* * *

Повстречали семеро как-то раз меня
И давай по косточкам разбирать:
У тебя, поэт, что ни стих – фигня!
Не пора ль тебе с этим завязать?

Как же так? Пишу только от души!
Критик не бранит, и читатель есть.
Ну, а сами вы, братцы, хороши?
И откуда в вас только эта спесь?

А идите-ка, знаете, куда?
А не то друзей громко позову.
Полагаю: вы – не моя беда,
А моя – вон там, где-то возле тут…

выпорхнут занавески бабочкой из окна -
тихому ветру не с кем больше играть в пилотов…
под ручейком несмелым дрогнет стекольный наст…
чёрное – крап на белом… пО небу – позолота…
вырастут семена, брошенные в тепло…
… вот и сбылась весна, как мы о ней молили…
день наготою юн… ночью светлым – светло…
… не перепутай вьюн с переплетеньем лилий…

у дорог в двести двадцать вольт
есть ключи и своя печаль
рассмеётся земли инвольт
материк покачав плечами
странный глобус и ветра нить
гже живет заводное поле
ветер бьётся тугой волной
как стихи о больных поэтов
но не может пройти
насквозь

и гниют на дороге гвозди
хотя им здесь дано ржаветь
или ржАветь

ведь не мы называем сны
и не сны выбирают нас
у восходов где веры нет
только тихая поступь в сад
медный стоб увивает хмель
по спирали вернув земле
герцы слёз и дорогу неба
из соцветия слов к тебе

как и раньше
на трёх китах
затащу в этот мир надир
забирая и боль и страх
тех зеркал что разбить смогли
властелины кривых сердец
на галерах седых стихий

бить под дых чтобы бог уснул
только ты
только так
один
разрешаешь и в печь идти
не меняя имен икон
мне твой ад а не их силикон
угол губ
капли света для

смоль ночей и стихов приблуд
в тихий запах ванильных сдоб
прячу руки и жизнь
люблю
мир един
это ты
пойми

наш город во сне затонул а мы рады
дыхание пенясь восходит во тьму
а мертвый планктон в ледовитой прохладе
уже оседают навстречу ему

и каждый скелетик ажурное чудо
шедевр ювелирный сработанный влет
но чтоб замечать их они слишком всюду
спекаются в метаморфический лед

                           * * *

          Покидая в суете города,
          Не забудьте мыло, спички и соль.
          В магазинах на селе пустота,
          Копошатся по углам мышь и моль.

          В городах фаст-фуд на каждом шагу,
          И толкаются в метро толстяки,
          Но, как только попадаешь в тайгу,
          Толстяков нема – одни мотыльки.

          Если б можно на всю жизнь было так! -
          Взять кредит и в лес уйти навсегда.
          Но длинна заимодавца рука,
          И сжимают, как капкан, города.

          В КПЗ с бомжами сырость и грязь,
          А в Матросской Тишине тишина.
          Процветают в городах дрянь и мразь,
          А в деревне нету их ни хрена.

          Проституток с наркоманами нет,
          И попса сюда ногою ни-ни.
          Заменяет по ночам лунный свет
          Вам проевшей мозг рекламы огни.

          Деньги кончатся, мороз и пурга,
          И в который убеждаетесь раз:
          Лишь на видео уютна тайга,
          И легко жить только там, где нет нас.

           ОРИГИНАЛЬНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ
           Дмитрий Растаев – "Исчезая из больших городов"

                           * * *

          Исчезая из больших городов,
          мы сажаем мотыльков на ладонь,
          потому что больше нет проводов,
          что в ладони нам гоняли огонь.

          В городах мы знали трусость и труд,
          города нам дали злость и замки,
          а за городом и камни цветут,
          и танцуют налегке мотыльки.

          Если б можно было так навсегда!
          Если б можно было жить не дрожа!
          Но бегут за нами вслед города,
          чтобы в цинковых зубах удержать.

          Нас опять загонят в темень и страх.
          Мы забудем про свободу и свет.
          Но не страшно умирать в городах
          тем, кого в живых и так уже нет.

          Пьяной нежитью блуждая во мгле,
          не взыскуя ни зари, ни тепла,
          для чего мы только здесь, на земле,
          на земле, где только злость и зола?

          Ходят пальцы по вискам ходуном.
          Водят черти хоровод в кулаке.
          Ты не спишь и воешь лишь об одном -
          о раздавленном в тебе мотыльке.

висячие мосты искусств
с веревок Англетеров
Елабуг
и баркасов на песке
мы бурлаки
и Бурлюки
а на гламуристом соске играет шоколад
салонов SPA
стирилизаторов микробов и души
как молоко на соске
неродившихся детей
а с баллюстрады Воробьевой
распущенно и философски слетит гроза
я за..

косящей на один
теперь уже на оба глаза
Москва
нахальной ведьмой по району
края крайоня
замшелого заморского добра
и руша мерзости невидимой стены
на собственное взмолится дерь...

а может и не только эта
забубенная столица
Авроре Железняк опять приснится
и будут Летний сад и Зимний примирять

ты встань единственный
в невидимый проём
Луны слинявшей
на завтрак к Тихо Брагве
лечи им веры вены
так сокровенно
как воробьи щебечут по утрам
и пусть они умокнув под дождями
проснутся утром в запахе полыни
не ладана
с любой молитвой пусть
под иншала
помилуй мя
и алилуйа

и наша кровь
на этих битых зеркалах
на новый улей
укажет путь и время на дорожке
которая ведет не к храму
а в постель

из той волны всемирного потопа
двух не упитых чудаков
по правилам российских игр ума
за них положено четыре
и я им свечку подержу
кто следом...

Слово из воздуха, как человек на пляже,
Вдруг обретает счастливую наготу,
Стеснительно избавляется от брюк, рубашки,
Ложится, разворачивает газету.

Первую жизнь держим в памяти, вот – вторая.
Человек, слово, солнце – и заново:
Беззвучно кричит, зевая,
Щурится от ярко-белого, ярко-синего.

Кто мы из воздуха незаметного,
Кто мы легче слова, лети, нелёгкая,
Крылья расправившая газета,
Близкая, средняя, совсем далёкая…

               -1-

          Пурга пургой.
          Блин.
          Молотки
          бьют по вискам, по печени. Вот мука,
          в натуре, блин, похмельные гудки,
          и тремор рвёт сознанье на куски
          и добивает разум звонким стуком.
          Сжимаются гранёные тиски.
          Во рту помойка, тянет тухлым луком.
          Не раз я пред иконой клялся, братцы,
          что больше так не стану напиваться,
          в завязку, блин, до гробовой доски!
          Но вновь и вновь впадаю в святотатство.

               -2-

          Оплавились распухшие мозги.
          Любой ценой
          собраться
          надо с духом.
          Что в лоб, что по лбу –
          водка,
          пиво,
          вобла,
          а дятел злой
          убойной дробью долбит,
          урчит в желудке разъярённый гоблин,
          законченный
          кретин и
          алкоголик.
          А в зеркале рябит мой сизый облик.

              -3-

          На вид суров.
          Нет спуску фарисеям,
          о трезвости твердящим за бабло.
          Сюда бы с нежной пеною ведро,
          чтоб эту хмарь звенящую рассеять,
          да только
          денег нету ни гроша:
          ни рублика, ни цента – ни шиша.
          Вот дососу последний валидол
          и рухну,
          обессиленный,
          под стол.
          Finita!

               -4-

          И наплевать –
          такая жизнь
          не в жилу.
          Эх, встретить бы бутылочного джина.
          Тогда бы закутил, как падишах,
          запировал в садах Семирамиды.
          На Юрьев день любому будет шанс
          судьбой махнуться – жги, гуляй, рванина!
          Травил бы населенье коньяком
          отборным и душистым табаком.
          Полюбят все – и урки и раввины.
          Как в масле сыр,
          катался колобком,
          не достигая сумрачного сплина.

               -5-

          Густеет затянувшийся сморчок.
          Твердеет явь, топорщась, как сосок.
          Час творожком просроченным течёт,
          верней, стекает. Только я – молчок,
          но ангельский внушает голосок,
          что без стихов я, бедненький, не в счёт.

          Вновь к клаве
          с дрожью тянется рука,
          Не зная и заглавия пока.
          И, жаброй на ходу хватая ритм,
          душа больная что-то там творит.
          Поздней поймешь: никчёмная строка,
          не продаётся муза за бокал.

          И, в трезвость выйдя, словно на сквозняк,
          вдруг ощутишь,
          как глубоко иссяк…

           ОРИГИНАЛЬНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ
                   Михаил Гофайзен
"Иллюстрации к закону Отражения отражения"

               -1-

          А фон, как фон.
          День.
          Метроном
          под языком из выдохов и вдохов.
          Короче, день, как день, из аксиом –
          без новой геометрии в потом.
          Он обрастает махом медным мохом,
          хотя иные думают, что мхом.
          К чему чело не чалилось бы оком
          ни смысла в том, ни власти, ни богатства.
          Но смотрит в дом с завидным постоянством,
          из зеркала, сморщиниваясь, гном,
          пугая дом неотвратимым пьянством.

               -2-

          Трамвайные триоли за окном.
          Стук иноходи.
          Прочее.
          Горохом
          об стену мысли –
          гири,
          камни,
          гризли
          мусоропровода,
          водопроводной клизмы,
          подвальной гнили да крысиной тризны
          грызут,
          грызут
          и уж давно бы сгрызли,
          когда б так страстно не боялись жизни.

               -3-

          Вновь зеркало.
          Я гном, но из халдеев…
          Я б за тридцатку родину продал,
          её просторы, недра и т.д.,
          о прошлом и т.п. не сожалея,
          да, говорят,
          всё продано уже:
          не сесть мне в порш, тем более – в порше.
          Вот и сижу аз сутью на биде.
          Отмщенье мне –
          о-о-о(!),
          аз воздам!
          Зверею.

               -4-

          Но всё равно,
          Бог даст(!),
          разбогатею.
          Спою народ – доступно всё еврею.
          Введу со скуки лунный календарь
          или верну – от сотворенья мира.
          На Валентинов день валентиан
          восстановлю в правах и манихеев.
          Восьмого дня умру во славе лет.
          Великий многодетный мой скелет
          схоронят очевидцы в мавзолее.
          И буду счастлив,
          счастлив я вполне,
          как и положено злодею.

               -5-

          Во мглу-смолу затягивает бес.
          Смола затвердевает, как кокос.
          Кровь (вечереет) – комариный мёд.
          И жало взяв своё наперевес,
          ждёт ласок смерти самка-кровосос –
          любовь сквозь кровь по абрису грядёт.

          Вновь зеркало,
          где всё ещё заря.
          В смолу загонят самку егеря.
          Найдут её старатели с небес.
          Спасите наши души, МЧС!
          Не потому ли кажется всё зря,
          что душу не изъять из янтаря?

          Ждёт за циновкой сумрак-троглодит.
          Вот он спасёт,
          коль скоро не сбежит…

.

* * *

Витя Яковенко был меня постарше, –
Скошенная челка, голос хрипловат.
Витя Яковенко пел для всех уставших,
Много повидавших, женщин и солдат...

Витя Яковенко выходил на сцену
В поселковом клубе – зал весь замирал…
Вити Яковенко голос сокровенный
Каждого до дрожи в сердце пробирал…

Витя Яковенко другом моим не был,
Но когда случалось, благодушно-пьян,
С Галей Казаковой улетал он в небо –
Доверял стеречь он Галин мне баян…

Разошлись дороги... Кто-то – по окольной,
Кто – по тропке скользкой, – каждый – по своей…
И остался только где-то в детстве школьном
Навсегда простуженный колымский соловей…

Кто-то слышал, вроде, что он «пел в трактире»,
Кто-то – что «он спился»… Потерялся след…
Витя Яковенко умер в Армавире –
Мне вчера сказали – вот уж с пару лет…

...Пóжил-побродил я, видел стразы-перлы,
«Липу» и подделку – чую за версту,
И на небе звездном вижу – среди первых –
Вити Яковенко чистую звезду…

(28.07.11)

короткое тепло и нервный танец пепла
осенние костры на ветках зелены
не все вопросы неба нуждаются в ответах
апрельский часовой
ни с мира ни с войны
я в ночь не убегу

ходить в тенетах дней
чуть выше и добрее
целуя след теней
под электронный вальс
я вас
а вы меня
и ветры перемены
и галька у морей
и пена у воды

за каждый день с тобой
в картинной галерее
я буду оставлять
таинственный вопрос
куда уходит время
когда закат целует
твой мир уставшим солнцем
в макушку как
подросток
в стране уснувших OS...

Arifis - электронный арт-журнал