Arifis - электронный арт-журнал

(рассказ-очерк)  

I  

По тротуарам московской улицы течёт бурная человеческая река, стиснутая бетонными берегами теснящихся домов. У правого берега она бережно, кругами, расступается вокруг бездомного пса, беззаботно спящего на асфальте, замедляет течение около нищих, просящих милостыню, и образует отмель у милицейского поста.  

На отмели реки, сержант милиции, по известным только одному ему приметам, цепким взглядом выхватывает из толпы подозрительных субъектов для проверки документов. – Невооруженным глазом видно, что постится он не столько по служебным правилам, сколько по своим понятиям. Не бакенщик он на этой реке, – браконьер. Его осанка, речь и жесты демонстрируют несомненное превосходство, не только перед проплывающими, по его разумению, брёвнами, но и перед самим законом, исполнение которого он олицетворяет. Здесь, на речной отмели, он власть и менталитет государства. – Не потому ли, когда-то впервые, при сходных, крайних и очевидных обстоятельствах, какой-то субъект с неотзывчивой судьбой, сократил слово «менталитет» до краткого – «мент»? Прости, Господи, его душу грешную за то, что с её легкой руки народ называет ментами, заслуженно и всуе, всех подряд парней в милицейских погонах: и оборотней, и заступников.  

Отмеченные особым вниманием граждане, похожи на отбитых от отары, перепуганных овец, которые не сомневаются: сейчас будут стричь. Они, при отдании им чести, бледнеют и нервно вздрагивают от лукавой учтивости.  

На определённой фазе, проверка документов приобретает явно задушевный характер, специфический и неформальный. В такие мгновения, сержант похож на доброго, отпускающего грехи, священника. Странным кажется только то, что православный служитель культа исповедует, в основном, мусульман и буддистов. Тайна исповеди при этом соблюдается неукоснительно. – Подробности таинства могла бы заметить любопытная камера наблюдения, которой на этом месте нет, и быть не может. А если бы и была, то бойкое место, несомненно, переместилось бы за пределы ее любопытства. Она бы заметила, что человеку с деньгами совсем не обязательно иметь документы. Наоборот, наличие документов глубоко огорчает сержанта, потому как субъект безгрешен и в исповеди не нуждается. Другое дело человек без документов, но с деньгами. – В этом случае, камера бы заметила, как, перед отпущением грехов, заметно позеленевшая рука мента, лодочкой ныряет в карман, а затем, уже розовая и пухлая, высвобождается из кармана для отдания чести. – Честь отдана. – Лицо сержанта приобретает обычное, бесстыжее выражение. Но, получившие отпущение грехов и честь сержанта, лицом не проясняются. Они знают, что процедура таинства, это не причисление к лику святых: у них еще будет много улиц-рек, которые в брод не перейдёшь. И на тех реках тоже есть свои приходы и священники.  

Но ещё больше огорчается, уже не похожий на священника, сержант, если дерзкий субъект не только без документов, чем оскорбляет закон, но и не имеет денег, и тем самым ставит ни во что самого сержанта. – Однако, в этом случае, он никогда не теряет надежду устранить недоразумение во благо субъекта, предлагая ему ещё раз заглянуть в кошелёк. – Но если тот, и после такого сострадательного предложения, не предъявляет денежных знаков, обиженный и расстроенный, сержант вызывает по рации коллег. – В участке коллеги продолжают выяснять финансовое состояние гражданина, и если тот пожадничал, его пристыженного, со слабым здоровьем и вывернутыми карманами, в лучшем случае, выталкивают взашей в беззвёздную ночь. Не зря говорят: скупой дважды платит. – Мало того, ему, скупому, даже честь не отдают: много чести.  

Горе презренному и безденежному бедняку дерзнувшему не иметь денег, обманувшему ожидания обидчивых мужчин в милицейских ризах. – Жить без денег не только стыдно, но и опасно. Имей хоть это в виду, если ты не имеешь ни документов, ни денег, незаконопослушный читатель.  

II  

Толпа хмурится, недовольно обтекая плохо одетого, грязного, небритого человека, с тёмным алкогольным загаром на лице, которое и лицом-то можно назвать только из вежливости. – Он, кажется, бредёт без определённой цели, хотя цель у него есть, судя, по жаждущим опохмелиться, с подпухшими, воспалёнными веками, глазам. Но объекта, расположенного к бескорыстному угощению, явно не хватает.  

Сержант взглядом загарпунил страждущего. Тот, безуспешно пытаясь изобразить святость и подобающую ей трезвость, с опаской и неохотой, подгребает к нему.  

– Ты опять, блин, здесь ошиваешься! – вызверился мент.  

Грязный, небритый и не опохмелившийся, пятясь и переломившись в спине, как китайский мандарин перед императором, жалко и униженно кивает головой и бормочет:  

– Прости, командир. Больше ни ногой.  

Обрадованный тем, что внимание сержанта переключилось на очередную овцу, он спешно ретируется на безопасное расстояние и продолжает свой скорбный путь. – «Что за невезуха, – мысленно сокрушается он. – Уже десять, а у меня ни в одном глазу».  

В шумной толпе, он чувствует себя одиноким странником, в безбрежной пустыне. Кстати, и ощущения такие же как в пустыне: жажда сжигает нутро, голова раскалывается на части, а сознание рисует заманчивые миражи. Правда, жаждущего странника миражи дразнят голубыми прозрачными озёрами, а нашего героя – мутными водоёмами сурового мужского напитка.  

Его попытки остановить и разговорить кого-либо, на интересующий предмет, тщетны и не имеют успеха. Мало того, они вызывают гнев неразговорчивых людей – желанных спонсоров. – «Чего им стоит захотеть? – с осуждением, возмущается он». Но они не хотят.  

Так, в состоянии похмельного синдрома и отсутствии перспективы его преодоления, он подходит к последней на его пути надежде – католическому костёлу. – Но не тут-то было. Нищенствующие, у чугунных ворот, без колебаний, забыв о телесной немощи, подкрепляя свою решимость кулаками, прогоняют конкурента прочь. Спасаясь от ярости божьих людей, он влетает в притвор костёла и, как вкопанный, останавливается в начале центрального нефа. – Вопреки поговорке: «Дурака и в алтаре бьют», – гонители его не преследуют.  

Потерянный, оробевший, впервые в жизни попавший в храм, он остановился, как вкопанный, потрясённый органной музыкой. – Рокочущая материя звуков, вместе с яркими солнечными лучами, струится, как благословение, через цветные витражи стрельчатых окон храма, с высокого, недосягаемого и чистого неба.  

– Что это? – спрашивает он, скорее самого себя, чем сидящих на скамье прихожан.  

– Бах, – тихо отвечает кто-то.  

– Бог, – не расслышав сказанного, повторяет он, еле шевеля пересохшими губами.  

Мощные аккорды органа каскадами, как ступени небесной лестницы, падают с бездонного неба до мозаичного пола храма, заполняя его готическое пространство светом и какой-то особенной, высокой радостью. Ему кажется: ещё мгновение и он увидит Отца всего земного, ступающего к нему, падшему, по ступеням аккордов для того, чтобы сказать самое главное – ради чего человек рождается, живёт и умирает.  

Сквозь непроходимые дебри, обмороченного алкоголем сознания, сквозь мрак неприкаянности, она – музыка пронизывает его душу и истерзанную пороками плоть; очищает сознание и вызывает чувство невыносимого стыда за всю его подлую и никчёмную жизнь. Волшебство музыки отражается в преображении его грязной рожи, через проступающие на ней черты человеческого лица. – Ему кажется: отчаявшись достучаться в сердце, Бог обращается к нему с небес через гром и ливень несравнимых ни с чем, божественных звуков. Он стоит, не шевелясь, как будто боится, что любое, самое малое движение нарушит гармонию и Бог прекратит общение с ним.  

И вдруг он, в младенчестве крещённый в православии, за всю свою жизнь ни разу не перекрестившийся, падает на колени и неумело осеняет себя православным знамением. Падает перед этой неземной музыкой, которую отождествляет с непознанным им Богом. Она потрясает и унижает его своим величием, вызывая осознание ничтожности перед ней. Но вместе с этим она даёт надежду. – Окружающая его пустыня уходит, и приходит вера в то, что есть Бог и он не один в этом страшном, нетрезвом мире. – Ещё не всё потеряно.  

III  

Он не помнит, сколько времени находился в храме. – Мгновение? – Вечность? Но выходит из него другим человеком. Возвращается той же дорогой, мимо поста, в толпе, подчиняя свой шаг её самоорганизованному ритму.  

Сержант, в привычной для себя манере, подзывает его к себе. Тот смотрит на него взглядом, выздоравливающего после продолжительной и тяжёлой болезни, человека. Спокойное, преображённое, просветлённое достоинством лицо «бревна» поражает сержанта, как гром с ясного неба. Лицо его удлиняется, глаза становятся круглыми и непонимающими. В замешательстве, его правая рука медленно тянется к козырьку милицейской колокольни для отдания чести, но, спохватившись, останавливается на пол пути.  

– Ты когда-нибудь слушал Бога? – спрашивает его выздоравливающий.  

Сержант, от неожиданности, оторопел и даже изменился в лице:  

– Чё-ё?  

– Обязательно послушай. Может быть и ты человеком станешь, – сказал он и пошёл дальше твёрдой, прямой походкой. – Ещё не поздно. Не поздно, – крикнул он, оглянувшись.  

10.11.2005г.  

Мальчик – Три Поросёнка 

Это случилось совсем недавно. В одном прекрасном, солнечном городе, окруженном чашей голубых гор, жил-был мальчик, которого звали Три Поросёнка. Этим именем его называли не всегда. Когда мальчик родился, ему подарили красивое имя Стёпа. Он рос весёлым малышом, часто снил хорошие цветные сны, в которые приходила добрая, сказочная Фея. Она совершала чудеса и загадывала ему смешные загадки, такие же забавные, как в радиопередаче о коте Мурыче. У мальчика всегда было хорошее настроение днем, а вечером он радостно засыпал, чтобы снова увидеть свою загадочную Фею. 

Стёпа рос-рос и стал большим. Ему уже было целых пять лет. Но, к большому огорчению папы и мамы, у Степы стал портиться характер. Он всё чаще и чаще делал плохие поступки и, как всегда бывает в этих случаях, стал злым мальчиком. Капризничал, кривлялся, ломал и разбрасывал игрушки. Игрушки стали его бояться, а некоторые даже прятались под кровать. Однажды, расшалившись, он разбежался и сильно толкнул бабушку. Она с трудом удержалась на ногах, но от полученного ушиба долго ходила с палочкой. Все, кроме Стёпы, её очень жалели. 

Он перестал говорить волшебные слова «спасибо», «пожалуйста» и просить прощения даже за очень дурные поступки. А если человек плохой, до того времени, пока он не исправится, он плохой всегда и везде, даже во сне. Но сны тогда перестают быть хорошими. Поэтому Фея снилась Стёпе всё реже и реже. В одном из таких редких снов она рассказала ему сказку о смешном зайце. Он от души смеялся, но не сказал ей даже «спасибо», как это всегда делают воспитанные дети. 

Утром он вошел в ванную комнату, лениво потянулся, посмотрел в зеркало и остолбенел от ужаса. С того места, на котором всегда торчал нос, похожий на красивую пуговицу с двумя маленькими дырочками, на него смотрело безобразное поросячье рыльце. А из зазеркалья, на мгновенье, показалось и тут же исчезло, лукавое лицо старого колдуна. Правда, перепуганный мальчик его не заметил. Всё его внимание было приковано к поросячьему рыльцу.  

«Сон», – подумал Стёпа и потрогал рыльце рукой". Оно засопело грязным пятачком, громко хрюкнуло и застучало клыками. Потом изловчилось и укусило его за палец. 

– Ай-я-я-яй! – закричал он, а рыльце громко рассмеялось по-поросячьи. 

– Я настоящее! Я настоящее твоё лицо! – кричало оно, продолжая хохотать. 

Мальчик, рыдая, пытался оторвать рыльце от лица руками. Но от этого ему стало только очень-очень больно. 

– Не трогай меня, плакса! – хрюкая после каждого слова, закричало рыльце. – И не вздумай меня умывать! Я не люблю этого, понял!  

– С кем это ты, сына, разговариваешь? – раздался голос мамы из гостиной. 

Стёпа, заливаясь слезами, подбежал к сидящей в кресле маме и положил ей голову на колени. 

– Ты кто, мальчик? – спросила мама, потому что Стёпа совершенно не был похож на её любимого сына. 

– Мама, это я – твой Стёпа! – глотая слёзы и громко всхлипывая, сказал мальчик. – Помоги мне избавиться от этого уродливого рыльца.  

– Ещё чего! – завизжало рыльце. – Ты чего это отказываешься от самого себя! 

Мама всё поняла, расстроилась, но вида не подала. 

– Не горюй, малыш! – сказала мама. – Мы поедем с тобой к врачу, и он избавит тебя от поросячьего рыльца. 

– Как бы не так! – возразило рыльце. 

В больнице врач осмотрел Стёпу, покачал головой, как бы говоря «Ай-я-яй», и сказал: 

– Удивительный случай! Такие болезни бывают очень редко, и никто не знает, как их лечить. Последний раз это случилось в Африке. Только мальчик Того стал похож не на свинку, а на обезьянку. Его лечили даже колдуны, но так и не вылечили.  

С этого дня Степа стал грустным-грустным. 

Однажды ему снова приснилась сказочная Фея. Он вспомнил о своём поросячьем рыльце, заплакал и попросил его пожалеть. Фея его пожалела так, как это умеют делать только мамы и бабушки. Вместо того чтобы стать добрым, как это происходит со всеми, когда их жалеют, он громко и настойчиво стал требовать взять его на руки, как маленького. 

– А ну, сейчас же возьми меня на руки! – сказал он капризным тоном. 

Стёпа был тяжелым мальчиком, а Фея была, как мама, хрупкой и воздушной. Она не могла взять его на руки. В самом деле, мои любознательные читатели и послушные слушатели, видел ли кто-нибудь из вас, чтобы Феи носили на руках больших детей? Такого просто не бывает. Это всем было понятно, кроме Стёпы. Он обиделся на Фею, повернулся к ней спиной и проснулся. 

А утром на месте носа, похожего на красивую пуговицу с двумя маленькими дырочками, зло, хрюкая, из зеркала на Стёпу смотрело два поросячьих рыльца. Мальчик был в отчаянии. Умываться было ужасно трудно. Рыльца этого не хотели, сопротивлялись, поэтому пальцы то и дело попадали в большие поросячьи ноздри. Умывать и чистить клыки каждому рыльцу приходилось отдельно. Они откусывали кусочки зубной щетки и тут же их глотали, от чего у Стёпы разболелся живот. Он злился, а рыльца кусали его за пальцы, хрюкали и обзывали обидными прозвищами. 

Мальчик долго не выходил на улицу гулять, чтобы над ним никто не смеялся, хотя все хорошо знают, что добрые люди над несчастьями других никогда не смеются. К сожалению, не все люди, как и Стёпа, были добрыми. 

Ночью ему снова приснилась сказочная Фея. Он набросился на неё с кулаками: 

– Это ты на место носа прирастила мне противные рыльца! Я побью тебя! – закричал грубиян и затопал ногами. 

Фея заплакала и сказала, что она добрая и никогда никому не делает зла, а свиные рыльца, обезьяньи рожицы, хоботы и собачьи хвосты злым людям, на месте носа, приставляет насмешник-колдун, когда они совершают дурные поступки. 

– Я не верю тебе! – ещё громче закричал Стёпа. 

Фея, взмахнув прозрачными крылышками, взлетела и бесследно растаяла в загадочном пространстве сна. 

А утром на него, из зеркала, насмешливо смотрели уже целых три поросячьих рыльца. Но деваться было некуда. Он с большой неохотой умыл рыльца, почистил им клыки и накормил завтраком. А так, как они съели целых три завтрака (по одному на каждое рыльце), живот у Степы болел как никогда. 

Когда живот перестал болеть, Степа задумался, чего раньше с ним никогда не случалось. Надо было что-то делать, и он мучительно искал выход. Мальчик уже много дней не выходил на прогулки и не гулял с друзьями на детской площадке. 

– О-о-о! Придумал! – закричал он радостно и надел на лицо маску льва, которую подарил ему папа, когда мальчик был ещё добрым. 

Стёпа в маске грозного льва робко шёл по улице, а ему навстречу шагал мальчик с недобрыми глазами. Он подошел к Стёпе и сорвал маску. И тогда все увидели, что на том месте, где у каждого человека, по обыкновению, торчит нос, у мальчика было целых три безобразных поросячьих рыльца. Они хрюкали, корчили рожи и грубили прохожим. Мальчик пытался объяснить, что это не он хрюкает, корчит рожи и передразнивает детей и взрослых, но ему никто не верил. С этого дня его стали звать Мальчик – Три Поросёнка.  

Обиженная Фея совсем перестала ему сниться. Но однажды она пожалела Стёпу и приснилась. 

– Ты можешь избавиться от своей болезни, если станешь совершать добрые дела, – посоветовала она. 

– Спасибо, прекрасная Фея! – поблагодарил Мальчик – Три Поросенка. 

А утром он посмотрел в зеркало и обрадовался. На том месте, где когда-то торчал нос, похожий на красивую пуговицу с двумя маленькими дырочками, осталось только два невесёлых поросячьих рыльца.  

– Это потому, что я сказал «спасибо» доброй Фее, – радостно подумал Мальчик – Два Поросёнка. 

С тех пор он стал делать только хорошие поступки и постепенно превратился в доброго мальчика. Стал вежливым, благодарил за оказанное ему внимание, жалел игрушки и даже научился читать книжки. 

Прошло немного времени, и однажды утром Мальчик – Два Поросенка посмотрел в зеркало и обрадовался, как никогда: на том месте, где были поросячьи рыльца, стоял его настоящий родной нос, похожий на красивую пуговицу с двумя маленькими дырочками. А в глубине зеркала, как в тумане, на мгновение, показалось и исчезло доброе лицо Феи. 

Мальчик почистил зубы, с удовольствием умылся, позавтракал и пошел гулять. 

– Стёпа! Стёпа! – обрадовались ему дети. – Ты куда исчез? Почему тебя так давно не было видно?  

– Я потом вам всё расскажу. А сейчас давайте играть. Я так по вас соскучился! – весело и дружелюбно сказал он. 

С тех пор, как мальчик снова стал Стёпой, сказочная Фея часто приходила в его цветные сны. А цветные сны, как известно, снятся только хорошим детям.