Нет времени прожить второй и третий круг.
И чем страшней вперёд, тем веселей и легче.
«Я этого не знал». И застываешь вдруг,
И всё сдвигается, и наступает вечер.
Пока твоя жена тебя не узнаёт,
И недописанная книга догорает -
Ты всё простил, ты двигался вперёд.
И медленный автобус отъезжает.
Я всюду оплошал – и всё-таки прости.
Урок не повторил, не собран был, не гибок.
Но олимпийский свет сжимал в своей горсти,
Шёл по пути особенных ошибок.
Две Вселенные,
Две дороги,
Тело наше как перекрёсток,
Неизменная
Близость Бога,
Но его нам найти непросто!
Мир реальный и
Мир духовный,
Горизонтами оба сжаты,
Тайна дали
Раскрыта словно,
Но «сейчас» перешло в «когда-то»...
Время мнимо и
Всё пространство -
Завихренья огня и тлена, -
Нестерпимое
Постоянство
Смысла тайного у Вселенных!..
03.06.08
-С тобой гуляли до рассвета…
Была простой ты и босой…
Летала в небесах кометой
С красивым именем Ассоль.
Я прикоснусь к струне мотива...
Какой прекрасный светлый звук!
О Боже! Как же ты красива!
Как величава в вихре бурь!
Ты вдохновишь меня на подвиг
И я, конечно, расцвету.
Накормишь сладостью любовной…
Каким стал громким сердца стук!
Как здорово! С тобой порхаю
Средь пышных облаков мечты.
В реальности земной не знаю
Столь многоликой красоты!
- А я нечаянно подглядела…
Земная жизнь во всю кипит!
И восхитилась снегом белым,
Тюльпанов цвет меня пленил.
И голова вдруг закружилась
От этой странной глубины.
Как больно падать… Где же силы?!…
Остались в недрах синевы.
Но на траве средь рос и маков
Мне будет весело гулять!
Покинуть небо… испугаюсь.
Но сколько можно сказке спать?!
Что делать? Я пока решаю…
-Тебя, Любовь, давно там ждут!
Сердца для ласки открывают...
-Ну всё, решилась! Я – иду!
Ходил по свету белому юнец,
Красы неописуемой... С восторгом
Носил фальшивый, призрачный венец,
Слыл баловнем судьбы и недотрогой.
Спешил он любоваться красотой
И зеркало носил напоготове.
Вдруг, что-то скажут мальчику не то,
Он тут же самомненье восстановит.
Решив, что всё в порядке, вновь в футляр
Он зеркальце волшебное уложит.
И не перечь ему ни млад, ни стар.
Терпеть он возражения не сможет.
Пытался доказать, что он добряк.
Мол, ласковый и очень даже трезвый...
А тот, кто усомнится, ему враг,
Глупец, тупая бездарь и невежда.
Был родом из народа тот юнец,
Из масс людских, красавец этот вышел.
Простая мать, обычным был отец,
Но мальчик называл себя Всевышним.
Кричал:
-Я – Гений, супер, высший класс!
А вы – людишки, серые, как мыши.
Скорее разбегайтесь по углам!
Когда я бью, молчите, трепещите!
Не смейте же перечить мне, Юнцу!
Я Вас на мясо быстро раскромсаю!
Молитесь мне, что я сегодня промолчу,
А то я быстро ваши кости просчитаю!
Казалось, что вокруг юнцом довольны.
Никто не думал идола сменить.
Хоть ложь и отражалась в судьбах болью,
Но маской чёрный ангел был прикрыт.
Исчадье ада... Море унижений!
Не знал пощады мститель и любви.
Теперь он топчет каждое мгновение,
Желая утопить весь мир в крови.
За что же мстишь, проклятый злобный ангел?
За то, что чувства дивные цветут?
Топтал сердца тяжёлыми ногами,
Но Свет любви, пронзил твой тёмный труд.
К чему юнец такой, никто не знает.
Не ведома история родов.
А он, из пепла ада выползая,
Своею был жестокостью сражён.
Там били беспощадно, хладнокровно.
Жизнь розгами хлестала каждый день.
Плевался, умываясь, чёрной кровью,
Вдыхая с хрипом боли жгучей тень.
Став подлостью, обманом и коварством,
За шрамы свои прошлые карал
Кричащее и плачущее царство,
В сердцах влюблённых истину ломал.
По трупам ходит-бродит призрак горя
И мстит за то, что кто-то мстил ему.
Ложь чествует бесчестного героя.
Но свет взорвёт поющей правдой тьму!
Поднимаясь к лазурным высотам,
О прошедшем своём забывал.
Я всегда был не первым, а сотым,
Мне противен людской карнавал.
Наблюдал я снега на вершинах,
Презирая просторы полей,
Потому что в вершинах вершил я
То, чего не свершить на Земле.
Ледники загорались и гасли
В алом пламени горних костров,
И не знал я: прошёл – то ли час ли,
То ли век…
Видя снежный покров,
Забывал о превратностях мира,
Потонувшего в зле и в скорбях,
Где и душно, и сыро, и сиро,
Где возможно прожить, не любя!
(с) Борычев Алексей
У рыцаря – тюрьма и чай в стакане.
К нему в окошко залетает снег.
Ручная мышка возится в кармане:
Хотя б её не раздавить во сне.
Не брился с месяц. Тосковал чего-то.
Всё грезилась драконья чешуя.
А у других – мечи, приличная работа,
Хорошие доспехи и семья.
И разве дело в огненном закате,
В заснеженной немыслимой стране...
А ты – простой старик в поношенном халате.
«Дракона мне, – всё хнычешь, – Счастья мне».
Товарищ генерал! На фронте – жопа!
В окопах пьют и курят свой кальян.
Надменна Азия, злорадствует Европа,
словенец торжествует, генерал!
Нас не пинает только тот, кто с соской,
но всё равно, никто не пнет мяча,
пороть их надо с меткостью отцовской,
всех… До владивостокского «Луча»!
Предшественник ваш, в красных шароварах,
за каждый гол ложил себе «лимон»,
отбыв свой срок, ни шатко и не валко,
приехал из, потом уехал вон.
На поле страшном нам и мяч квадратен,
но вы на то богат и знаменит,
чтоб убедить, что выход вероятен
для сборной под названием «Зенит».
Вернулись вы, не стали дезертиром.
Что Бельгия? Она ведь, как штрафбат.
Всем стадионным незабвенным миром
мы умоляли вас прийти назад.
Голландец, вы для нас почти что русский,
вы научили бегать, кто ходил
по полю за зарплатой с миной тусклой,
забыв, что был он в детстве бомбардир.
Товарищ генерал! Теперь за дело!
За наш «ГазМяс» не стыдно нам теперь!
Теперь за всех голы забей умело,
закрыв чужим распахнутую дверь.
Мой генерал, а я с последней пулей
за вашею спиною постою,
чтоб вы, как Хиддинг, лавку не свернули,
и как солдат, погибли бы в бою!
Нам все едино, будь вы папуасом,
гуру, шаманом, пройдой, колдуном…
нам …чтоб в финал… С размаху…с лету…сразу!…
Хоть на тот свет… от счастия… потом…
Мне мёртвых по-прежнему жальче живых
В Кузбассе засыпало много
Как высится темень могил дрожжевых
На угольной кухне убого
Мертвее не надо мертвее нельзя
Живых подытожить не в силах
Ведь их словно грязи по грязи скользя
Свалили в осклизлых могилах
Мне жальче по-прежнему мертвых пока
Живые пока не рискуют
На них не подымется чья-то рука
Их чёрной землей зарисуют
Майский жук улетел.
Я шагаю размеренным шагом
В суете злоключений и дел,
Равнодушный к словам и бумагам.
В холодке под землёй
Отдыхаю в пустой электричке,
Вопреки застарелой привычке
С любознательностью не злой.
Изучаю вошедших.
Наблюдаю в упор, с интересом
Двух музейных старух сумасшедших,
Ветерана Афгана с протезом.
И рубля не подам,
И любить, наблюдая, не буду,
Удивляясь, как странному чуду,
Раздвижным зеркалам.
