висячие мосты искусств
с веревок Англетеров
Елабуг
и баркасов на песке
мы бурлаки
и Бурлюки
а на гламуристом соске играет шоколад
салонов SPA
стирилизаторов микробов и души
как молоко на соске
неродившихся детей
а с баллюстрады Воробьевой
распущенно и философски слетит гроза
я за..

косящей на один
теперь уже на оба глаза
Москва
нахальной ведьмой по району
края крайоня
замшелого заморского добра
и руша мерзости невидимой стены
на собственное взмолится дерь...

а может и не только эта
забубенная столица
Авроре Железняк опять приснится
и будут Летний сад и Зимний примирять

ты встань единственный
в невидимый проём
Луны слинявшей
на завтрак к Тихо Брагве
лечи им веры вены
так сокровенно
как воробьи щебечут по утрам
и пусть они умокнув под дождями
проснутся утром в запахе полыни
не ладана
с любой молитвой пусть
под иншала
помилуй мя
и алилуйа

и наша кровь
на этих битых зеркалах
на новый улей
укажет путь и время на дорожке
которая ведет не к храму
а в постель

из той волны всемирного потопа
двух не упитых чудаков
по правилам российских игр ума
за них положено четыре
и я им свечку подержу
кто следом...

Слово из воздуха, как человек на пляже,
Вдруг обретает счастливую наготу,
Стеснительно избавляется от брюк, рубашки,
Ложится, разворачивает газету.

Первую жизнь держим в памяти, вот – вторая.
Человек, слово, солнце – и заново:
Беззвучно кричит, зевая,
Щурится от ярко-белого, ярко-синего.

Кто мы из воздуха незаметного,
Кто мы легче слова, лети, нелёгкая,
Крылья расправившая газета,
Близкая, средняя, совсем далёкая…

               -1-

          Пурга пургой.
          Блин.
          Молотки
          бьют по вискам, по печени. Вот мука,
          в натуре, блин, похмельные гудки,
          и тремор рвёт сознанье на куски
          и добивает разум звонким стуком.
          Сжимаются гранёные тиски.
          Во рту помойка, тянет тухлым луком.
          Не раз я пред иконой клялся, братцы,
          что больше так не стану напиваться,
          в завязку, блин, до гробовой доски!
          Но вновь и вновь впадаю в святотатство.

               -2-

          Оплавились распухшие мозги.
          Любой ценой
          собраться
          надо с духом.
          Что в лоб, что по лбу –
          водка,
          пиво,
          вобла,
          а дятел злой
          убойной дробью долбит,
          урчит в желудке разъярённый гоблин,
          законченный
          кретин и
          алкоголик.
          А в зеркале рябит мой сизый облик.

              -3-

          На вид суров.
          Нет спуску фарисеям,
          о трезвости твердящим за бабло.
          Сюда бы с нежной пеною ведро,
          чтоб эту хмарь звенящую рассеять,
          да только
          денег нету ни гроша:
          ни рублика, ни цента – ни шиша.
          Вот дососу последний валидол
          и рухну,
          обессиленный,
          под стол.
          Finita!

               -4-

          И наплевать –
          такая жизнь
          не в жилу.
          Эх, встретить бы бутылочного джина.
          Тогда бы закутил, как падишах,
          запировал в садах Семирамиды.
          На Юрьев день любому будет шанс
          судьбой махнуться – жги, гуляй, рванина!
          Травил бы населенье коньяком
          отборным и душистым табаком.
          Полюбят все – и урки и раввины.
          Как в масле сыр,
          катался колобком,
          не достигая сумрачного сплина.

               -5-

          Густеет затянувшийся сморчок.
          Твердеет явь, топорщась, как сосок.
          Час творожком просроченным течёт,
          верней, стекает. Только я – молчок,
          но ангельский внушает голосок,
          что без стихов я, бедненький, не в счёт.

          Вновь к клаве
          с дрожью тянется рука,
          Не зная и заглавия пока.
          И, жаброй на ходу хватая ритм,
          душа больная что-то там творит.
          Поздней поймешь: никчёмная строка,
          не продаётся муза за бокал.

          И, в трезвость выйдя, словно на сквозняк,
          вдруг ощутишь,
          как глубоко иссяк…

           ОРИГИНАЛЬНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ
                   Михаил Гофайзен
"Иллюстрации к закону Отражения отражения"

               -1-

          А фон, как фон.
          День.
          Метроном
          под языком из выдохов и вдохов.
          Короче, день, как день, из аксиом –
          без новой геометрии в потом.
          Он обрастает махом медным мохом,
          хотя иные думают, что мхом.
          К чему чело не чалилось бы оком
          ни смысла в том, ни власти, ни богатства.
          Но смотрит в дом с завидным постоянством,
          из зеркала, сморщиниваясь, гном,
          пугая дом неотвратимым пьянством.

               -2-

          Трамвайные триоли за окном.
          Стук иноходи.
          Прочее.
          Горохом
          об стену мысли –
          гири,
          камни,
          гризли
          мусоропровода,
          водопроводной клизмы,
          подвальной гнили да крысиной тризны
          грызут,
          грызут
          и уж давно бы сгрызли,
          когда б так страстно не боялись жизни.

               -3-

          Вновь зеркало.
          Я гном, но из халдеев…
          Я б за тридцатку родину продал,
          её просторы, недра и т.д.,
          о прошлом и т.п. не сожалея,
          да, говорят,
          всё продано уже:
          не сесть мне в порш, тем более – в порше.
          Вот и сижу аз сутью на биде.
          Отмщенье мне –
          о-о-о(!),
          аз воздам!
          Зверею.

               -4-

          Но всё равно,
          Бог даст(!),
          разбогатею.
          Спою народ – доступно всё еврею.
          Введу со скуки лунный календарь
          или верну – от сотворенья мира.
          На Валентинов день валентиан
          восстановлю в правах и манихеев.
          Восьмого дня умру во славе лет.
          Великий многодетный мой скелет
          схоронят очевидцы в мавзолее.
          И буду счастлив,
          счастлив я вполне,
          как и положено злодею.

               -5-

          Во мглу-смолу затягивает бес.
          Смола затвердевает, как кокос.
          Кровь (вечереет) – комариный мёд.
          И жало взяв своё наперевес,
          ждёт ласок смерти самка-кровосос –
          любовь сквозь кровь по абрису грядёт.

          Вновь зеркало,
          где всё ещё заря.
          В смолу загонят самку егеря.
          Найдут её старатели с небес.
          Спасите наши души, МЧС!
          Не потому ли кажется всё зря,
          что душу не изъять из янтаря?

          Ждёт за циновкой сумрак-троглодит.
          Вот он спасёт,
          коль скоро не сбежит…

.

* * *

Витя Яковенко был меня постарше, –
Скошенная челка, голос хрипловат.
Витя Яковенко пел для всех уставших,
Много повидавших, женщин и солдат...

Витя Яковенко выходил на сцену
В поселковом клубе – зал весь замирал…
Вити Яковенко голос сокровенный
Каждого до дрожи в сердце пробирал…

Витя Яковенко другом моим не был,
Но когда случалось, благодушно-пьян,
С Галей Казаковой улетал он в небо –
Доверял стеречь он Галин мне баян…

Разошлись дороги... Кто-то – по окольной,
Кто – по тропке скользкой, – каждый – по своей…
И остался только где-то в детстве школьном
Навсегда простуженный колымский соловей…

Кто-то слышал, вроде, что он «пел в трактире»,
Кто-то – что «он спился»… Потерялся след…
Витя Яковенко умер в Армавире –
Мне вчера сказали – вот уж с пару лет…

...Пóжил-побродил я, видел стразы-перлы,
«Липу» и подделку – чую за версту,
И на небе звездном вижу – среди первых –
Вити Яковенко чистую звезду…

(28.07.11)

короткое тепло и нервный танец пепла
осенние костры на ветках зелены
не все вопросы неба нуждаются в ответах
апрельский часовой
ни с мира ни с войны
я в ночь не убегу

ходить в тенетах дней
чуть выше и добрее
целуя след теней
под электронный вальс
я вас
а вы меня
и ветры перемены
и галька у морей
и пена у воды

за каждый день с тобой
в картинной галерее
я буду оставлять
таинственный вопрос
куда уходит время
когда закат целует
твой мир уставшим солнцем
в макушку как
подросток
в стране уснувших OS...

Где воду добывают как руду,
На раскаленной каменной Венере,
И я туда когда-нибудь уйду
(Перемещусь туда, по крайней мере).

Отчаянье лежит на дне морском.
На дне морском, и разглядишь едва ли,
Куда идёт бессмертье косяком,
Туда, куда – не знаем, не читали.

И после, в жар малиновых плавилен
Ступая за глотком чужой воды,
«Отчаянье…» Всё так, а я бессилен.
А ты бессмертна, и всесильна ты.

я ль на свете всех глупее
я ль...

ветер
летящий вдаль
ты передай тихих шагов звук
сердцем
если его защемить сильно
немилосердно
неуловимо
неконтролируемо
оно превращается в волка
снегом седых волхвов
мулатки души живой
боль
это где оседает муть
мы настоящие словно студень
в новый кому-то год

на раскалённой сковороде масла
вода шипит
и улетает в небо
ей не страшны
токи остуд
и выкрутасы веба

веры ущербность в том
что пресловутый бок
их нарисованных правил
правил как мог
а нужно бы как хотел
он же как нож
все разделил на части
если хороший достоин счастья
то почему любви
ищут сорвав запястья
и почему она
так же редка как яд
что между жертвой и палачом
кровью скрепивших Я
смертью сроднивших в братья

в бред распущу обойму
боли
АК в кусты брошу
прости
хороший
лживость д анайцев

ты...

Утро. Умытое солнце светом ласкает цветы.
Их поливаю под донце белых горшочков, просты
помыслы в час этот ранний -
надо сготовить обед, к солнцу сходить на свидание,
в вазу поставить букет – тот, что нарву по дороге
полем, заросшим травой... будут натружены ноги,
нет, пусть цветы за тропою так и растут...

Дача – прополка, поливка: репа, и лук, и морковь,
жжется бессильно крапивка, серп для нее уж готов!
Заросли чертополоха и молочая туда же.
Отдых на даче – неплохо, словно в сезон распродажи:
солнце – бесплатно, досыта, травы – росою умыты,
радуга в тучах сверкает, грядки – все тут.

Утро. Умытое солнце светом ласкает цветы...
День отряхнется, проснется. Лето. Июль. Где же ты?

*
пока они
как врач за голую зарплату
учитель за подложку одиночества
таксист за право есть купаты
проктолог за желанье непохожести
и робость не скатиться в геи
бродячий мент за кости власть
сны проституток после смены
седьмого юзера
прислуга в дорогих отелях
в еду плюющая у двери
за липкость ожиданий чаевых
как отбивные на тарелках
чужих дорог умов и трюков

пока они как инструмент
из стада своего
ломают нас
мир истончается как капелька росы
в аккорд последнего касанья
к корням роняющая небо

прошу
ломай меня
когда не грусть
а синяки уставшей злобы
меня как сивку укатают

**

и не уйду и не вернусь
тобой останусь
пуская в волокно волос
на всю поверхность кожи
анестезию дикой дрожи
и нам деревья запоют
сонату лунную

мы все наёмники могил
и помоги им помоги
меня ломая
не Ольга
не Татьяна
чуть другая
но
к вам дышу
хромой Пегас
нас снова вывезет из грязи

***

красиво жить не запретишь
а выживать красиво не научишь
когда жмут прутья в голове
ты это верно не поймешь
забрось все в сердца бардачок
и позабудь

ты был всегда

когда не знала и искала
сносила лбы
дороги
и личины

ты был всегда

единственным и лучшим

из эфы сделать макраме...

такие берега по мне
из необычно сумасшедших
ты никогда
запомни
никогда
не будешь временем прошедшим
по Стеньке шапка
волны по княжне

Не видя смотрит, замокревшим взглядом
Мир искажён за пеленою слёз…
В носу так щиплет, но… обидчик рядом
И пусть болит… не зареветь, не надо…
И виду не подать, не сморщить нос…

Беспечна Мариванна… красит губы
Ей не до них, ей замуж невтерпёж…
Плевать, что дошколята – злы и грубы,
Жестоки до того, что скалят зубы,
И доброты во многих – ни на грош…

А он стоит, плечом упёршись в стену,
В руке совок – другой стирает кровь…
Из ссадины… и пусть болит колено…
Ведь за спиной, его подружка Лена
Он за неё стоит…
И за любовь!

Arifis - электронный арт-журнал