Arifis - электронный арт-журнал

«Боже мой, какой бред! – огорчился автор, когда прочитал то, что написал. Такое могло прийти в голову только молодому прозаику, а не такому как я, на восьмом десятке. Этой истории, вообще, не могло быть, а может быть и была, но другая». 

Он решил сжечь рукопись. Зажег спичку. Поднёс дрожащий лист к трепетному огоньку. Уголок листа загорелся, но огонёк, дойдя до первой буквы, сразу же погас, вместе со спичкой. «Рукописи не горят», холодея от ужаса, вспомнил он и пришел в отчаяние. 

Но, поразмыслив, решил оставить всё как есть – в конце концов, в жизни нет ничего такого, что не могло бы случиться. Тем более, если об этом было напечатано тремя словами в незаметной подмосковной газете. В газетах случается даже то, чего, вообще, не бывает. 

Однако, пора начинать. Герои уже ждут. Вон по улице идёт Иван и скоро встретит соседа Мыколу.  

И так, эта история началась на Волыни в селе Тэрэм, что рядом с древним городом Луцком. А нарекли это село этим именем неспроста. Стоял там в дремучие времена терем Волынского князя, по понятиям нашего времени – правительственная дача. 

Половина жителей Тэрэма, сельчан Ивана Луцюка, о котором рассказ, тоже Луцюки. И правда это или нет, но они утверждают: город поставил киевский князь Владимир Святославович по совету их предка Луки. И за это, благодарный князь повелел наречь город Луцком. Вторая половина жителей Тэрэма – нелуцюки, которые смеются над вошедшими в историю, гордыми Луцюками, решительно им завидуя. Но речь не о них.  

Село небольшое: церква, школа да ставок. А вокруг всего этого, хаты да подворья. Два десятка лет тому Тэрэм знал лучшие времена. Иван работал на текстильном комбинате в строительном отделе – «добра була робота». Теперь комбинат не работает. А на его огромной, разорённой территории, как говорит Иван: «тилькы собакы бигають». 

Наконец-то Иван подошел к подворью Луцюка Мыколы.  

– Доброго здоровья, сусидэ! – широко улыбаясь в усы, поздоровался Мыкола. 

– И тоби, Мыколо, доброго здоровья! Ты що вчёра прыбув? 

– Ага! Заходь, побалакаемо. 

Жинка Мыколы поставила на стол сковороду, не на много меньше банной шайки. В ней, почти вровень с венцом, плавала в янтарном сале, благоухала и шкварчала золотистая яешня. Рядом со сковородой стояли глиняные миски с квашеной капустой, солёными огурцами и помидорами, мраморным салом и дымящей, горячей картошкой. А в центре этого натюрморта мерцала и подмигивала, вызывая жажду, банка самогона, прозрачного, как якутские алмазы. Давай и мы, мой читатель, если ты хоть немного пьющий, присядем к краешку стола и послушаем о чём они говорят. 

Мыкола разлил житняк по стаканам. Выпили. Закусили. 

– Роскажы, Мыколо, як там в Москви? – поинтересовался Иван после первой. 

– Москва, як Москва. Головнэ, робота е. Я в брыгади строив коттэдж. Добрэ заробыв. 

– А що то такэ, коттэдж? 

– Як тоби сказаты. Палац такый, як в Луцьку замок Любарта, тилькы трохы мэншэ. В ных багати москали жывуть. 

– А яки воны москали? 

– Та ризни. Люды, як люды, як и в нас: бидни и багати, добри и зли. Правда, скажу тоби, Иванэ, бандэровщына у ных, як на Волыни писля вийны. Тилькы цэ воны зовуть крыминалом. А ты як жывэш? 

– Та хиба цэ жыття. Роботы нэмае. Грошэй нэма. Хату нэ достроив. Диты голи та боси. 

– Так чого ж ты сыдыш? Тоби трэба в Москву. Я порэкомэндую тэбэ прорабу Петрову Павлу Стэпановычу – золотый чоловик, – убеждал Мыкола, не забывая о перваче. Выпили. Закусили. 

– Розумиеш, Мыколо, я ж в Москви, крим Лэнина, никого нэ знаю. Роботы нэ боюсь. Алэ дэ грошэй на дорогу взяты? – вздохнул Иван. 

– Тю! Знайшов горэ. Мий кум провиднык на поизди. Вин тебе задарма провэзэ. 

– Розумиеш, Мыколо, до пэршои получкы на що я жыты буду? 

– Пустэ говорыш. Кабанчык в тэбэ е? 

– Е. Хорошый кабанчык. 

– Так то ж сало. А сало – валюта. Заколыш кабанчыка. Повэзэш в Москву. Кум поможэ продаты. 

Выпили. Закусили. Выпили. Выпили. Выпили... 

Когда клумба ночного волынского неба зацвела букетами созвездий, Москва оказалась совсем рядом – почти в огороде Мыколы. Проблемы стали легко разрешимыми, а деньги уже хрустели в кармане. В хату, чисто случайно, набилось много пьющего народа – луцюков и нелуцюков. 

После трёх дней гульбы Мыкола стал вспоминать, кому и что обещал. Ивану работу в Москве. Куму огород – «А на що вин мэни трэба». Сэмэну Луцюку хату – «Та хай вона згорыть». Своему псу Сирку новый ошейник – «Будэш бигать, як человек». После воспоминаний Мыкола опохмелился и позвонил прорабу Петрову. Договорились – Иван через месяц должен быть в Москве. 

Остальные обещания Мыкола не выполнил. Потому как, обещанное ему, тоже не исполнилось. Цистерна сырой нефти и новый КАМАЗ застряли где-то в пути. Красавицу Олесю за его сына не просватали. Мыколу в Верховну Раду Украины не выбрали, хотя он три дня баллотировался в своей хате, полной избирателей.  

II 

И вот Иван, благодаря куму Мыколы, сидит в его купе. А точнее, в огромном мешке с грязным бельем. Поэтому, мой читатель, мы его не видим. Кум забросал его простынями, наволочками и мокрыми полотенцами, но разрешил проковырять дырку для носа. Учись, читатель, как инкогнито, без билета и визы пересекать государственную границу. И хотя кум и убеждал Ивана, что у него «вси хлопци свои», на всякий случай спрятал его в мешок. «Ничого, годынку посыжу – нэ вэлыкый пан», – успокаивал себя Луцюк.  

Наконец-то пограничники, с заметно растопыренными карманами, покинули поезд. Состав тронулся, Иван вылез из мешка, смачно чихнул и покатил дальше, легально, до самой Москвы. 

На Киевском вокзале он помог куму выгрузить из купе и передать каким-то людям пакеты, узлы, мешки, чемоданы, сумки, корзины, ящики и картонные коробки. Люди расплачивались с кумом и очень благодарили. После этого в купе кума зашел сержант милиции и вышел из него с чувством выполненного долга на бесстыжем лице. Провожал его кум и тоже его, как отца родного, очень благодарил. После благосклонного сержанта, хозяйской походкой, в купе зашел здоровенный качок, с высокомерной и тупой мордой. Иван со стороны наблюдал за происходящим и, когда качек ушел, спросил у кума: 

– А хто цэ до тэбэ заходыв?  

– Рэкэт, одным словом – бандыт. Милиция и рэкэт говорять, що воны мене крышують. Нэ заплачу – убьють. 

– Та ты що? – испугался Иван и покачал головой. 

Кум ушел и вернулся с москалём кавказской национальности. 

– Иванэ, ось покупатель на твого кабанчыка. Домовляйся.  

Покупатель – тёртый калач, долго торговался. Уходил и приходил, и снова уходил, и снова приходил. Наконец-то сошлись в цене и ударили по рукам. Кум, прощаясь с Иваном, напутствовал: 

– Памятай, Иванэ,гроши тяжко заробыты, а щэ тяжчэ получыты. 

Иван отправился в город искать прораба Петрова. По указанному адресу ни фирмы, ни Петрова не оказалось. 

– Съехала твоя фирма. А Петрова замочили. Вот так-то, брат, – с грустью в голосе сказал ему пожилой охранник на проходной. – Хороший был мужик, но, видно, кому-то перешел дорогу. 

Иван не понял, что такое «замочили», но сообразил, что случилось непоправимое и Петрова нет в живых. От проходной он уходил с гнетущим чувством растерянности, в полном замешательстве  

- почти паники. «Поиду на вокзал на мэтро. Можэ Мыколын кум, щось пидскажэ», – решил Иван. 

В метро, над дверью вагона он увидел объявление: «Приглашаем на работу строителей рабочих профессий. Зарплата от 700 долларов. Гарантируем регистрацию и жилье». Иван сорвал отрывной листик с номером телефона фирмы и положил в нагрудный карман. 

Кума на вокзале уже не было – поезд ушел в Луцк. И пошел Иван по Москве куда глаза глядят. Он шел по тротуару широченной улицы, с мостовой запруженной машинами, стоящими в пробке. А навстречу ему неслась толпа. Ивану в Тэрэме бегать по улице не приходилось, поэтому он с трудом уворачивался от бегущих прямо на него людей, вызывая их справедливое недовольство. В свой адрес он услышал массу нареканий, высказанных в очень понятной форме и убедительных по содержанию. «А я думав, що нэ розумию руськои мовы», – подумал Иван. 

Он спрятался в уголок, образованный двумя, рядом стоящими домами, и оторопело смотрел на людской поток, почувствовав себя совершенно одиноким – песчинкой в бесконечной пустыне толпы. «И куды их нэсэ. За грошыма, за баксамы. Божэ! Божэ! Нэ дай, щоб хто упав – воны ж ёго затопчуть. Воны ж никого нэ бачать. Бидни люды», – сокрушался Иван. Он со страхом подумал о том, что ему уже никогда не выбраться из этого бегущего города, не увидеть свой родной Тэрэм, жену – «мое сонэчко» и детей – «моих зайчат».  

«Хоч бы одна людына повэрнула голову назад в цьому гурти», – подумал Иван. С огромным усилием он переборол свой страх и решил: «Нэ такый страшный чорт, як ёго малюють. Найду роботу и навчусь бигать як вси». Он вытащил из кармана оторванный от объявления клочок бумаги. Подошел к парню, который говорил по мобильному телефону, дождался окончания разговора и обратился с просьбой: 

– Слухай, хлопчэ, будь ласка, дай мэни позвоныты, я заплачу. 

Парень с озорством посмотрел на Ивана и рассмеялся: 

– Может тебе, дядя, и ключи от квартиры? Гони сто баксов. 

– А за пять ты згодэн? – смущенно попросил Иван. 

– Давай номер телефона. Ты, наверное, и звонить-то не умеешь? 

Иван протянул ему клочек объявления. Парень набрал номер, услышал ответ и передал ему мобильник: – Говори. 

Луцюк долго и сбивчиво объяснял – кто он, откуда и какая у него родня. Потом попросил у парня ручку и бумагу. Записал адрес и информацию – как добраться до фирмы. Наконец-то закончил, нелегкий для себя разговор, вытер рукавом рубашки испарину пота на лбу и полез в карман за деньгами. 

– Ты что, отец, шуток не понимаешь. Я же от души. Пока. Удачи тебе, гастарбайтер. «Яки люды! – растрогался Иван, а Мыкола говорэ: бандэровщына». 

III 

До Гильинского Иван ехал автобусом. Рядом с ним стояли молодые парни восточной наружности. «Тэж, выдно, гастарбайтеры,- подумал Иван». Вели они себя вызывающе развязно. Громко говорили, размахивали руками, хохотали, не обращая внимания на других пассажиров. 

– Молодые люди, не шумите. Вы здесь не одни, – прозвучал голос кондуктора. 

– Понаехали сюда, – возмутилась пожилая женщина, раздражённым голосом. 

– Ми ни понаехальи. Ми приехальи вместо вас, – под громкий хохот друзей, прокричал, самый старший из них. 

По автобусу пробежала цепная реакция. Пассажиры начали шуметь, возмущаться, кричать, перебивая друг друга. 

Автобус остановился. Водитель открыл заднюю дверь, вышел из кабины в салон, с монтировкой в руках. 

– Кто сюда приехал вместо меня?! Ты? – взревел водитель на старшего и поднял монтировку. 

Перепуганная компания, во главе с вожаком, ломонулась в плотную массу пассажиров и вывались через заднюю дверь автобуса. 

Произошедшее в автобусе взволновало Ивана и оставило в его душе неизгладимое, нехорошее впечатление. По спине его пробежал неприятный холодок. 

К обеду он добрался до деревни Гильинское. Сошел на остановке и пошел искать строительную фирму. 

В приемной за столом сидела секретарь, перебирая бумаги. Она подняла голову и, улыбаясь служебной, деревянной улыбкой, холодно спросила: 

– Что Вам угодно? 

– Я по объявлению, насчёт роботы. 

– Николай Сергеевич будет через час. Ждите. 

Бугров Николай Сергеевич не появился ни через час, ни через два. Иван вышел на улицу, сплошь застроенную новыми коттеджами. Прошелся по ней, удивляясь нагромождённой, причудливой и вычурной архитектуре – с колоннами, пилястрами, башенками, балкончиками и эркерами. Затем вернулся в офис. Бугров был на месте. Секретарь пригласила Ивана в кабинет. 

За столом сидел уже немолодой человек. Тучный, грузный толстяк – более, чем очевидно, не похож на тень отца Гамлета. Бугров сидел в кресле, заполнив его своим текучим телом, подчиняясь закону гравитации. Черты его лица казались, на первый взгляд, приятными, но было в этом лице что-то нехорошее. Особенно нехорошими были глаза, серо-мутные, цвета ила, в стоячем пруду. Точки зрачков копошились в этой мути, то возникая, то прячась. Иван нутром почувствовал какое-то непонятное беспокойство. 

– Чего тебе? – строго, ледяным тоном, спросил Бугров, и его зрачки выплыли из мути. 

– Я насчёт роботы, по объявлению, – переминаясь с ноги на ногу, промямлил Иван. 

– Что умеешь? 

– Всэ роблю: и кладку, и кровлю, и отделку. Що трэба, тэ й роблю. 

– Сколько хочешь за работу? 

Иван потупился, на его лице проступила растерянность. 

– Ты что язык отсидел? 

– Хотив бы симьсот долларив, як по вашому объявлению. 

– По тебе, хохол, вижу – сморкаешься двумя пальцами, а ещё просишь семьсот баксов. Не хило. Ладно, поработай три дня в бригаде. Докажи, что ты строитель, а не парикмахер. Паспорт отдай секретарю для регистрации. Завтра приходи сюда к шести часам утра.Тебя завезут в Петрякино. 

– Можно я подумаю? 

– Мне думающие не нужны. У меня не академия. Или да, или нет. 

– Добрэ, я згодэн, – с трудом, против своей воли, выдавил из себя Иван и вышел из кабинета. 

– Договорились? – спросила секретарь. 

– Договорылысь – ответил Иван и протянул ей паспорт. 

– За регистрацию пятьдесят долларов. 

– Я такых грошэй нэ маю. 

– А сколько есть? 

– Двадцять, – слукавил Иван. 

– Ладно, давайте двадцать. Остальные удержим из заработка. 

Иван вытащил из кошелька двадцать долларов, и, с глубоким огорчением на лице, протянул девушке.  

Он вышел из офиса, перешел дорогу и зашел в кафе. Заказал борщ и биточки по-киевски, сел за столик у окна. 

«Поважають нэньку-Украину: готуют наши стравы – возгордился он». Но когда пришлось расплачиваться за уважение, ему стало не по себе: «Нэ дотяну до получкы, пропаду» – затосковал он. 

Переночевал Иван недалеко от деревни, в лесу, в коробке  

из-под холодильника: «Нэ вэлыкый пан. Хочь в коробци, затэ задарма» – подумал он, засыпая. 

VI 

Характер у Ивана был не затейливый, простой и покладистый. Достаточно было заглянуть ему в лицо, чтобы предположить всю его предсказуемость. В своих внешних проявлениях он совпадал с внутреннем содержанием доброй, в чём-то даже детской, души. У него были устойчивые представления о том, как он должен жить. Любить родителей, жену и детей, работать по совести, жить в дружбе с людьми и быть им полезным, пить с пониманием. Жить Ивану было нелегко. У каждой эпохи свой исторический контекст, свои Боги и палачи. 

Работал Иван в молдавской бригаде. Правда, строителями они были неважными, кроме старшего – Ионы Сырбу. Прорабом был москвич Павел Петрович. Он хлопотал по снабжению строительными материалами, распределял и принимал работу. Бригада достраивала трёхэтажный коттэдж. Иван три дня работал на кладке, исправляя допущенный брак в ранее выполненной работе. 

– А ты настоящий мастер, не то, что эти цыгане,- сквозь зубы процедил прораб, принимая у него работу, и кивнул в сторону молдаван, – доложу Бугру, что испытание ты выдержал. 

Работала бригада полный световой день, без выходных. Жили в старом деревянном вагончике. Кормились вскладчину. Коттедж рос на глазах. Прораб нахваливал Ивана и ставил на самую сложную работу. 

– Хто цэ такэ наробыв? – возмущался Иван, натыкаясь на брак в работе. 

– Это твои земляки до тебя наворочали,- сказал прораб. – Пришлось выгнать. Сам понимаешь, кому такая работа нужна. Халтура. 

– Халтура, – соглашался Иван и лез со шкуры, чтобы не было стыдно за свою работу. 

Прошел месяц. 

– Пэтровыч, пора за роботу платыть, – напомнил он прорабу. 

– Потерпи маленько. С деньгами туго. Заказчик ещё не перечислил. 

– Пэтровыч, я вид брыгады. Грошэй нэмае навить на жратву. Хлопци голодни. По дачам и огородам промышляють. Бида будэ. На нас дачныкы и так косо дывляться. 

На следующий день прораб выдал деньги, но только на прокорм. 

– Заказчик сказал, что деньги заплатит только после сдачи коттэджа под ключ, – сообщил прораб. – Крутой. Против него не попрёшь. Не горюйте, хлопцы! Вам сейчас заработок дай – всё пропьёте. Получите в конце, сразу и много, будет что домой везти. 

– Ай, правда, пропьемо! – рассмеялся Иван. Но с того дня он всё чаще и чаще стал вспоминать слова кума: «Гроши тяжко заробыты, а щэ тяжчэ получыты». Иван поделился своими сомнениями с Ионом Сырбу. 

– Я тоже об этом думаю. Паспорта нам не отдали – значит не регистрируют. Давай ещё немного потерпим, но тэмпы сбавим. Пусть хозяин подумает, – сказал Ион. 

Настроение у бригады упало. Деньги закончились. Гастарбайтеры, втихую, начали воровать стройматериалы и продавать дачникам. Пошли разговоры об отъезде домой. В конце месяца прораб, подводя итоги, выразил своё недовольство: 

– Что-то объёмы упали. Так мы до зимы не закончим. 

– Нэма стымула, Пэтровыч. Хай хазяин заплатэ нам зароблэнэ – будуть тэмпы. Чому нам нэ отдалы паспорта? 

– Ты что? Чего ты выёживаешься?! Не веришь хозяину? 

– Хай дивчата гадають на ромашках – «вирю – нэ вирю», а я гадаты нэ буду. Заплатить гроши, виддайте паспорта, тоди и поговорымо. 

Бригада забастовала. Прошло три дня. Прораб рвал и метал, но бывшие соотечественники стояли на своём. 

На четвёртый день прораб пришел к Бугрову. 

– Бригада бастует. Я из них всё выжал, что мог. Коттэдж почти готов, но работы по мелочам ещё много. 

– Что предлагаешь? 

– Как всегда, обычную схему. Завтра подошлю к ним Шмыгу с предложеним продать автокран. А послезавтра ночью Бугай с ними так разберётся, что они навсегда забудут дорогу в Россию. 

– А кто будет заканчивать стройку? 

– Об этом у меня голова не болит,- хихикнул прораб. – Есть кого взять. 

– Таджиков что-ли? – недовольно проворчал Бугров. 

– Нет, бригаду белорусов из Берёзы. Они уже в Москве. Настоящие строители. Наши братья по крови.  

– Хорошо. Белорусы так белорусы. Мне всё едино, но платить я им не собираюсь. Понял! – рявкнул на притихшего прораба Бугров. 

V 

На следующий день на территории стройки появился пожилой, солидный человек. 

– Мне бы вашего старшого, – обратился он к Ивану. 

– Ион, тут до тэбэ клиент. Хочэ с тобою поговорыты. 

Ион подошел к солидному и поздоровался. Они отошли в сторонку для разговора. 

– Как дела, бригадир? Какие заработки? 

– Заработки ещё в глаза не видели. Третий месяц пашем. 

– Я так и предполагал. Такое у нас часто бывает. Похоже, что вас разводят. Ни хрена вы не получите. Я этих удавов знаю. Выгонят вас и копейки не заплатят. У меня к тебе предложение. 

– Какое? 

– А слышал ты о случае в Звенигороде? 

– Что там случилось? 

– Бригаду хохлов, так как и вас, за нос водили. А они не дураки. Продали технику хорошим ребятам и с деньгами уехали домой. 

– Ничего себе! – покачал головой Ион. 

– Я тебе предлагаю вариант – продать вон тот автокран, – солидный повернулся и показал пальцем на автокран, стоящий за вагончиком. 

– Не знаю, не знаю, – сказал Ион. – Бригада может не согласиться. Это же воровство. 

– А вас не обворовали? Вот тебе телефон. Надумаете – звони. Спросишь Андрея Ивановича. В полночь, сегодня, вы мне кран – я вам пятнадцать тысяч баксов. Деньги возьмёте – ноги в руки и без оглядки домой, с деньгами. 

Ион собрал бригаду и сообщил о предложении Андрея Ивановича. 

– Решайте сами, как скажете, так и сделаем, – сказал он. 

Молдаване подняли такой гвалт, что Ивану стало ясно, без переводчика, – к согласию они не придут. 

– А как ты, Иван, считаешь – соглашаться нам или нет? – спросил Ион. 

– Я счытаю, що брыгада в Звэныгороди зробыла всэ справэдлыво. Давайтэ подумаемо, що мы будэмо робыты без паспортив и грошэй? Мы гастарбайтеры бэзправни, як рабы. Хто за нас заступыться? Вы вси знаетэ, що таджикы, яки строилы он той коттэдж, – махнул Иван рукой в сторону коттэджа, – получылы гроши. Так их на вокзали взяла милиция, забрала гроши и так побыла, як собак не бьют. Що милиция, що бандыты – ни якои ризныци нэмае. Правыльно зробылы мои зэмлякы в Звэныгороди. Чого довго говорыты. Давайте проголосуем, як голосувалы пры совецкий влади. 

Все проголосовали единогласно – как при советской власти. Ион позвонил солидному. Никто не спал. Все ждали Андрея Ивановича с деньгами. Но в полночь вместо Шмыги к вагончику подкатил микроавтобус. Из него выскочили люди в масках, в каммуфляжной форме, с автоматами и окружили вагончик. Вытащили из него рабочих и стали зверски избивать. Ивана, забившегося в угол вагончика, били до смерти, с остервенением. Теряя сознание, он, сквозь шум побоища, крики и стоны избиваемых, узнал голос прораба: «Я вам покажу, сволочи, и зарплату, и паспорта и автокран!». 

Микроавтобус так же внезапно уехал, как и появился. 

Иван очнулся на даче. Он лежал на старом диване. Рядом с ним сидел Ион и хлопотала незнакомая женщина. 

– Слава Богу, очнулся. Мы уже думали, что ты не придёшь в себя – сказал Ион. 

– Вас не первых здесь убивают. Через этот коттэдж прошло уже три бригады, – сказала женщина, продолжая обрабатывать раны Ивану. 

В груди у него всё клокотало. Он закашлялся. Через губы потекла тонкая струйка крови. 

– Потерпи, милок, я тебя не первого выхаживаю. Я тебя поставлю на ноги, – утешала женщина, вытирая салфеткой кровь. Все мы люди. Все под Богом ходим. 

«Здохну, додому нэ поиду, покы с хазяином нэ поквытаюсь, – мысленно поклялся себе Иван, проваливаясь в беспамятство». 

VI 

Бугров подъехал к своему дому. Зашёл в подъезд. Лифт почему-то не работал. Он устало потащился на седьмой этаж, цепляясь правой рукой за перила лестницы, задыхаясь, пыхтя и глядя себе под ноги. До площадки седьмого этажа оставалось три ступеньки. Он, буквально кожей почувствовал на себе чей-то взгляд. Поднял голову и увидел на площадке бомжа, который стоял в угрожающей позе, загораживая ему дорогу. Его левая рука, согнутой кистью что-то держала в длинном рукаве грязного и рваного плаща. У бомжа, казалось, не было лица, только страшные, переполненные ненавистью очи. 

– Тебе чего надо? – с трудом переводя дыхание, спросил Бугров. 

– Нэ пизнаеш мэнэ? Забув, як я сморкався двома пальцямы? А тэпэр харкаю кровью, – зловещим голосом прохрипел бомж. 

– Тебе деньги нужны? – спросил Бугров. 

– Я за твоею поганою душою прыйшов – щоб ты бильшэ людэй нэ топтав. 

Взгляд Ивана, полный ненавести, вонзился в мутные глаза Бугрова. Правой рукой из левого рукава Иван выхватил кусок арматуры и ударил Бугрова по голове. Тот осел, опрокинулся назад и кубарем покатился по лестнице вниз. 

Очнулся он только на четвёртый день. Сквозь нестерпимую боль и туман мерцающего сознания, попытался вспомнить – что с ним произошло: «Бомж...Да, да...Бомж... Отказался от денег...Хохол.» Ценой невероятного напряжения он вспомнил лицо своего убийцы и снова провалился в чёрную дыру мрака и боли. 

Смерть посредница между Богом и человеком. Она в своём величии уступает только бессмертному Богу. Она не всегда сильнее жизни, но способна изменить душу человека одним своим дыханием, даже в последние мгновения жизни. И в эти мгновения она может сделать то, что жизни не под силу за долгие-долгие годы. Жизнь можно постигнуть. Смерть не постижима. Она почти никогда не ошибается. Она, убивая тело, созидает и возвышает душу. 

В редкие минуты просветления Бугров чувствовал и понимал – смерть рядом и ему от неё не уйти. Но даже в бреду, на грани жизни и смерти, в нём что-то происходило, что-то менялось. Он, неожиданно, обнаружил в себе душу, а в душе великую тьму. 

Душа страдала, каялась, искала и не находила оправдания его подлой жизни. И это было сильнее физической боли. 

У постели умирающего сидел следователь и ждал момента, когда он придёт в сознание. Когда Бугров очнулся, следователь спросил: 

– Вспомните, кто на Вас напал? 

Бугров, с фотографической чёткостью, вспомнил Ивана, то переминающегося с ноги на ногу в его кабинете, то того, другого – без лица, с очами убийцы. 

– Не знаю... Я сам себя убил... Давно – с большим трудом, невнятно промычал Бугров. – Дайте умереть по-людски. 

Через сутки он попросил пригласить нотариуса и священника. Всё движимое и недвижимое Бугров завещал сыну. Но вступить в права собственника сын мог только после выплаты долгов. К завещанию прилагался длинный список, обманутых Бугровым людей, который он вёл по придуманной им форме: Ф.И.О., национальность, адрес, сумма долга. Десять лет он профессионал-кидала скрупулёзно пополнял список новыми именами, радуясь своему обогащению. Теперь в список на выплату долгов он внёс изменение – первым в списке поставил Луцюка Ивана Михайловича. 

ПОСЛЕСЛОВИЕ 

Смерть поверила в преображение души Бугрова и отступила. Но он обманул и смерть, и свою душу. После выздоровления сжег завещание. Вычеркнул из списка Ивана Луцюка. И снова, как обычно, продолжил свою зловещую статистику. 

Весной, около деревни Гильинское, в лесу, в картонной коробке из-под холодильника, нашли мёртвого бомжа, без документов, а значит, без имени и родства. 

Вот и пришло время расставания с тобой, мой читатель. Я не умею учить людей, как правильно жить. Но знаю, что все мы рождаемся не чурками, жидами, москалями и хохлами, не кидалами, скинхедами и шахидами. Мы рождаемся людьми. И жить, и умирать должны, как люди. Всё в жизни и смерти должно быть человечно. Я не знаю, надо ли подставлять левую щеку, когда бьют по правой, но знаю, что это больно. Живи долго и счастливо, мой дорогой. 

2006 – 2013 г.г.