Запела труба на рассвете подъем –
не долог привал у солдата.
Истоптанным черчена степь ковылем
на черный и белый квадраты.

Стоим. Помутился вдали горизонт
от вражеской мрачной кольчуги,
и мы открываем кровавый сезон…
Вы нас помяните, подруги!

Спасению молится каждый второй,
а кони настроились в драку,
и рядом, такой же, как я рядовой
рванул, сумасшедший, в атаку.

Нас топчут слонами, и с ладей смола
все тело огнем окропила,
и давят по флангам, и плохи дела,
но с нами небесная сила!

Ни влево, ни вправо, а только вперед,
за славой, за смертью, за светом!
Другой, если что, переждет, отойдет –
не мне даже думать об этом!

В бою обретаешь ты право свое
богам поплевать на сандалии –
и рубишь размашисто вражье зверье
с оттягом по диагонали!

Уже на руках обращаются в прах
друзья, их удачи и беды,
а в чаше второй у судьбы на весах –
иллюзия полной победы.

Ловчишь и пытаешься влет угадать,
что выбрать: «орла» или «решку»,
но тщетно! И черти, похоже, опять
меня разменяли, как пешку.

Знамена, затертые кровью до дыр,
расправили ветры пошире.
Мы снова живые, а наш командир
играет е2-е4.

Ты не…
Ты не мочил врагов в сортире, не бегал
голым при луне, с мечтой о золотом
кумире не поклонялся Сатане, не
возжелал жену чужую, не ел козлёнка в
молоке, с друзьями, хоть чуть-чуть
рискуя, ты не сплавлялся по реке, ты не
стоял не лобном месте, узором хлеба не
крошил и не дарил цветов невесте.
Возможно, ты ещё не жил.

Пятьдесят восемь
Я синус с минусом в уме легко сложу по
своду правил и пятьдесят восьмой зиме
скажу – мы всё с тобой исправим. А
после, сидя на трубе, хоть не гожусь
пока в пророки от пункта Бэ до пункта
Бэ по жизни нарисую кроки. Пусть мудрый
Кант свой верный цейс на нас направит
из Европы, мы вновь с тобой в последний
рейс усталые направим стопы. В душе -
поэт, по жизни – мим, сменив ботфорты
на сандали, живу, предчувствием томим.
Покуда кайф не обломали….

Обуза
Над хлебною коркою тупо мечтаю –
забиться бы в норку, вернуться бы в
стаю. И даже, сгорая в гриппозной
простуде, я помню, я знаю, мы – бывшие
люди. Дрожит с похмела шелудивая муза,
все наши дела – лишь для сердца обуза.
Мы жизнь, словно кашу, без масла
глотали и молодость нашу на рельсы
бросали. А сердце, вот сука! – всё
бьётся как рыба, и тихо, без звука
твержу я – спасибо. Конечно, спасибо,
окончены сроки, тяжёлые глыбы смывают
потоки, не в каждом окошке свеча
загорится, ещё бы немножко и синяя птица
промчаться захочет над солнечным
плёсом.
Но близко грохочут стальные колёса…

Тень защитника Родины
Служили мы не славы ради, ведь мы тогда
ещё не знали, что где-то там, в
Генштабе, бл**и нас всех давно уже
списали. Мы всё поставили на карту,
свой долг исполнив, как мужчины. Какое
там восьмое Марта и день Святого
Валентина! Какой там Праздник Урожая!
Как у разбитого корыта спит пьяным сном
Страна Родная.
Забыв про нас, солдат убитых…

Если вдруг – нелегко,
Я услышу, кричи,
Я увижу за шторками век,
Далеко-далеко,
В воспалённой ночи
Пропадает родной человек.

На судьбу не ропщу,
Задыхаясь в снегу,
Пусть дорога идёт под уклон,
Я тебя разыщу,
Я к тебе прибегу,
И войду в твой мучительный сон.

И летит в облака
Ледяная звезда
Освещая нелёгкий наш путь.
Потеплела рука,
Ослабела узда.
Полегчало? Конечно. Чуть-чуть.

Всё. Больше не залечу никогда. А если залечу, то не рожу. Клянусь жизнью!

Вы представить себе этого не можете. Те, кто не рожал, конечно. И мужчины, разумеется.

Я опишу, сосредоточьтесь. Я бы даже попросила закрыть глаза, но тогда вы не сможете читать. Просто представьте.

Представьте, что внутри вас растет, то есть необратимо увеличивается человеческое существо. Особь. Организм. Биомасса.

Она только ест, спит и тренируется. Поскольку происходит это все, напоминаю, непосредственно и буквально в вас самих, то ваша жизнь, моцион, настроение, аппетит, пристрастия, антипатии, боль и удовольствие с аналогичными категориями и явлениями, в равной степени свойственных и вашему содержимому, сначала знакомятся, потом сверяются, но скоро окончательно смиряются и принимаются в режиме наибольшего благоприятствования соответствовать чаяниям и устремлениям нового сильного здорового существа.

Вы принимаетесь жить по его ритму, графику, распорядку. Вы хотите есть тогда, когда хочет оно, и не можете, когда хотите вы. Вы ходите в туалет не по своему желанию. А иногда и вопреки, и – внимание – не идете. Вас пугает отражение в зеркале. Шокирует количество предписаний и строгость ограничений. Происходящее в вас весьма заметно – что особенно отвратительно: вам же самим – заметно отражается на психике. Меня, например, на шестом месяце дня три раздражала вода. Включая элементарный тактильный контакт. Как-то даже дошло до истерики…

Не завидую выносившим двойняшек – либо сообщников, либо соперников. Соболезную мамам троен, овеянным вечной славой. А многодетные – ненормальные.

Самая трудная часть воспитания ребенка – его рождение. Длится это невыносимо долго и называется «вынашиванием». Я предпочитаю «оккупация». В лучшем случае «содержание».

Не мудрено, что вас переполняет счастье, когда это из вас вынимают.

Но нам, девочки, деваться некуда и хотя бы разок надо.

Обязательно.

Я не рекомендую, я мстительно настаиваю.

Я могу предстать пред вами, кем хотите,
И не ради корысти, а так,
Ради шутки, только попросите,
И в лохмотья влезу и во фрак.

Мне ужимки эти не противны,
Не на час, на пять минут факир.
Не ласкают слух пусть славы гимны,
Сам в себе открою целый мир.

Легкий грим – и не узнать меня вам,
Я изящен, знатен и умен,
Щедро сыплю комплименты дамам,
Создаю великосветский тон.

А наскучит чопорная строгость –
Стану просто парнем без затей,
Простоту потом заменит робость,
Подивлю наивностью своей.

Водевилей пестрые затеи,
Шумный хор несбывшихся надежд...
Мало ли, что я еще умею,
Только б стало выйти из невежд.

Разрушаются старые церкви,
Стариками больными глядят,
Образа их смиренно померкли,
Лишь вороны на крыше галдят.
Поросли их погосты крапивой,
Жалкой памятью – грудки холмов.
Лишь дожди этот край окропили,
Да ветра застонали без слов.
Мы живём новой жизнью привольной,
Не щадим дорогой старины.
Отчего же на сердце так больно,
Тяжело от стыдливой вины?
Равнодушие, войны, безверье…
Оправдания можно найти.
Только вечностью дышит мгновенье,
Когда высится храм на пути.

Серёжа Катю называл "Моя Бомбина"
За якобы бестыжий взгляд
И голос (Голос был озороват).
Уже за это только им была любима
Бомбина.

Однажды эта пара шла от парка к дому.
Вдруг остановилась: на пути лежало тело.
«Возможно, кома!» –
(О, Серёжа был интеллигент!)
«Скорей, напился» – возразила Катя –
Игривая – оправив платье,
Добавила – "Я это тело знаю, это мент
Из нашего двора. У них всегда по пятницам вот так:
Сперва чего-то ходят, а потом – фигак –
Валяются".

«Какая умница!» – подумал про себя Серёжа, –
"Юдифь! ... Нет! ... Афродита!"
И улыбнулся. И Катя улыбнулась тоже.
И тело стало.. Ну, не то чтобы забыто..
Нет. Стало частью флоры.

В этот миг Андрон Романыч
(Тоже милиционер навеселе)
Влачится вдоль кустов.
Вдруг видит: "Бог ты мой! Васёк Шерстов
Из Управленья «Ц», участок 7,
Лежит! Возможно, кома!
И эти двое ... сомнительных.. уйдут!
Стоять!!!" – испарина на лбу Андрона,
И вздуты вены.
Он руки тянет к кобуре.
И шумно дышит.

Серёжа – он внутри своей вселенной,
Он крик весьма земной не слышит.

И хлопнул выстрел. И Серёжа пал.
И с губ его слетело лишь: "Бомбина,
Твоя улыбка – как картина
Рафаэ..." – и голос в бульканьи пропал.

Вдруг тело, что пластом лежало, оживает.
Встаёт, трясясь, напоминая ветчину,
Глаголет: "Так! Куда! А ну!"
И полубессознательно стреляет.

Андрон Романыч падает.
И с губ его слетает: "Васёк, ты что?!"

Васёк шатается, теряет равновесье,
Цепляется за воздух, и.. тоже падает.
Да как-то неудачно, виском в откос,
Короче говоря, исход летальный.

«А что же Катя?!» –
Пылает вдумчивый читатель.

Здесь Катя поворачивает лик
На камеру, в анфас. И говорит:

"Я понимаю, грустно. Три мужчины
По пьяной лавочке..
Но я – зороастрийка.
Я в смерть не верю. Все переродятся.
Серёжа станет бабочкой.
А эти – морскими крысами оборотятся
Или
Пребудут в изначальном виде.
И, значит, места нет моей обиде
В лучах гармонии всеобщей".

Здесь мы ставим точку.

Заглядывать вдаль бесполезно,
В тумане не видно дорог.
Стремился к вершине отвесной,
Не видя в долине исток.

Казалось, что звёзды уж рядом,
Ты только им руку подай,
И манит не найденным кладом
Далёкий заоблачный рай.

И ты, забираясь всё выше,
Беспомощно Богу крича,
Наверно, уже и не слышишь
Зовущее пенье ручья,

Молитвенный шёпот деревьев,
И вздохи упавших листов,
Не знаешь усилий кореньев
Могучих столетних дубов.

Своей жизнерадостной силой
Источники поят сады,
И шумом леса огласили
Весенний приход красоты.

Опомнись, не трать понапрасну
Усилия тщетный порыв!
Заметь запестревшую краску
Прекрасной и тёплой поры.

Нагнись к голубому истоку,
Испей из ладоней воды.
Земле без тебя одиноко,
Оставь у речушки следы!

Arifis - электронный арт-журнал