е. предпочитает отнюдь не законное решение вопроса. А звонки, стук и ругань продолжались. Судя по всему, их было человека три, как минимум. Мы с Николаем немного экипировались и пошли открывать. Даша молчала. Пелагея забрала собак. Потом вернулась и спросила.
– Коля, это ты шебуршишь?
Стало тихо. Потом неуверенный голос спросил.
– Тетка Пелагея, это ты что ль?
– Я, Коля, Я! Ты это вот что. Дружков своих угомони, а сам заходи. Поговорим. А то ежели Сергей с другом выйдут – прибьет он Вас.
– Это кто ж такой? Алкин муж? Ну, пусть выйдет.
– Не надо Коля драки затевать, а то враз назад на нары вернешься.
Я включил наружный свет. Говорю:
– Николай, у нас тут четыре ствола и все двенадцатого калибра. Картечь. Хочешь поговорить – заходи один.
За забором началось совещание. Вышла Даша. Говорю ей:
– Пойди к собакам. Если через забор кто полезет – спускай.
Она как–то странно на меня посмот¬рела, но пошла к гаражу, куда Пелагея заперла наших псов. И уже обращаясь к компании за забором:
– Ну, принимается мое предложение или ментов вызывать?
– С.... я на твоих ментов! Я в своем праве, а ты выкатывайся отсель живо! Голос был истерический. Все остальные молчали. Я влез на забор и глянул вниз. Их и впрямь было трое.
– Коля – это кто будет?
– Ну, я. Хозяин я! Мой это дом!
– Вот ты и заходи. Потолкуем. А остальные – погуляйте. Он скоро выйдет. Спрыгнул вниз. Говорю:
– Николай, ломиться будут – дай зайти и бей по ногам. Пелагея резко распахнула калитку. Увидев у нас в руках стволы, зайти они не решились.
– Заходи, Николай! А остальные погуляйте малость. Он вскорости выйдет. Колька зашел. Пелагея закрыла за ним калитку.
– Проходи в дом, Коля. И не шуми. Дети спят. Надумал же ты ночью приходить!
В прихожей я рассмотрел его. Лет за сорок. Лицо испитое, с многодневной щетиной. Одет в ватник и облезлую меховую шапку. Прошли в столовую. Пелагея поставила ему стул у стенки. Мы с Николаем сели напротив. Пела¬гея села рядом с нами. Зашла Даша. После недолгого молчания я начал.
– Николай Константинович, дом этот принадлежит мне по закону. Его нам с Аллой подарила Ваша матушка. Все документы имеются. Можете проверить у адвоката. Если чем недовольны – подавайте в суд.
– А мне как же? На улице жить?
– Это вопрос не ко мне, а к матушке Вашей. Видно сильно Вы ей жизнь под¬портили, что она так рассудила. А как Вы жизнь свою обустроите так то дело Ваше.
Открылась дверь, и вошел Алеша.
– Вот кстати и племянник Ваш, Алеша. Пелагея Ниловна с нами уж сколько лет живет! Детей моих воспитывать помогает. По гроб жизни ей за то благода¬рен. Это, – я показал на Николая, – мой друг фронтовой. Тоже с нами живет. Это жена моя, Дарья Алексеевна. Такие вот дела. Недовольны Вы чем – на то закон есть. А еще раз такой дебош учините – милицию вызову, или cам Вам мозги вправлю – мало не покажется.
Мои угрозы он игнорировал и спросил:
– Алку верно Володька убил?
– Верно. Покойный Володька заточкой ее в спину. С ним расчет произведен. Были и другие, которые угрожали. Все они, как говорится, спят в земле сырой.
Это я сказал лишнее, но вырвалось.
– Вы, Николай Константинович, выпили сильно, проспитесь, и может я Вам еще разок все объясню. Или Пелагея Ниловна.
– А я, куда же пойду? Я у себя в доме и отсель ни шагу. Он демонстративно расселся па стуле.
– Значит так. На выбор Вам два варианта. Первый, я Вас силком вышвыриваю. Возможно, членовредительство произойдет. Второй, вызываю милицию и они Вас тихо – спокойно в камеру. А здесь у себя в доме видеть я Вас не же¬лаю. Даша, уложи Алешу спать.
Вмешалась Пелагея.
– Коля, ключ тебе от моего домика дам. Не забыл, поди? Поживи там. Печку истопи, а я завтра к тебе наведаюсь, и обговорим все.
– Ответишь ты мне – за все! И за Алку и за мать!
Смысла в его словах не было никакого. Это он, очевидно, раздувал в себе злобу.
– Значит, выбора ты не делаешь. Снаружи снова начали тарабанить и звонить! Я подошел к телефону и глянул на часы. Было всего-то пол одиннадцатого. Затевать дома драку мне очень не хотелось. Позвонил майору и обрисовав обстановку. Он попросил дать трубку гостю. Что он там ему говорил – я не слышал, но эффект был разительный.
– Слушаю, гражданин начальник. Сейчас тихо уходим.
Лежа в постели, Даша как–то не соприкасалась со мной, что было необычно.
Через некоторое время она сказала.
– Сегодня я увидела тебя совсем другим. Жестким и беспощадным. Скажи, ты действительно стрелял бы в них, если бы они на Вас накинулись?
– А ты что – предпочла бы увидеть меня с парой колотых ран. Разве ты не понимаешь, что это за люди? На что они способны да еще в пьяном виде. Что до другого облика, то ведь и обстоятельства другие, экстремальные! Как ты себе вообще представляешь облик людей, схватившихся в жестокой рукопашной? Ты просто, слава богу, в таких ситуациях не бывала, но они вполне реальны. Я то в них бывал и не раз! Тут не до интеллигентского сюсюканья и не до хороших манер.
– Ты так просто сказал: спусти на них собак!
– В нашей ситуации другого выхода не было.
– Но это жестоко!
– Безусловно. А когда ты ударила парня, который по пьянке вломился к те¬бе в комнату? Это было как, не жестоко? Ему потом швы накладывали. Кста¬ти, чем это ты его огрела?
– Стеклянной вазой. Откуда ты это знаешь?
– Рассказывали. Ты правильно сделала. Ты защищала свою честь, свое челове¬ческое достоинство. Но ведь это жестоко разбивать человеку голову? А я защищал свою семью, свою, наконец, – собственность! И стеклянной вазой тут не обойдешься. Долго лежали молча. Потом Даша сказала.
– Наверное, ты прав, но всё-таки есть во всем этом что-то ... Дом то его! Он в нем родился и вырос. В нем родители его жили. По закону, конечно, но…
– Согласен с тобой. Так пусть живет в доме Пелагеи. Чем не выход?
– Ты не боишься за детей?
– Боюсь. Но если тронет – убью, как собаку. Она привстала и, глядя на меня, медленно сказала.
– Значит, ты можешь вот так запросто убить человека?
– Я воевал. Научили. Совсем это не запросто. Но если такие мерзавцы и впрямь будут представлять угрозу моим близким, то что я, по – твоему, должен делать? Ждать, чтобы тебя прирезали, как Аллу? Она молчала, пытаясь видимо «переварить» мною сказанное.
– Так вот что в тебе страшного! Может быть, она это и почувствовала!
– Может быть. Но ты не отвечаешь на вопрос! По-твоему, пусть гибнут мои де¬ти, жена, но "да здравствует закон!"
Весь день жизнь шла своим чередом. Колька со дружками поселился в домике Пелагеи. Майор звонил, справлялся все ли спокойно? Ночью, опять в постели Даша спросила.
– Почему другие люди живут под защитой закона, никого не убивают?
– Плохо ты знаешь статистику преступлений. Пострадавших от рук таких ти¬пов немало. И преступников ловят далеко не всех. Убежден, что имей люди возможности, они оборонялись бы более успешно. Убийцы и насильники пользуются не только внезапностью и отсутствием у них каких либо нравствен¬ных устоев, но и неподготовленностью людей к активной обороне.
– А ты подготовлен?
– Я, можно сказать, профессионал. Думаю, что имею право на самооборону. А вообще, ты полагаешь, что уважающий себя мужчина будет смотреть, как наси¬луют его жену, калечат детей и, имея такую возможность, не попытается убить преступников?
– Наверное, ты прав. Защитник ты мой! – и она поцеловала меня в щеку.
____
Я надеялся, – что конфликт исчерпан, но Пелагея принесла Колькино требова¬ние компенсировать ему утрату дома. Сам придумал или подсказал кто! Я ему должен 100000 рублей! Сумма по нашим временам колоссальная. Позвонил майору. Он сказал, что деньги несуразные, но лучше что–то заплатить. Так примерно тысяч пять. Но где гарантии, что, получив пять, они не запро¬сят еще?
«Да, – согласился майор. – Гарантий, конечно, нет».
Рассказал, что там проживает пять человек. Все рецидивисты. Поустраивались на работу, но есть сильные подозрения, что все это фиктивно. Чем они занимаются пока никому неведомо. Зачем–то ежедневно выезжают в город. Пока на них ничего не поступало. В общем, толку мне от этой беседа практически никакого. Я передал Кольке, что сумма несуразная, что я ему вообще ничего не дол¬жен, но если хочет – пусть зайдет, поговорим. Пелагея сказала, что был, вроде, и не выпивши, но как-то не в себе. По-видимому, наркотики. По моей наводке у них произвели обыск. Отобрали пару ножей, но наркотики обнаружить не удалось. А через неделю по дороге домой избили Николая. Избили настолько основательно, что пришлось обращаться в больницу. Сбили с ног и били ногами. Сбить Николая при его протезе особой сложности не представляло. Лиц он не видел, так как они были в чулках. Улик никаких.
Дня через три позвонили по телефону. Справились о Колином здоровье и обещали, что если не заплатим – хуже будет. Разговор я на пленку записал, но у нас пленка в суде не улика. Через три дня недалеко от дома остановили моих старшеньких и просили папе передать, чтобы платил поскорей, а не то.... Один из них достал финку и поиграл ею. Последняя акция, как я почувствовал, произвела на Дашу сильнейшее впеча¬тление. Спрашиваю:
– Ну, как с правом на самооборону?
Даша расплакалась. Опять звонил майору и заставил Дашу взять параллельную трубку, после случая с Николаем он убедил нас написать заявление, что мы и сделали. Пока что результатов никаких. И на этот раз майор обещал разобраться и просил подать очередное заявление. Даша настояла, чтобы я это сделал. В милиции майор показал мне, что это за личности и что за ними числи¬лось. Все рецидивисты /кроме Кольки/, но ни один срок никто из них/кро¬ме опять таки Кольки/ до конца не отбыл. Тут и амнистии, и досрочное освобождение за примерное поведение и, по–видимому, еще что-то, о чем в офи-циальных бумах не пишут. В общем, та еще публика. Я понимал, что догово¬риться с этими подонками невозможно, и здесь нужны другие меры. Но Даша требовала, хотя и молчаливо, чтобы было сделано все возможное в рамках закона. У меня в резерве оставался только Володя, обретавшийся нынче в высших сферах областного управления милиции. Сразу скажу, что посещение мое успешным назвать было никак нельзя. Как-то он отдалился от меня и явно не хотел особенно выкладываться. А, может быть, и впрямь на путях официальных ничего и нельзя было сделать. Но он знал меня и отлично по-нимал, что я способен сделать, защищая свою семью. Я чувствовал, что лично он против этого не очень-то возражает, но его законопослушная сущность и новое положение не позволяли даже говорить о таком способе раз¬решения проблемы. Дал понять, что нынче он от нас далеко и прикрыть меня уже не сможет. Позвонил, однако, в свою бывшую вотчину и потолковал при мне с майором. Нового я ничего не услышал.
– Ты же понимаешь, что пока преступление не совершено милиция по существу ничего не может сделать!
– Ведь во всех Ваших официальных заявлениях нет ни одной фамилии, а орга¬низовать алиби эти подонки почти всегда могут. Да и свидетелей у нас нет!
Странно, что он не посоветовал мне уехать из города. И все-таки какое–то оживление в нашей милиции после звонка Володи произошло. Майор поч¬ти наугад арестовал двух из них по обвинению в нападении на Нико¬лая. Что там он им говорил мне неведомо, – но фамилии нападавших были выяснены. Задержанных освободили, так как доказать в суде ничего не представлялось возможным. А уголовники, напротив – оживились, упоенные, по–видимому своей безнаказанностью, и продолжали оказывать на нас давление. Даша гуляла с детьми. Леночку держала за ручку, а Сашка в коляске. Подошли два амбала. Один спросил:
– Сергея дети?
Поднял коляску примерно на пол метра от земли и отпустил. Коляска грохнулась на землю, Сашка чуть не вылетел, а Даша закричала. Но на улице ни души и подонки спокойно уда¬лились. Всё. Это был для меня предел. Снова при Даше позвонил майору. Изложил суть инцидента. После долгого молчания он заговорил.
– Понимаешь, я могу их задержать. Даша их опознает. Они скажут, что все это поклеп и в это время они были, скажем, дома. Свидетели у них найдутся. Учитывая их прошлое, сделаю им внушение и вынужден буду их отпустить.
– Тебя понял. А как среагирует милиция, если я самолично набью им всем морды?
– Самолично? Если делу будет дан ход, то многое будет зависеть от конкретных обстоятельств. Лучше милицию о таких вещах не предупреждать.
– Все понял. Ничего я тебе такого и не говорил. Пойми только, что положение у меня безвыходное.
Примерно на этом разговор закончился. Мне казалось, что Дашу я некото¬рым образом нейтрализовал, но понимал, что если я прикончу этих подон¬ков, то на моем семейном положении это скажется весьма негативно. А что-то нужно было делать и достаточно быстро. В городе мы встретились с друзьями Николая. Тоже афганцами. Немного по¬сидели, разъяснили ситуацию, не вникая особенно в детали. В сущности, перед нами стояла задача: пять уголовников должны исчезнуть по возможности без шума и следов. Чем они вооружены – мы не знаем. Были предложены разные варианты, в том числе и экзотические. Николай настаивал, чтобы меня из непосредственных исполнителей исключить, в связи с семейным положением. Он сказал: «по семейными обстоятельствами». Я слушал все это и вдруг понял, перекладывать свои проблемы да еще такого рода на кого бы то ни было – нехорошо. Речь ведь, в сущности, идет о найме убийц! Как бы всё это не преподносилось, но, по сути, это было так. От такого способа решения вопроса меня просто воротит. Моя проблема и мне её решать. Николая еще мо¬гу принять в компанию, но больше никого. Кончилось наше совещание тем, что мы купили у них глушитель к Макарову! Уже в машине по дороге домой Николай снова принялся за своё.
– Я тебя, конечно, понимаю, но рисковать при твоей семье ты не имеешь права!
– А чтобы кто-то за меня подставлял голову, я право имею?
Дома атмосфера тягостная. Даша с детьми гуляет только во дворе. С ра¬боты вечером меня встречает Николай. Во всеоружии. Советовался с Пелагеей. Моя опора в семье сильно постарела, и пребыв¬ала в растерянности. Даже всплакнула.
– Был бы чужой, а так, Сереженька, сама не знаю. С ним самим и я бы сладила, – уговорила. Ну, заплатили бы что. Так эти ж егойные приятели!
Мнение Николая мне известно: кипит от ненависти. Это опасно, т.к. дел может натворить и в милицию вляпаться. Даша переживает, но со мной почти не разговаривает.
Вечером я организовал звонок от Леши. Вроде зовет нас сарай чинить. Под этим предлогом отбыли мы с Колей на мотоцикле. Даша, когда я сказал ей про нашу отлучку, отвернулась и ничего не ответила
. К Леше подъехали часов в десять. Оставили машину и почти в полной те¬мноте двинулись к дому Пелагеи. Благо, не далеко. В окнах свет. Слышна перебранка. Я стал у окна. Николай у двери. Слышен визгливый Колькин голос.
– Я на мокруху несогласный. Такого договору не было! Неча меня в это путать. Мне за то на нарах до скончания жизни! Я не согласный!
Ему что-то отвечали, но понять было невозможно. Снова его визгливый тенорок.
– Неча на меня вешать! Зачем пришил мужика то?
Снова бубнящий голос долго ему что–то втолковывал. Внезапно хлопнул пистолетный выстрел. Стало тихо. Свет погас и из входных дверей бы¬стро вышли двое. Направились в сторону станции. Немного выждав, мы с оружием вошли в дом. Сильно пахло порохом. Колька получил пулю в сердце и полулежал на топчане. Я кинулся наружу и помчался к Леше. Дома майора не было, но на работе мы его нашли. Их взяли при посадке. На этот раз мне повезло. Вернуться домой незамеченными нам не удалось. Коля отправился к себе в гараж, а я подробно доложился Даше. Но мой подробный доклад не произвел на нее особого впечатления, где-то к часу ночи позвонил Михаил Кондратьевич. Даша взяла параллельную трубку. Оказывается, они грабанули в городе магазин и убили при этом сторожа. Двоих ищут в городе, а наши уже дают показания. Кольку убил один из них. Второй прикончил сторожа. Мы с Николаем в деле не фигурируем. Проходила версия, что милиция за ними следила и все это результат ее успешной деятельности. Я выразил горячую признательность нашей доб¬лестной милиции и сказал, что с рядовых граждан, безусловно, причитает¬ся. Он это пропустил мимо ушей. Даша прямо лицом просветлела. Мне да¬же стало немного обидно. Выходит, мне она просто не поверила! Да черт с ним.
Было уже очень поздно. Даша умиротворенно прижималась ко мне и мирно спала. Что за славное существо – моя Даша!
Я вдруг вспомнил, что после такого дня надо бы выпить чего-нибудь успокающего. Ужасно не хотелось вставать, но я себя заставил. Воспоми¬нания о том, чем это все может для меня кончиться, довольно прочно си¬дели в моей памяти.
Да, на этот раз пронесло. Никого не убил, но что это так уж меняет? Ведь готов был убить! И я, и Николай! Мерзавцев, негодяев, подонков, но убить! Не иначе – это Даша на меня так влияет.
Когда в Афгане после гостиницы расстреляли пленных, мне, хоть я и был в полубессознательном состоянии, стоило только приказать, и они бы жили. Но я этого не сделал. И меня потом в госпитале тоже совесть не тревожила. Когда я пристре¬лил Вальку Красавчика и Ваньку Квадрата – спал спокойно. И Ирина Никитич¬на, помнится, меня не осудила. А вот сегодня я никого не убил, но даже транквилизаторы мне уснуть не помогают. Встал и вышел в гостиную. Уселся на своем месте, включил торшер и принялся за «Проблемы христиан¬ской философии». Книги на эти темы были мне очень интересны, но странное дело – они меня очень быстро усыпляли. На этот раз я одолел уже три стра¬ницы весьма замысловатого текста, но сон не приходил. Транквилизаторы делали свое дело – покой прямо таки наполнял мое тело и душу, и наверное поэтому появление Даши я встретил совершенно спокойно. Усевшись в крес¬ло напротив меня, она спросила.
– Почему ты не спишь?
– Нервы стали ни к черту, хотя всё сравнительно хорошо закончилось.
– Ты шёл их убивать?
– Да. Они не оставили мне выбора. Но мне повезло. Обошлось без меня. Она молча смотрела на меня.
– Может быть с твоей точки зрения я и не прав, но по-моему, у меня есть моральное право защищать своих детей, свою любимую женщину.
– Она продолжала молчать.
– Я постараюсь не попадать больше в такие ситуации, когда приходиться применять оружие.
Она сказала:
– Давай уедем отсюда. Далеко.
– Давай. Я уже один раз пробовал, но судьба нашла меня и там тоже заста¬вила стрелять.
– Я больше не дам тебе это делать. У тебя теперь будет другая судьба.
– Не зарекайся. Ты сама видела, что бывают ситуации, когда другого вы¬хода просто нет. Если, конечно, ты хочешь сохранить свою честь и досто¬инство.
– Но кто дал тебе право распоряжаться чужими жизнями?
– Я тоже читал Достоевского, но здесь несколько иная ситуация. Сильная и нарастающая боль в сердце. Через час я уже лежал в реанима¬ции под капельницей. Второй инфаркт.
ФИНИШНАЯ ПРЯМАЯ
В больнице ощущение времени носило у меня какой-то двойственный харак¬тер. С одной стороны – лежишь себе, и ничего у тебя не болит (пока лежишь). Есть неограниченное время для размышлений на любые темы. С другой, – я знаю, что если в Америке дотягивают до четвертого и даже пятого инфаркта, то у нас чаще всего всё заканчивается на первом. Реже на втором. У меня как раз второй.
И вот лежу, размышляю о прожитом. Кажется, всё испробовал, всё испытал. И любовь, и измену, и дружбу, и предательство. Меня не раз пытались убить, не без успеха делал тоже самое. Пожил в бедности и в достатке. Меня обманывали, но я, кажется, никого не обманул. Все было. Я задавал себе для обдумывания темы. Это позволяло как–то удерживать мысли от метания между ужасом грядущего исчезновения и невеселыми раз¬мышлениями о семье.
Одна из тем – любовь. «Ловушка хитрая природы» или «Дар небес благословенный"? А любовь к Отечеству, к произведениям искусства или свободе! Почему–то в любви к женщине, порой проходящей, не могу избавиться от слов "наваждение», «магия». Это, не взирая на весь свой атеизм. Впрочем, причем тут атеизм? Помню, только приехали мы с Дашей из отпуска и узнали о кончине о. Валериана. Под вечер собрался я на кладбище. И Даша попро¬силась со мной. С о. Валерианом она успела познакомиться и тоже проник¬лась к нему глубокой симпатией. На кладбище не люблю спутников, но отка¬зать жене не мог.
Скромный обелиск с фотографией. Родился..., Умер... «Дорогому пастырю от благодарных прихожан». И никакой тебе эпитафии. Отучились у нас от этого, а жаль!
Даша сказала:
– Смотри, был такой хороший, добрый человек и верил в бога! Неужели это только вера побуждала его ко всему хорошему? Как же он не замечал всего неприглядного, что таится в вере?
– У большинства из нас очень упрощенные представления о вере. Так воспи¬таны. Вера – это очень индивидуально. И бог у каждого верующего свой. Он и в Библии на разных страницах очень разный. На все вкусы. Он и грубый, деспот, жестокий каратель. Он и сама любовь, всепрощающий. Для одних христианство – это спасение жизни. Для других – спасение от жизни. Для одних – радость предстоящего воскресения и пребывание в вечной жизни. Для других – религия страха и насилия. Разные люди – разная вера.
Для одних совестливость, доброта, красота – самодостаточные понятия, ценные сами по себе, а для других – это понятия,, обязательно соотносимые с богом и вне бога не существующие. Таким был и о. Валериан, но, на мой взгляд, он от этого не становится хуже. Если веровать, то само добро вне бога не су¬ществует. Апостол Павел прямо так и говорит: «Не живет в плоти людской доброе!» И только вера в Христа спасает положение и делает человека пра¬ктически добрым. Так как же, если принять это на веру, не уверовать?
– Но ведь ты неверующий, но добрый!
– Я добрый? Боюсь, что многие с тобой не согласятся. Но я стараюсь, хотя не всегда получается.
– Но можно же быть таким хорошим человеком, как о. Валериан вне веры?
– Конечно, хотя это, пожалуй, сложней.
– А почему?
– В вере всегда можно опереться на высокий авторитет бога, утешиться воздаянием на этом или, в крайнем случае, на том свете, а быть добрым просто так, ради самого человека, без наградных – это куда сложней. Впрочем, я в этих вопросах не силен.
Сосед по палате – приятный человек, Впрочем, соседей было уже неско¬лько, но постоянные обитатели – только мы с ним. И говорим мы с ним, говорим – наговориться не можем. Ему легче. Он хоть как–то ползает, а если верить кардиограммам, то и вовсе симулянт. Приходиться ему и на меня работать, но делает он это хорошо, без напряга. И жена его мне нравится. Впрочем, как и ему моя. Обсудили мы с ним, как водится, чуть не все проблемы мироздания. Он тоже преподаватель, т.е. нахва¬тан во всём понемногу. Но по устоям своим – совсем другой человек, не высовывающийся, что ли! И помыслить не может, что бы кого–то ударить, а уж тем более пристрелить. Отчасти, видимо, это связано с комплекцией. Про меня говорит, что я ко всему еще и человек, искалеченный войной. Он просто не попадает в ситуации, когда проблемы решаются силой. Но ведь ходим по тем же улицам, те же библиотеки посещаем и т.д. "Что ж, спрашиваю, – к тебе хулиганье никогда не цеплялось?"
– Бывало, но что я могу с ними поделать! Порой приходиться уступать.
– И что же, не возникает желание с ними разделаться?
– Бывает, но не мое же это дело. Да и практически для меня это исключается.
– Ну, а если мог бы?
– Может, профессию бы поменял, но смутно себе это представляю.
– А как в смысле житья на одну зарплату.
– Мало, конечно, но ведь все так! Переквалифицироваться в заведующего магазином меня не тянет. И вообще воровать не люблю. Что ж, все логично. Очень увлечен политикой – языки то нынче развяза¬лись. Оказалось, что понимаем мы с ним всё примерно одинаково, и оба считаем, что крах системы неизбежен. Но это когда еще будет? А вот детям нашим расхлебывать придется. Это, пожалуй, неизбежно. Религиозные проблемы его не очень занимают. Ну, нет, понятное дело, никакого бога! А что до Великих умов, полагающих иначе, то, конечно, их аргументация интересна, но что это меняет по существу? Выговариваемся бывает до того, что часами лежим молча, уткнувшись в свои книжки. Он больше в технику, а я в философию. Обожаю эту круговерть тонкого разума. Для меня – это нечто вроде интеллектуального наркотика. Однажды неожиданно спросил, не мучает ли меня совесть? Откровенно признался, что нет. За ошибки – иногда что-то грызет. Вот старик меня «вокруг пальца обвел». Обидно. Не могу сказать, что невинные люди по¬страдали, но все же! Олю вспоминаю и испытываю какую-то досадную неловкость. Как можно было не заметить, не почувствовать? И что это за шизоидное раздвоение личности? И как можно бросить своих детей? Загадка для меня и Михаил, ставший ортодоксом иудейской веры. Мать свою вспоминаю. Вульгарную, намазанную сверх всякой меры. Как это у моей такой интеллигентной бабушки и вдруг такая дочка? Так уж и останутся эти задачки для меня нерешенными.
А вот Вальку-Красавчика и Ваньку-Квадрата я сгоряча шлепнул. Выдержки не хватило. А ведь они – ребята серьезные. Могли свою угрозу и исполнить! Так как! Нужно было подождать и проверить или все же правильно я поступил, спасая свою шкуру и свое счастье? По крайне мере, никакого раскаяния я не испытывал. Что же это. Психология убийцы? Убил – и как с гуся вода. Раскольников у Достоевского вон как мучался! Ситуация, правда, несколько иная. То – идейный убийца, сволочь. А я? Что-то снова давит сердце, взволновался что ли? Надоело. Скорей бы уж это всё…
Абсолютно пустая комната. На стене большой Аллочкин портрет. В углу узкое полотенце в раме. Наподобие иконы, но до самого пола. Бабушка. Я окликнул ее, и лицо на иконе ожило.
– Что мой мальчик?
– А где Алла?
– Уже нет ее.
– Как нет? У Вас то не умирают!
– И у нас умирают. У тебя же теперь Даша!
Лицо ее снова застыло.
Заметно темнело. Комната медленно погружалась во мрак. Кажется всё. Ух, как неприятно! Собственно если это неизбежно, так почему не сейчас? Но тягостно. Говорят, перед концом вся жизнь перед тобой прохо¬дит. Что-то не замечаю. Вся эта житейская коловерть уже мало занима¬ла меня. Вот только как там Даша одна с детьми управится?
Немного отпустило.
Ну и зачем все это было? Жил для чего? Всё просто так? То, что я успел нахватать из книжек, вся житейская практика говорила о естес¬твенности существования, естественной обыденности смерти и полном отсутствии смысла в жизни. Может быть, в целом она природе зачем–то и нужна, так сказать в макромасштабе. В космическом плане – это ко¬нечно грандиозно. Особенно в перспективе грядущих тысячелетий! Но в масштабе личности ... Ух! Снова зажало. Все мысли исчезли, и меня затопило животным страхом и ужасом конца! Жить ... Мрак... Конец.
___
Сон под транквилизаторами крепок, но когда его выносили, я проснулся. Забыв про все сердечные проблемы, кинулся прощаться. Спокойное и даже, как мне показалось, с какой-то усмешкой лицо. Все в прошлом. Убийца! Но я не осуждал его … Плакать хотелось..
