* * *
Я дяде Сэму посвящаю оду –
Кудесник, золочёные рога!
За двадцать лет из братского народа
Фашистского нам выковал врага.
Пока мы лезли на простор из грязи
И колупали в собственном носу,
Трудился Сэм, чтоб родственные связи
Пошли под хвост коричневому псу.
По почерку знакомое коварство,
Практически славянский Талибан.
Под боком заколдованное царство,
Где оборотни правят жуткий бал.
* * *
Не до чудес нам, не до смеха
На сногсшибательных бегах.
Всё рвёмся, жалкие, к успеху,
Ломая крылья и рога.
С годами только понимая,
Набив в комоды всякий хлам,
Что жизнь прошла в сплошном раздрае,
Пустым оставив сердца храм.
О прошлом надо думать хорошо.
Оно ушло. Ни больше и ни меньше.
Шкатулка счастья, радости мешок,
Весенний ветер, силуэты женщин...
Который год валяю дурака,
Вдали от жизни, проходящей мимо.
Мечтая, что наступит День сурка,
И я исправлю то, что исправимо.
Когда-то жили в Азии – хребет
Тянь-Шаня за окном как на ладони...
Сквозь шторы лился в дом горячий свет,
И не вздохнуть в прожаренном бетоне.
Ни облака, лишь пики гор вдали
Туманом заволакивались синим -
Курились влагой нежной, от земли
Чуть отдаляясь, как мираж в пустыне.
Воды немало утекло с тех пор,
Как мы ушли..., нет в памяти обиды.
Припоминаются лишь очертанья гор
И вкрадчивые речи чингизидов.
Давно меня не было здесь -
Под кронами этого мира.
Но вновь оказалось: я есть,
Как будто и не уходила.
Я время вливаю в себя,
Сама в его реку вливаюсь,
И кажется, что поднимаюсь
До светлых сторон бытия.
Небесные своды легки,
Октябрь, проявив постоянство,
Заполнил собою пространство,
Мои предваряя шаги.
Вот-вот победит листопад –
Излюбленный месяц поэтов,
Художников, теплых предметов
И старых домов мне как брат.
Здесь ржавчина палой листвы
Дорогу мне выстлала к дому…
И мне, и кому-то другому, -
Но не повстречаемся мы.
Вот лиственниц ломаный ряд,
Вот желудя грань восковая.
А сердце глядит не мигая,
Вбирая в себя все подряд.
Когда доведется опять
Найти совершенство в изъяне:
На сломе, на срезе, на грани, –
Я стану стихи сочинять.
Пока же стою в тишине
Без мысли, без слова, без звука –
И тает, как сахар, разлука,
Сочась по остывшей земле.
Лапти плести да сказки друг другу баять
До утра –
чтобы каждое лыко в строку,
Строки венками ловко свивает память
И опускает в омуты снов до срока.
Сети вязать из слов и созвучий,
вторя
Голосу ветра и вспоминать поверье –
Если такой вот невод забросить в море,
Рыба придет в него –
золотые перья.
Вынешь – в ладонях ясным забрезжит светом,
Словно бы часть луны, что казалась полной,
Только дышать не может она
на этом
Нашем ветре
и просится снова в волны…
Пусть плывет, пусть станет далеким бликом,
Мимолетна радость, как сон...
У нас же
Остаются печка, свеча, и лыко –
Ну а сказку еще не одну расскажешь.
Солнца спелый апельсин
Брызнул соком.
Сверху лавой льется синь
На песок нам...
Волн язык лизнул следы -
Я здесь не был.
Там, где финиш у воды -
Старт у неба...
Тень к ногам упала ниц.
Жду подарка.
Быстрый взгляд из-под ресниц...
Жарко...
Жарко!
Смех грудной, сиянье глаз,
Море страсти...
Niño, я не знаю вас!
Muchas gracias.
Сдуют жар дневной ветра.
Дрогнет шторка.
Нет ни завтра, ни вчера.
Спи, Майорка.
Правят временем крамольным
Пламя, дым и гарь.
На державной колокольне
Бесится звонарь.
Без раздумий и терзаний
Больно бьет в набат:
«Убивайт сто партизанен
За один зольдат!»
Не сдают стальные нервы
Боевых машин...
Словно снова сорок первый
За окном марширн.
