Ты уехала, и
небо стало ниже.
Ветер Таврии, как пёс,
прохладой – щёки лижет.
Знаешь,
ветру о любви,
всё, наперёд, известно,
в мире и ужасном, и чудесном.
Слышит он – когда,
в груди звонят колокола, и
приходят, то закаты, то рассветы.
Видит он как замерзают,
на губах – высокие слова – и
стучат виски, вопросы и ответы.
О безумии он знает.
Страстном и огромном, и,
о взгляде слишком хладнокровном.
О родстве бездомных, блудных душ.
Ветер – видит – я бреду,
в такую глушь!
В необузданность, где буйство и тоска,
потому, что никогда, ты никогда,
не будешь мне близка.
Я и ветер.Каждый день, как ночь.
Тёмная, длиною в тыщу лет.
Нет тебя и ничего, на
этом свете – нет.
.
* * *
«Отец мой славен и богат –
На Прчанской стороне
Блестит его большой фрегат,
Тоскуя по войне…»
Анна РЕТЕЮМ «Черногорская баллада»
Богат и славен мой отец.
Его луга необозримы ;
Везде стада его овец
Жуют траву неутомимо,
Есть у него большой фрегат…
Короче – сказочно богат!..
Но мой отец, признаюсь, горд,
Не данью покоренных орд,
Не долгогривыми конями,
Не родовыми хуторами,
Не необъятностью полей… –
Прекрасной дочерью своей
(Скромна… пытливый, острый ум)
Гордится старый Ретеюм.
Походкой – пава, грудь – бела,
Глаза… уста… и все дела…
Но главное, что есть у Ани –
Призвание к стихописанью –
Талант!.. А вкус, а стиль какой!.. –
Легко так – пушкинской строкой:
«Богат и славен мой отец».
И всё. Приехали. Конец.
.
Я страдаю, жиром обтекая,
Откусив от бычьей головы.
Славься Русь, прикольная такая,
Ну, и мы – убоги и голы!..
Мне ли проповедовать вам, братцы,
Истину, едрит-ее-итить? –
Только ветром можно надышаться,
Только пивом – жажду утолить.
Отведавши мясца, охотник загрустил,
Низринулся с небес на проклятую сушу,
Зачем и почему он зайца погубил,
Тем самым погубив свою святую душу?..
Вот так же и поэт, прекрасный стих создаст,
Искусство сотворит, бессмертное искусство,
А после за гроши его в плейбой продаст,
И станет на душе его темно и пусто...
Поэт! Вот образ твой! Ты так же губишь душу,
Скача в тени осин, березок и дубов,
Но исполинские тебе мешают уши
Бродить среди толпы бездарных пердунов.
Городок наш – заборы, лабазы, дворы -
Всюду тянется серое мертвое дерево,
А живые застыли в снегу до поры.
Ни души – словно жители где-то потеряны.
Лишь автобус – обшарпанный старенький ПАЗ,
В переулках в сугробы потыкавшись мордою,
Выезжает на площадь и смотрит на вас
Полузрячими фарами с миной не гордою.
Узнаю, вспоминаю, как в чреве его
Километры по тряским ухабам наезжены
Путь домой сквозь метель, за окном ничего,
Кроме ночи январской и морока снежного.
И тянулись часы, как недели и дни,
И когда, наконец, иссякало терпение,
Открывались с холма городские огни,
И кривые заборы казались спасением.
город замер – первое января
снег устал, намотавшись за ночь
только час между тем что вчера
и меж тем что сегодня
застит белый свет тот же белый снег
солнце дремлет укрывшись утром
на часах ровно шесть – и набег
по привычке проблем занудных
город спит – одинокий салют шипит
одинокий пёс по парку
город спит, жизнь, устав, лежит
на подушке лицом старым
всё во времени, всё дрожит
тонкой нитью сотовой связи
пропадающей словно жизнь
и всплывающей громким – нате!
город тянется как во сне
чистотою улиц под снегом
новогодней ночи нигде
ни отметки, ни даже следа
тишина, молочность зари
и отсутствие всех желаний
может всё же просить: Повтори! ?
и начать снова жизнь утром ранним?
