Arifis - электронный арт-журнал

Предисловие к первому изданию ПСС 

Мы уверены, что творческое наследие И. Самонахера будет будоражить сердца и умы не одного поколения. Широкий круг читателей по достоинству оценит самобытность и контекстную многослойность самонахерской прозы. А для ученых, литературоведов и лингвистов, она послужит благодатным поприщем для исследований, и они, несомненно, причислят писателя к когорте классиков. 

Писатель оставил нам совсем немного, и тем дороже каждая строка, вышедшая из-под его пера. Три крупных произведения, «Крысы», «Колеса» и «Кентавры», несколько эссе и рассказов, а также дневник, уместившийся в пяти школьных тетрадях в клеточку. При жизни Самонахер ни разу не печатался. Друзья распространяли его труды в самиздате, и он был, что называется, «широко известен в узких кругах». Творчество писателя пришлось на годы жесточайшей цензуры и не вписывалось не только в рамки официальной советской литературы, но и в диссидентских кулуарах стояло особняком. Почему и не попало на страницы журналов русского зарубежья. Впрочем, как раз этот факт сыграл на руку Самонахеру, и жизнь его не была отягощена происками спецслужб. 

Несколько слов о биографии писателя. Она вряд ли дает ключи к пониманию ассоциативных истоков его творчества. Родившийся в семье учителей в провинциальном городке, он прошел все этапы стандартного советского оболванивания. Но на третьем курсе историко-архивного института неожиданно бросил учебу и угодил в армию. Потом Самонахер около десяти лет отработал техником в полевых геологических партиях. Последние годы он служил церковным сторожем. Умер писатель на тридцать восьмом году жизни, не сумев выйти из безобидного, на первый взгляд, дежурного запоя. 

Трудно сказать, что могло в этой вполне заурядной биографии явиться толчком к созданию тех же «Крыс». Сложно определить и жанр произведения. Повесть? Роман? Философская притча? История болезни? «Крысы», как нам представляется, находятся вне сложившихся литературных канонов. Это, по сути, ретроспективное погружение в историю формирования психики современного человека. Автор поставил перед собой сверхзадачу осознания, из какой почвы выросли комплексы, во многом составляющие субъективный мир и тем определяющие реалии сегодняшних дней. Самонахер уверен, что основным фактором, приведшим к появлению человека, было осознание страха. Наш предок стал первым трусом на планете, уяснившим свою смертность, одиночество и бессмысленность бытия. В течение времени с увеличением комфортности среды обитания страх был почти полностью загнан в темницу подсознания. Джин в бутылке – да здравствует джин! Самонахер не открывает Америк. Фрейд, Юнг и другие показали влияние подсознания на поведение человека. Отличие взгляда писателя в том, что у него именно ужас является костяком психики. Остальные ее проявления развивались на фоне этого ужаса и автономными не являются. Недоноски с атрофированным чувством опасности быстро отбраковываются эволюцией. Герои долго не живут. Они мостят собой дорогу, по которой выступает трусливая конформистская масса с развитым, но надежно скрытым чувством ужаса перед существованием. Самонахер вычленяет разницу между тривиальным инстинктом самосохранения, свойственным и дятлу, и механизмом компромисса между совестью и стремлением к персональному выживанию, присущим только высокоорганизованной психике ссучившегося индивидуума. 

Композиционно «Крысы» решены в стиле «матрешки», то есть истории в истории. Главный персонаж, просыпаясь от кошмаров, в котором его преследует и настигает роковая кошка, каждый раз обнаруживает, что очутился в ином мире. Но не будем лишать читателя удовольствия, заранее раскрывая интригу этой повести. Основным достоинством произведения является, все же, не фабула, а неподражаемый самонахерский стиль. 

«Колеса», по сути, – это естественное продолжение «Крыс». Каким образом удается удерживать ужасного джина в бутылке? Почему, несмотря на абсурдность, мир не раскалывается на мелкие кусочки? В поисках ответов Самонахер доводит проблему до крайности. Для него это вообще характерный прием – обозначить полюса, чтобы затем попытаться приблизиться к золотой середине. 

«Семён проснулся по будильнику и, лежа в темноте, нашарил на столике приготовленный с вечера шприц с тончайшей платиновой иглой. Такие иглы стоили баснословных денег, но они того стоили! "Просыпаться утром с ощущением счастья – вот самое большое достижение в жизни" – распечатка с этими словами Ричарда Олдингтона висела над его кушеткой. После укола тело зазвенело и просило движения. День, как всегда, начинался чудесно». 

Это не апология наркомании, а простая экстраполяция в наше будущее. По Самонахеру психоделики служат препонами, не выпускающими ужас из подсознания, и тем удерживающие наш мир на краю пропасти. И они сопровождают человеческую цивилизацию от самой колыбели. С женщиной природа поступила более гуманно, чем с мужчиной. Постоянный гормональный дисбаланс позволяет ей спасаться от адекватности на протяжении практически всей жизни. Мужчины же, сравнительно рано лишающиеся естественного гормонального фона, справлялись с ужасом бытия при помощи трав, грибов, табака, алкоголя, мака и, впоследствии, синтетических наркотиков. Писатель изображает окончательную победу прогрессивного человечества. Наркобароны уничтожены, употребление психоделиков повсеместно карается, от социальной обструкции до пожизненного заключения, а их распространение – «уколом вечного забвения». И цивилизация начинает трещать по швам. Первобытный ужас, вырвавшись из темницы подсознания, пожирает тонкую нежную корочку человеческой психики, давая раздолье звериной самости. «Колеса» заканчиваются фразой приговоренного к смертной казни Семена: 

"Ваш мир не стоит и затяжки хорошей дури!" 

Будет уместным вспомнить слова И. Бродского: 

"Проснуться утром и не закурить – так стоило ли просыпаться?" 

Самонахер ненавязчиво подводит к мысли, что психоделики – не костыли и протезы человечества, а колеса, на которых оно прикатило из прошлого и, наверное, сможет ехать дальше. Цивилизация с рождения страдает хроническими психическими заболеваниями и вынуждена заниматься самолечением. У писателя нет готового рецепта, как добиться, чтобы колеса не становились причиной массовых аварий и катастроф, как, впрочем, нет его сегодня ни у кого. 

Последнее, незаконченное произведение И. Самонахера – «Кентавры». Если бы ему удалось довести «Кентавров» до завершения, если бы их бег не был остановлен на полном скаку его внезапной кончиной, мировая литература получила бы шедевр уровня «Божественной комедии» А. Данте и «Гамлета» В. Шекспира. В этом произведении гениальность И. Самонахера не вызывает сомнения даже у противников его творчества. 

О дуализме человеческой природы написано предостаточно, но писатель умудряется высветить новые грани проблемы. Где проходит граница между человеком и лошадью, и есть ли она? Что творится в пограничной зоне психики? Герои Самонахера работают на скотобойне и воспаряют от музыки Моцарта, зачитываются Петраркой и служат охранниками в зоне строгого режима, могут убить обидчика и, не задумываясь, пожертвовать собой, спасая жизнь незнакомому ребенку. Человек замешивался круто, но оказался на поверку не пропеченным. По Самонахеру мы по природе полистичны и склонны к шизофрении. 

«Кентавры мчались за Хароном по альпийскому лугу навстречу закату. С высоты птичьего полета их упоительная скачка представлялась багряным потоком, срывающимся с обрыва в скептический оскал бездонной пропасти». 

Проза И. Самонахера внятно фокусирует сознание на вечных вопросах бытия, и отчетливо начинают видеться не подозреваемые до сих пор глубины. 

Искренне поздравляем читающих эти строки: вы вступаете в новый период жизни. 

Постскриптум. 

Помещение редакции, готовившей издание ПСС И. Самонахера, выгорело дотла по вине пьяного сторожа, заснувшего с прикуренной сигаретой. Его, по счастью, удалось спасти. Все остальное, к сожалению, нет. Исследователям предстоит большая работа по восстановлению творческого наследия И. Самонахера по самиздатовским выпускам и автографам, разбросанным ныне по всему свету. 

Чебурашка, этот неумолимый хищник апельсиновых плантаций и телефонных будок, при первом знакомстве не поражает ни размерами, ни внешностью. Вполне безобидная зверюга. Вот разве что выдающиеся уши, позволяющие ему планировать с возвышенностей, настигая трепещущую в предчувствие конца жертву. А некоторые запросто выполняют фигуры высшего пилотажа. Среди чебурашководов особым спросом пользуются особи, умеющие входить в штопор. Натасканная чебурашка со ста метров на спор попадает в бутылочное горлышко.  

Но за кротким, вызывающим издевательский смех профанов, видом скрывается ушлый, неутомимый истребитель бумбарашей, в одиночку справляющийся с заматеревшим самцом. Да что там!  

Известны случаи, когда чебурашка первой нападала и обращала в бегство монстра асфальтовых джунглей шапокляка. А ведь тот чуть ли не втрое крупнее.  

Легкая на подъем, не страдающая маниакально-депрессивным психозом и аллергией на сигаретные бычки, чебурашка с недавних пор стала привлекать внимание ученых. Одно время даже вошло в моду защищать диссертации о ней:  

- Размножение чебурашек в полевых условиях;  

- Размножение чебурашек в неволе;  

- Рацион дикой чебурашки в осенний период 1861 года на Шпицбергене и т.п.  

Пытливые аналитики, обобщая результаты экспедиций и лабораторных исследований, начали приходить к неожиданным, парадоксальным и, более того, абсурдным выводам. Выяснилось, что по строению чебурашка, как никто другой в животном мире, близка к человеку. Руки и ноги у нее на месте, шерсть можно быстро вывести с помощью шампуня от перхоти, уши уменьшить с помощью пластической операции, выучить языку – и мало кто отличит чебурашку от тинэйджера. Основное отличие чебурашек от людей заключается в отсутствии зачатков здравого смысла. Опытная дрессура показала, что они практически не привыкают к чтению. Комиксы – их предел. Более серьезная литература или игнорируется, или пускается на самокрутки и пипифакс.  

- Может, сволочь, а не хочет, – констатировала в одном из отчетов ведущая чебурашковедка. При этом животные на глазах освоили шахматы, преферанс и очко. В вольере их даже наказывают за безобразное поведение, лишая партийки на сон грядущий.  

Чебурашки моментально отвыкли от сыроядения и с удовольствием перешли на консервы, колбасу и пиво с воблой. Слов они выучили немного, но двухсот-трехсот им вполне хватает для выражения своих примитивных запросов и потребностей:  

- Ну ты, сука драная, пиво тащи!  

- Что вылупился, баран? Может, в очко сразимся?  

- Вот умру я, умру… и т.п.  

Булгаковский Шариков, сшитый профессором Преображенским из дворняги и гипофиза алкоголика, всего-то и делов, что кошек ненавидел и пил запоем. А эти ушастики очень скоро достали сотрудников и обслуживающий персонал непотребными речами, всегдашним попрошайничеством и отвратительными манерами.  

Интересная интерпретация термина «чебурашка» опубликована в одном из последних номеров журнала «Последний лингвист». По версии этимологов под первой буквой имеется в виду человек, народ или нация, а «рашка» – англицизм, уничижительное наименование России. Таким образом, под термином «чебурашка» подразумевается некий русофобствующий субъект.  

В личной жизни чебурашки неразборчивы, и о лебединой верности говорить не приходится. Они перед спариванием зачастую не удосуживаются и поцеловаться. Без всяких экивоков спланирует с ветки такой мохеровый Дон-Жуан и давай колбасить. Самочка и оглянуться не успеет, кто ее отделал, а любовника и след простыл. Сидит в дальнем углу с индифферентной мордочкой и цинично закусывает, чем лаборант послал.  

В естественных условиях чебурашка непринужденно скрещивается с крокодилом. Если чебураш покрывает крокодилицу, то на свет появляется крочебур, а в обратном случае – чебукрок. Первый похож на маму, но развесистыми ушами, а второй – вылитая чебурашка, но с толстым мохнатым хвостом. Самостоятельной ниши в природе они не занимают, поскольку не способны к размножению. На фермах Амазонии их разводят с декоративной целью, а в гарлемских трущобах – для подпольных боев.  

Скрупулезный анализ на генном уровне показал, что чебурашка является прямым потомком питекантропа. От кого произошли современные люди, достоверно пока не установлено. Так что мы с ними даже не однофамильцы. И, слава Богу, – больно они расхамились на дармовых хлебах. Задницы аспиранткам показывают, и не только. Пробовали их пороть, но чебурашки сплошь оказались мазохистами и по ночам вопили сторожу:  

- Ну, иди сюда, мой жестокий, мой бесчебурашечный!  

На научном совете института поднят вопрос о сворачивании исследований по темам, связанным с чебурашкологией. Хватит, мол, с ними цацкаться. Эка невидаль! Да почти в каждом подвале жилого дома сидят такие же, а то и похлеще. Отправить их в Мордовию на лесоповал – там они со своими шубками придутся к месту.  

Академии срезали ассигнования, и надо срочно что-то предпринимать. Поэтому желающих завести экзотическое домашнее животное просим обращаться по адресу: Москва, РАН, институт приматов и уматов, лаборатория чебурашкологии, спросить Пашу.  

Особо рекомендуем этих милых забавных тварей одиноким алкоголикам, гроссмейстерам в отставке, садомазохистам и старым девам. Возьмите – и ваша жизнь наполнится новым смыслом.  

Он вошел строевой походкой отставного военного, козырнул, подтверждая подозрения, и представительски отчеканил, глотая некоторые согласные: 

– Посылтд. Оправка-доставк! 

– Простите? – приторно-интеллигентски выдавил я из себя, состроив на лице гримасу крайнего недоумения. 

Отставник повертел головой по сторонам, разглядел по углам моей холостяцкой берлоги месячную пылюку, бросил взгляд на завалы книг, включенный компьютер и стал по стойке «вольно». 

– Вам посылка, – сменив заодно и тембр голоса с командно-побудительного на устало-отеческий сообщил вечерний гость. – Посыл-лтд, отправка-доставка посылок и бандеролей. 

– А... Да? – это было чем-то новеньким. Посылок я не ждал. – Откуда? 

– Не положено, нас интересует только адрес получателя, – отрезал отставник. – Вы – Обнинцев тэ? Кулешовский переулок, дом семь, квартира двадцать два? 

Я подтвердил. 

– Вот пакет. 

Пакетом оказался компактный захватанный сверток без обратного адреса, тяжеловатый и местами выпуклый. Внутри что-то переливалось и булькало. 

– Булькает, – прокомментировал отставник. 

– Расписаться надо? – угодливо заторопился я. 

– Не только, – он порылся в самом настоящем фронтовом планшете, достал перетянутую резинкой мятую тетрадь и протянул мне. – Убедитесь в сохранности. 

– В смысле? – не понял я, отчего-то подозрительно покосившись на тетрадь. 

Отставник не совсем даже по-мужски сделал глазами, как бы говоря «ооссподи!» и разъяснил: 

– Ну, все дошло? В сохранности? 

– Не знаю, – пожал я плечами и мы оба поглядели на сверток. – Наверное. 

– Придется вскрыть, – подытожил посыльный. – Мне снаружи подождать? 

– Да ладно, чего уж там... 

Я сделал шаг по коридору, отложил с тумбочки на стул вчерашние газеты и принялся разворачивать посылку. Отставник, не скрывая невежливого интереса, контрастирующего с галантно прозвучавшим предложением подождать снаружи, подошел ближе. Спустя минуту короткого сражения с твердой коричневой бумагой на тумбочке появилась бутылка «Немирова» 0.7, пара крепких стопариков, металлическая банка соленых огурцов «Нежинские» и полбуханки свежего мягкого хлеба, заботливо обернутого в белоснежную бумажную салфетку. 

Я оторопело уставился на натюрморт. 

– Знатно, – увлеченно констатировал отставник и внезапно протянул руку, – Колюжный Андрей Михалыч, можно «товарищ майор», но предпочитаю «Михалыч». 

– Обнинцев Тарас... Можно «Тарас», – пожал я сухую крепкую руку, пребывая в зачаточном состоянии легкого помешательства. 

– Тарас? – переспросил Михалыч и неожиданно добавил, – это хорошо... Ну так как? Все в сохранности? 

– Не знаю, – дебиловато повторил я, поскольку и правда не знал. Настало время объясниться. – Я, видите ли, не жду никаких посылок, тем более с... э-э... подобным содержимым... Вы уверены, что посылка мне? 

Майор молча, резковато в движениях извлек из нагрудного кармана старомодные очечки, молниеносным движением двух пальцев ткнул их к переносице и уставился в тетрадку. 

– Все правильно, – сообщил он через пару секунд. – Обнинцев тэ, Кулешовский, семь, двадцать два, одна штука, сегодня... У вас праздник? – спросил он вдруг, спрятав очки обратно в карман, тетрадь в планшет и взглянув на бутылку. 

– Нет, – честно признался я. 

– Траур? 

– Упаси боже! 

– Значит, повода никакого? 

– По сути – никакого. 

– Странно... – мы оба некоторое время рассматривали снедь. – Ну, не пропадать же?.. – полуриторически закончил Михалыч. 

– Что? – я сделал вид, что не понял. 

– Ты спешишь? – легко и спонтанно сблизился майор. 

– Да в общем, не то чтобы... 

– Тогда вот что, – деловито засуетился Михалыч, – у меня еще две коробки тут в районе – и амба, все на сегодня... Буду через полчаса. Колбаса есть? 

– Вафли только, – пожал я плечами, сдавшись под натиском несокрушимой и легендарной. – Я вообще в пельменной на Островского ем... 

– Вафли, – скривился майор и, направившись к выходу, назидательно затараторил, – Колбаса нужна, без колбасы – не тот эффект. Ладно, колбасу куплю, накрывай пока, а то не дом, а библиотека какая-то... 

Я закрыл дверь, постоял некоторое время, поражаясь собственной мягкотелости, резвости Михалыча, неожиданному знакомству с предстоящей выпивкой одновременно и – пошел накрывать на стол. А чего?