Ваши губы надменны, осанка горда,
Шляпы чем-то похожи на барки и шхуны,
А глаза тех оттенков, какие вода
Принимает в ненастье у края лагуны.
Возле моря встречаете жаркий закат,
Пригубляя огонь барбадосского рома,
Вспоминая, что в осень ушедший фрегат
Никогда не вернется к причалам знакомым.
Представляя корсаров, что скрылись во мгле,
Языком прижимаете к нёбу моллюсков,
Их пустые ракушки лежат на земле,
На песке, что под вечер становится тусклым.
Будет снова закат полыхать, отгорев,
Не устанут от бурь абордажные пушки,
Наше время у ног четырех королев
Закрутилось и съежилось полой ракушкой.
Я пытался галантно подать тебе шарф
И, казалось, что справился с ролью,
Незаметно в ладони ладонь удержав
На секунды десятую долю.
Мы еще посторонними были людьми,
И ничуть я не бредил тобою...
Но мерещится мне: ускользающий миг
Ты тогда увеличила вдвое.
Пусть случайны будут судьбы дары —
Равнодушной к ним не могу остаться,
Нет изящней юношей Бухары,
Нет мудрей ее молчаливых старцев.
Над стенами тучей неслись века,
Восставали армии, шли народы,
На закате легкие облака
Бледный край баюкали небосвода.
А сегодня птица твоя — Симург,
Что суфийских пестовала поэтов,
Улетает на зиму в Петербург,
Чтоб напиться там ледяного света.
И, свободы сделав большой глоток,
Ослепляя синей изнанкой крыльев,
Снова путь прокладывать — на Восток,
В край шафранно-пряного изобилья,
Где сидят с пиалами во дворах
Мудрецы и юноши с тонким станом,
И сияет древняя Бухара
Миражом запретного Джиннистана.
Посвящение моему шурину,
Олегу Залесскому.
Спотыкался и падал.
Поднимался и шёл.
Все ему – были рады!
Хоть и был он не шёлк.
Все мы грешные, Господи!
Жизнь прости – не карай.
На Земле он намаялся.
Приюти – его в рай!
Холмов к горизонту уходят валы,
Здесь море порой вспоминает планета.
Во сне над тобой пролетаю, Хвалынь,
И чувствую запах полынного лета.
Крутые подъемы и сетка дорог,
Следы от кочевий белеют как шрамы —
Там пыль меловая встает из-под ног,
Поникла трава от жары, но упрямо
Хочу прикоснуться к иссохшей земле,
Где яблони корни вонзают в суглинок,
И цвет их плодов — золотой, на столе
Сопутствует дням и крестин, и поминок.
Пусть годы проходят, все так же душа
Поет мне про белые горы Хвалыни,
Где сонно петляет ручей Черемшан,
Как путь неизбежный — далекий и синий.
П.Б.
* * *
Зарастают осокою старицы
Вдоль блуждающей в поле реки.
Ничего от меня не останется
На Земле, даже краткой строки.
И дороги, бродил я которыми,
Не найти ни в степи, ни в лесу.
Тает время, по капле, повторами,
И, зависнув, дрожит на весу.
Растворяется жизнь моя в мороси,
Соблюдая обычный черёд.
И нет в этом особенной новости –
Что отмерено, то и пройдёт.
А душа моя, вечная странница,
Затеряется вновь в синеве…
Ничего от меня не останется
На покинутой Богом Земле.
Город светлее дня и слаще, чем рафинад,
Благородней Севильи, сказочней, чем Багдад,
Летним полднем раскаляется добела
Камень стен его и плавятся купола
В синеве небес, что созданы из стекла.
Лодки в заливе прохладу из моря пьют,
Рыбаки, оставив душную мглу кают,
Достают из сетей калканов, кефаль, хамсу,
Сетки с форелью серебряной навесу
Держат, стоя, подобно статуям, на носу.
Глядя на город с моря, что вспоминаешь ты?
Чьи расцветают над зыбкой водой черты —
Гордой Амалии, пламенной Соледад,
Кроткой Агаты, чей скрыт за стеною сад?
Нет награды выше, чем с ветки его гранат…
Трассой давно проторенной,
Вся в синяках и ссадинах,
Движется жизнь ускоренно.
Та, что без спроса дадена.
Лихо промчится гонщицей.
Долго ли ей, умеючи?
И непременно кончится…
Всё остальное – мелочи.
Июньский вечер звуки прятал,
где в сумрак погружались дали,
и облака бумагой смятой
в закатном пламени сгорали.
Берёзы белые колени
прикрыли тени кружевами,
что этот день отдали лени
забыли, не переживали.
Жасмин туманом плыл у окон,
лилось вино и лились речи...
и грусти нераскрытый кокон
до осени припрятал вечер.
Валерий Мазманян