В виду имея лес кирпичный,
Я по лесу гуляю своему,
По дендропарку. Там и леший бродит,
Литературно оттиск четверни
В полузамерзшей грязи оставляя.
Над головой команда небольшая
Осенних птиц (семь-восемь):
Опыты полета в прозрачном свете ставит.
До Африки, докуда там еще,
Мне даже не представить – улетите.
Так вот. Почти что растворившись в быте,
Я на природе снова сам себя
Как будто начинаю замечать.
Вот на нос тихо посягает холод,
Вот под ногой зачавкало…
Я будто начинаю отличать
Себя от окруженья:
Право, лево, трава, земля,
Осенний воздух, птиц перемещенье,
А вот и я.
Вернусь, и в зеркале домашнем отразившись,
Нос, щеки – устаю перечислять -
Сдаю без боя (торжествуйте) само-
Идентификацию: пью чай,
Ем бутерброд, подбрасываю сына,
Случайно ссорюсь и мирюсь с женой,
И в этом быте, а, вернее, ритме
Я растворяюсь – на день, на неделю,
Чтоб снова, невидимкой – куртку, шарф,
И в лес. А по каким делам? – не знаю.
Бог знает. А уже – зима.
осенняя мелодия дождей
распахнутого времени последних
раскинувшихся елями людей
под лапами собак и несвободы
которую легко перешагнуть
как утренний ручей из снов и неги
медведь бредет в берложии снега
мечтая о тебе и чистом небе
ему всего пол-дня играть на сцене
коротенькую пьесу об июле
где пасеки нам соты распахнули
пустив в ладонь пчелы лечебный мед
а не испуга выжженое жало
я жалость превращу в потуги рун
и им дорогу рыжий кот нахальный
легко перебежит и пунктуальность
рассыплет страшный замысел забот
о верности пустого кошелька
и люди понемногу и почаще
заглядывать начнут не в чащи полок
а через полотно воды стекла
в ночное фиолетовое небо
где звезды словно время мотылька
летящего к огню как на свиданье
с неведомым пока не ярок свет
ты есть
как сны и день
на все ответ
в молчании твоих прикосновений
рождается невиданная лень
творения земли
где песни рыб
услышат даже те кто не смогли б
как раньше
прогибая шеи дней
быть малыми детьми
мне дорог свет оставленных свечей
и мысли
разговоров о тебе
беззвучные как ветер на ладони
ты рядом
и летящих птицей лет
не смогут затоптать чужие кони
а только
там и нужен тонкий свет...
ты мой
неуловимый
вечный бред
единственный в разомкнутом окне
я все отдам
и все смогу
к тебе
душой открыв любые мира двери
я верю
обреченность на победы
у слабости которой дела нет
до мелкого...
Увы, мы не пьющие люди,
и это, как видно, чревато.
Ты вечером на самосуде
признаешь меня виноватой
за то, что поддатые други
нас предали глупо, по пьяни.
А я не надела кольчуги
и в поле бессмысленной брани
не вышла с мечом и гранатой,
тебя удержала от сечи.
Признай же меня виноватой,
и сразу тебе станет легче.
Настрой на меня телескопы,
раз хочешь лишиться рассудка:
Глянь, друг меня шлёпнул по попе.
Ты прав, я теперь проститутка.
Другой объявил – я успела
тебе изменить на балконе,
и палец направил на тело
в сухариках и самогоне.
Побольше отборного мата!
Я – повод для фальши и флирта.
С рождения в том виновата,
что глупость забористей спирта.
Так слушай их с чувством и толком,
а после – забей это стадо.
Я выйду во двор не надолго
из мерзостного яйцесклада.
Мне вовсе не страшно, что скоро
шепнёшь: «Ты подобна Иуде».
А страшно, что у светофора
погибли невинные люди
вчера, на «зелёном», на «зебре»,
виновен нетрезвый водитель.
Мой светлый, мы – тёмные дебри,
растущие в палеолите.
На – круге – ада,
или в кущах рая,
я, буду мучиться,
по осени вздыхая.
Что – может – быть,
прекраснее и проще,
чем утро – в тишине,
в заре осенней рощи.
Чем, немота промокшего,
необмолоченного стога.
И клинопись по небу,
дальняя – дорога.
Я – вырвусь.
Хоть – на миг.
Из ада – или рая.
В осеннюю печаль.
Без меры и без края.
анаис
ананас
на авось
ипостась
ась
уже не атас
