Arifis - электронный арт-журнал

Ненавижу скрипку. Или своего учителя. Я даже не знаю, что я ненавижу больше. И то, и другое одинаково тошно. Ты думаешь, что я чокнутый. Как можно не любить скри-и-ипку? Эти зву-у-уки! Эти фо-о-рмы! Она такая гладенькая, гладенькая, га-а-аденькая! Красненькая, желтенько-кори-и-ичневенькая! Она плачет и рыда-а-ает, смется и хихикает. Так противно хихикает – как моя соседка Светка со второго этажа. Вечно её жидкие косички торчат в разные стороны. А нос вздернут скрипичной подставкой с дырками. А когда она хихикает, то язык высовывается между зубами. А еще она хвастает, что вот она уже взрослая – и молочные зубы у нее уже выпали, и скоро вырастут новые, а у меня вот еще нет, потому что я еще маленький, и вообще я такой маленький, что вот даже меньше моей скрипки, и если меня положить в футляр вместо скрипки, то никто и не заметит, что меня нет...вот! А глаза еще прищурит, косички болтаются, и язык между зубами такой розовый, розовый – и блестит... А вчера я попросил у нее ириску, так она сказала, что мальчикам с молочными зубами есть ириски нельзя. Вот гадкая девчонка.  

Ты думаешь я всегда так не любил скрипку? Вот родился и нелюбил, нелюбил? Ничего подобного. Вот манную кашу я не любил сразу, как только родился. А скрипку терпел. А что? Мой старенький учитель был добрый и каждый раз давал мне ириску, если я правильно вел смычок. А Светка ничего не понимает. Если много ешь ирисок, то зубы быстро все повыпадают и станешь ну совсем взрослый.  

Учился я у этого старичка долго, очень долго, целых четыре месяца. А потом он уехал. Говорят, что его мама заболела, очень сильно заболела, и он поехал за ней ухаживать. Далеко... Жалко... Может быть я еще продолжал бы терпеть скрипку. А тогда на концерте, ну перед Новым Годом, где я играл «Сурка» Бетховена, а родители сидели в зале и Светка была еще без своих противных косичек, я скрипку даже любил. Мне хлопали, я кланялся, Светка улыбалась и её язык не высовывался, потому что все зубы были еще на месте.  

Я сначала не знал – радоваться мне или огорчаться, что уроков больше не будет. Я долго думал, думал, но так и не придумал. А после обеда папа вдруг говорит: «А я нашел нового учителя для нашего вундеркинда!» Мама вдруг вскочила с табурета, запрыгала – ну прям как Светка – и радостно засмеялась, поцеловала меня в нос и пропела: «Вот и замечательно, вот и замечательно, вот и замечательно, чательно, чательно!»  

Новый учитель был очень сурьезный, в очках и с такой маленькой бородкой, ну прям с такой, какую мой друг Витька пририсовал к портрету Пушкина, что висит у нас в классе. Еще Валентина Петровна долго сердилась, а директор школы вызывал его родителей и они долго сидели у него в кабинете и разговаривали. Витькина мама вышла оттуда вся такая расстроенная, а папа – Витькин же, я тебе говорю, – дал ему подзатыльник и сказал, что он, Витька, лоботряс и что ему надо брать пример с меня, потому что я усы и бороду не рисую на портретах великих людей, а играю на скрипке. Я бы тоже нарисовал усы кому-нибудь, но Витька отобрал у меня карандаш и нарисовал сам. Теперь о нем говорят по всей школе, а Светка прошла мимо меня со своим вздернутым носом и даже не посмотрела в мою сторону. Все девчонки противные.  

Новый класс, где я стал продолжать свои занятия на скрипке, даже не был похож на нормальный класс, где дети играют на разных музыкальных инструментах. Тогда раньше, у старичка, в комнате стояло пианино, шкаф с книгами и пульт для нот. То был не простой пульт, какой ты видел у музыкантов в парке – алюминиевый с черными винтиками. Он был сделан из дерева, кругом были такие узорчатые дырки и перламутровые ин-кр-р-устации. Я даже не смог с первого раза выговорить это слово – ин-н-кр-р-у-ста-ция. Так вот, когда я играл по нотам на этом пульте, то всегда рассматривал эти инкр-р-рустации.  

А здесь! чего только не было. Ну, конечно, компьютер. Такой большой-прибольшой! Больше моего. Да что там мой. У меня так – игрушечный. А вот у Светкиного отца – вот это компьютер! И Светка говорит, что папа разрешает ей играть на нем. Ну всякие там игры, интернет. А Светка говорит, что я всю жизнь буду играть только в свой игрушечный, потому что никогда не вырасту. И опять глаза делает щелкой и хихикает. Ну кто может вытерпеть этих девчонок!  

И даже не один, а целых три компьютера. Потом много проводов, какой-то железный ящик с лампочками, еще железный ящик с лампочками, но поменьше, и железный ящик совсем без лампочек, но с рычажками, кнопками и антеной. Пока я разглядывал всю эту лабораторию... Вот уж вредное слово: надо говорить раболатория, а взрослые опять все путают. Так вот, отец беседовал с учителем, когда я там все разлядывал. Вообще-то я не люблю подслушивать, о чем говорят взрослые. Это Светка любит. Эта – да! Аж уши шевелятся и язык высовывается. А потом с подружками долго шепчется и глазами так в сторону стреляет, и только слышишь: пшшь, тшшшь, ушшшь, зншшь, вдшь.  

Хоть я и не люблю подслушивать, но приходится же иногда что-то слышать. Так, случайно. Но совершенно не понятно, о чем они тогда говорили. Даже если бы я специально подслушивал, как Светка, то все равно ничего не понял бы. «Мышечная память» – это я запомнил, но никак не смог понять. Когда в прошлый понедельник я сиднем сидел над задачкой и изгрыз уже почти весь карандаш, отец сказал в мой адрес (вот тоже глупое слово, которые взрослые так любят повторять – как можно сказать в название улицы, на которой мы живем, при этом разговаривая со мной?): «И в кого ты такой уродился? В голове никакой памяти!» Ну, это я знаю – вся память в голове. Я иногда даже её чешу, чтобы выскрести память наружу. Но какая память в мышцах? Там же нет мозгов! Так вот, эти два слова учитель повторял больше других. Ну я их и запомнил, конечно. Потом была целая куча слов, какими моя мама иногда разговаривает со своей знакомой тетей Верой, с которой она работает в больнице. Вот если бы здесь была Светка, она бы точно все запомнила, хотя, конечно, я сильно сомневаюсь, что поняла бы.  

Ну, в общем, прилепил учитель к моим рукам кучу разноцветных проводов, которые все тянулись к тому железному ящику с лампочками – не маленькому, а к тому, что побольше, – дал в руки скрипку и попросил меня провести по двум струнам, а сам нажал на клавишу компьютера и на экране появились слова: «проверка строя». Я провел смычком по первым двум струнам – компьютер замигал: «готов"; потом еще два раза я менял пары струн и компьютер каждый раз подмигивал этим "готов».  

Я стоял как космонавт на тренировках и был такой гордящийся, что даже забыл, что Светка не видит меня во всей этой красе. Учитель бегал от ящика к ящику, от них к компьютеру и назад. Что-то бурчал себе под нос, а иногда поворачивался к моему отцу и объяснял что-то. Но я понял только то, что сейчас включится особая программа компьютера, по проводам побежит электрический ток к моим мышцам и мои руки заиграют сами-по-себе мелодию, запрограммированную в память компьютера. Ну и дела, подумал я, как в фантастическом фильме. Не успел я додумать про эту жуть, как моя правая рука со смычком взлетела над струнами, упала на самую толстую, а первый палец левой руки сам прижал ее на ноте «Ля». Что тут началось! Мои руки двигались в разных направлениях, смычок прыгал и летал над струнами, пальцы левой руки выкоблучивали такие фертеля, что аж дух захватывало, а скрипка выводила потрясные звуки «Чардаша» Монти.  

Уже дома, на кухне, отец изливался в восторге от первого урока, а мама слушала и так грустно кивала головой. Я смотрел на них и никак не мог понять, почему мама не радовалась вместе с нами – ведь было так здорово! Да ладно, взрослых никогда нельзя понять.  

Ходил я так, ходил на уроки и стало мне скучно. Стою столбом, руки играют разную музыку. Я уже рассмотрел все кнопки на большом ящике. Там была одна кнопка: такая вся черная, в центре красная лампочка, а вокруг белый ободок. Когда я заканчивал играть, лампочка гасла и учитель переводил синий рычажок на маленьком ящике влево, потом на компьютере включал другую программу, возвращал этот рычажок на место и нажимал опять на эту большую кнопку с лампочкой. Я продолжал играть уже другую музыку, а учитель садился за второй компьютер и быстро стучал по клавишам. Я знаю, он придумывал новую программу и иногда даже не замечал, что я прекращал играть. Вчера я простоял так целый день, пока он не заметил, что я уже пять минут, как не играю. Гнусный тип, я тебе скажу. Я хожу к нему уже уйму времени, а он ни разу не дал мне ириску.  

А Витька сказал, что я Буратино. А Светка ничего не сказала. И даже не хихикала. И я вот даже не знаю: блестит у нее сейчас язык или нет. И тут я так разозлился. Ну думаю, очкарик бородатый, папа Карло компьютерный, я тебе покажу, я тебе устрою, я тебе ...  

Да что я мог? И отец все твердит: «Потерпи сынок, скоро должен быть результат. Надо подождать.» Ну и ждите сами, а у меня созрел план. Помнишь, я тебе говорил, что перед тем как включить программу, компьютер проверял строй моей скрипки? Так вот, несколько раз я приходил на урок с расстроенной скрипкой и компьютер мигал своим «не готов». Тогда учитель настраивал скрипку и урок продолжался. Вот тут я и приготовил им всем сюрприз. Завтра я им покажу, вот увидишь!  

Стою я перед этим уродом в очках и жду, когда он прилепит все эти жуткие провода к моим рукам. Ну все, закончил, надо показать этому ящику с экраном, что моя скрипка готова. Ага, замигала своими противными буквами. Я злорадно усмехнулся. Первым упражнением был, как всегда, один из этюдов Крейцера. Ну, эту дрянь я еще потерплю. Но не больше...  

Так, последняя нота... лампочка на кнопке погасла, а этот придурок ничего не видит и не слышит. Я потихоньку отворачиваю все четыре винта на струнодержателе. Скрипка должна расстроиться примерно на два тона – я думаю этого хватит. Так, синий рычажок влево, нажать на клавишу «ввод» на компьютере – пусть повторится этот этюд Крейцера,- и большая кнопка с лампочкой. Мои руки взлетели над скрипкой и тишину нарушил звук непонятно какой ноты. Компьютер жалобно пискнул и мои руки повторили маневр – тот же результат. Несколько секунд компьютер пытался что-то сделать, мои руки дергались в судорожных движениях, пока на экране не появилась надпись «error» и монитор потух окончательно. Учитель продолжал свою работу, незамечая всей этой кутерьмы. Я тихонько собрался и вышел на улицу. Свежий ветер потрепал мои кудри, как бы поощряя за удавшуюся шутку. Я прицокнул языком и почувствовал, как два передних зуба выпали. Я стал совсем взрослым. 

МСТИТЕЛЬНИЦА  

1  

Не щадя живота своего  

Он красив, как настоящий мачо. И он завораживает, как настоящий артист. Он и есть настоящий артист, если умеет в этой суматошной столице собирать полные залы примерно раз в неделю. Люди бросают свои заботы и топают на концерт Илюшеньки – светловолосого, ловкого, талантливого... Очаровашка, конечно... Как много очаровашек в белокаменной... Жаль, что популярных песен не поёт, а только бардовские.  

Даша смотрела на гостя во все глаза, не реагируя на тихие замечания сидящего рядом мужа.  

- Я сейчас думаю, что неплохо бы включить в репертуар что-нибудь новенькое, из другого жанра. Подготовил небольшое классическое вкрапление в мою доморощенную программу. Хотите послушать? – Илюша обращался именно к Даше, и она не могла понять, смеётся он над ней или действительно заинтересован её мнением, потому что самой Дашей такого изумительного человека в данный момент заинтересовать трудно: лицо отекло, покрылось пигментными пятнами, да и живот уже под самый подбородок...  

- Вы меня спрашиваете? – всё-таки скокетничала она. – Конечно, хочу.  

- Опять на вы? – посетовал он. – Уж если вошла во взрослую компанию, будь добра соответствовать. Вот мать наша – она бы оценила... По форме собрать помогла бы...  

- Я думаю, вы... Ты и сам соберёшь ещё лучше. – возразила Даша.  

- Да уж соберу как-нибудь. Но что ни говори, а мне лично мать очень дорога. Нехорошо у вас с нею вышло.  

- Закрой тему, – сказал Андрей, потягивая пиво, – не травмируй юную даму, находящуюся в столь интересном положении. Уж как вышло, так вышло, плохо, конечно, сам переживаю, но знаю, что мать наша не пропадёт. Зайдём потом ко мне и отправим ей привет по «мылу». Но потом. А теперь пой давай. Дама ждёт...  

Андрей был не менее интересен для Даши. Будь у неё такая возможность, не смогла бы сделать выбор. Он тоже однокашник бывшей жены Николая, а теперь стал большой административной шишкой на телевидении, всеми региональными компаниями командует. Темноволосый, большеглазый, и по всему видно – очень сильный мужчина. Только с милыми ласковыми манерами. И голос воркующий... Заговорит – всё отдашь. Тем более, когда он говорит о приглашении Даши на съёмки передачи для беременных...  

Как будто специально муж знакомит её с людьми из прежнего окружения... Причём, окружения не его, а жены бывшей, – досадовала она. Как будто своего нет... А наверное и нет, – вдруг подумалось ей. Откуда у него были бы такие друзья? А у бывшей жены – это да... Она интересная... Зато я моложе! И красивее! И умнее! Ни фига она не умная. Такие мужики были вокруг... Да я на её месте хоть одного такого захомутала бы обязательно!  

- Правильно! – горячо поддержал Андрея Николай. – Пой давай.  

- Я присмотрел один романсик Верстовского, а когда уже аранжировал, моя Танюха меня обсмеяла – и вся работа насмарку. Ты что ж это, говорит, на женские романсы перешёл? И правда ведь женский. Вот, чтобы даром труды не пропадали, хоть вам исполню.  

И он заиграл вступление – капризные аккорды и резкие речитативные возгласы гитары были так хороши, что самого пения даже не ожидалось. Зато уж грянул голос – как гром среди ясного неба!  

Старый муж, грозный муж!  

Ненавижу тебя, презираю тебя!  

«Ого, как Николай напрягся. За живое, что называется... Ну, ничего, это ему полезно... Чтобы не расслаблялся.» – Андрей улыбался, видя, что у новоиспечённых супругов реакция на музыку абсолютно противоположна. – «Может, и правда, и нужно мстить в этой жизни всем и за всё. Свою территорию необходимо блюсти... Огораживать... Похоже, эта прыткая девушка пышно украсит наш ностальгический визит в родную общагу... Странно, что Комендант Иваныч их сюда вообще пустил, да ещё в ту же комнату... Как здесь хорошо бывало когда-то! Мать наша – она бы обязательно покормила нормально... Что это за кабачки по-пионерски...» – он тронул вилкой подгоревший кружочек на тарелке, роняющий крупные семечки и не менее крупные капли вонючего растительного масла, и брезгливо поморщился. «Андрюша у нас гурман!» – смеялась когда-то староста курса... Мать наша. Крута, конечно. Но все знали, что это правильно. «Таааак, – говорила она перед началом занятий, – Петюнчик, иди на Тверской, бухай дальше, ты, Цибик, не лезь со своими дурацкими вопросами, не мешай профессору, а ты, Андрюша, не стесняйся, спрашивай, профессору понравится...» Настоящая мать, хотя она постарше нас всего лет на пяток... «Тебя, Андрюшенька, на десяточек лет постарше... Так что не обливай мою дверь джином с тоником, ничего у тебя не выгорит... Понял?!» Понял. Только и сорвал один случайный поцелуй, да и то по глубокой пьянке. Илюха тоже не уставал под мамку клинья бить. В прощальный вечер напился и с отчаянной наглостью вдруг обнял её за... Чуть не подумал – задницу... Она его по морде, а он терпит эти, надо сказать, неслабые побои и не отпускает... Еле оттащили, когда она заверещала уже умоляюще. Оттаскивали Илюху однокурсники, а вовсе не родной муж, сидевший рядом. Он, Коля, сидел и глаза прятал. Типа ослеп.  

После окончания песни только Даша смело зааплодировала.  

- Ну, вы как хотите, а я пошёл за водкой. – Поднялся обиженно призадумавшийся Николай.  

- А правильно! – подхватил идею исполнитель, упаковывая драгоценную гитару в чехол. – Хватит песен на сегодня. Только лучше вместо водки хорошего пива купи... Твоё пиво – дрянь, уж извини. Да вообще... К такому дню могли бы подготовиться и получше. – Он кивнул на заставленный немногочисленными дешёвыми закусками стол.  

- Мы вообще-то свадьбу уже сыграли, ещё там, в Барнауле, и ещё до развода... – Даша потянулась на стуле, поглаживая развеселившееся дитя в животе, и улыбнулась: – Весёлая была свадьба.  

- Ничего себе, – изумился Андрей, – да я бы на её месте или заявление забрал из ЗАГСа, или подал бы в суд на возмещение морального ущерба! Второе в любом случае сделал бы... Каково ей было, представляю...  

- Они в принципе давно вместе не живут, правда, Коля? Так что ей наверняка всё равно, женились мы или нет.  

- Сколько лет вы прожили вместе, а, Коль? Лет двадцать? – спросил Андрей и перевёл разговор, не ожидая ответа: – Пиво покупай типа «Гиннес», а водку... Не знаю, мне всё равно, я пиво буду. Водку – нет. Илюха тоже водку не хочет. Так, может, не надо?  

- Куплю и сам выпью.  

- Ты же пить бросил, – улыбаясь, напомнила мужу Даша.  

- Сегодня – можно. – ответил он.  

Даша не возразила.  

Настроение Николая по неизвестным причинам омрачилось до последней степени... Впрочем, известно всё. Хотел похвастать перед друзьями бывшей жены своей новенькой, как копеечка, то есть предельно молодой девчонкой, и способностью к плодоношению – особо... Пригласил на бракосочетание... А они посмеиваются что-то... На новый головной убор намекают... Перхоть предрекают от спиленных рогов...  

Возвращаясь с полными пакетами напитков, он не взял лифт, вместо этого медленно поднялся на седьмой этаж по широкой, выщербленной ногами начинающих писателей широкой лестнице. Почему-то вдруг тяжело дался ему этот подъём. Пятьдесят лет... А ей – восемнадцать... О чём он думал, на что надеялся? Ведь прав Андрюха, тысячу раз прав... И была бы эта девочка лучше проверенной многотрудными годами жены, была бы хоть красивее, что ли... Нет, ни одного достоинства, перекрывающего достоинства Валентины, у Даши нет... Только молодость, но в данном случае достоинство ли это?  

На площадке седьмого этажа он увидел Андрея, который курил, облокотившись на перила и разглядывая лестничный пролёт, забранный мощными панцирными сетками.  

- Будешь? – протянул Николаю пачку «Парламента».  

- Нет, бросил.. Мне теперь здоровье беречь надо...  

- Повезло тебе с профессией, реставратор роялей, – словно продолжая какую-то отзвучавшую тему сказал Андрей всё ещё трудно дышащему Николаю, – она не настолько творческая, чтобы сойти с ума... Интересно, сколько несостоявшихся писательских мозгов размазалось по краям этой бездны, пока начальство придумывало для нас такие батуты? Вот вижу сетку. А всё равно тянет прыгнуть...  

- В нашей профессии трудятся несостоявшиеся музыканты, так что им сетки тоже не помешали бы... Это вообще психи... Все их юношеские амбиции сломаны об колено, как говорит моя жена...  

- Да полно, разве твоя Даша такие слова знает? – с плохо скрытой ехидцей ухмыльнулся Андрей.  

- Бывшая жена, – уточнил Николай.  

- А-а-а... Ну, купил?  

- Купил, пойдём.  

В комнате было тихо. Или почти тихо. В тесном общежитском уюте, в кресле, притулившемся к холодильнику, блаженно раскинулся Илюшенька, а около, на полу, преклонила колени восхищённая Даша. Узкие артистические брючины время от времени подёргивались, судорожно сжимая и без того едва поместившийся между ними обременённый Дашин живот. Даша же, ничего не замечая вокруг, угощалась с несказанным наслаждением.  

2  

БОРЩ  

Серёжка всё время вытирал почему-то её нос, а не щёки, по которым катились слёзы. Валентина морщилась, отодвигала его руки, но он упрямо захватывал платком швыркающую носопырку, нажимал двумя пальцами и выстраивал насмешливую гримаску брезгливости на младенчески голубоглазой, по-цирковому подвижной рожице. Одновременно он пытался воткнуть ей в ухо наушник от плейера «ipod-mini», всячески рекомендуя дурью не мучиться, а послушать такую прекрасную музычку, как КАРМИНА БУРАНА...  

- Или что тебе включить: трэш-метал или деф-метал? – нетерпеливо домогался ответа он.  

- Отстань ты, линуксоид хренов... – заулыбалась она, наконец. – Убери свой плейер из-под мини...  

- Не реви, вот опухнешь, и он не поверит, что тебе без него живётся весело... – Сергей заговорил вдруг серьёзно и даже строго: – Ты для себя всё точно решила или нет?  

Слёзы снова хлынули.  

- Ну вот... – он потянулся за платком и получил шлепок по руке.  

- Конечно, решила! – сквозь рыдания выговорила она. – Такое разве прощают?  

- Бабы ещё не такое прощают, – фыркнул он, – особенно когда им лет под пятьдесят... Они прощают то, что мужик не простит никогда. А то, что ты задумала, будет точно уж бесповоротно.  

- Пусть! – решительно сказала она. – Почему я должна прощать такое? Или я не мужик?  

- Да ты – два мужика... – захохотал Сергей. – И четыре танка!  

- Вот гадёныш! – всхлипнула она, снова улыбнувшись.  

- Ну, сама посмотри – шары красные, нос опух... Точно не поверит...  

- А пусть думает, что это были слёзы счастья...  

- От оргазма, что ли? – фыркнул он.  

- Ой... Ну можно хотя бы сейчас обойтись без этих пошлостей?  

- Короче, так. План будет такой... Ну вот!!! Потеряла время! – Сергей впал было в панику и вдруг удивлённо замолчал.  

Ещё не отзвенело в прихожей, а Валентина прямо на глазах распрямилась, как слегка примятое жизнелюбивое растение: слёзы мгновенно высохли, глаза засияли. Она уже ринулась открывать входную дверь, но Сергей почти испуганно схватил её в охапку и слегка даже потряс, приводя в чувство.  

- Так какой план будет? – прошипел он.  

- Импровизируй как угодно, я подыграю, сам придумай что-нибудь. – был ему быстрый ответ.  

Через секунду она уже ворковала своим низким, с хрипотцой голосом:  

- Здравствуй, Коля. Ну, и что же ты тут забыл?  

- Тебя забыл.  

- Ну, это общеизвестно... Возраст... Склероз...  

- Поговорить хочу.  

- О как... У нас что же, появились общие темы для разговоров? – изумилась она. – Как помню, двадцать лет назад их тоже не было.  

- Вот это тема и есть. Всё-таки мы десять лет были законными супругами, а перед тем ещё семь лет проверяли чувства совместной жизнью... Вот об этом и поговорим.  

- Да, – согласилась она, – маловато мы их проверяли, эти чувства... Плоховато, вернее.  

- Накормить бывшего мужа можешь?  

- Могу... – Валентина пожала плечами: – А что, пионерки нынче мужей не кормят?  

- Кормят. Правда, не часто, и часто не досыта.  

Борщ, отлитый из огромной кастрюли в до боли знакомую жёлтую эмалированную миску уже благоухал на плите, а Валентина всё молчала. Наконец она удовлетворённо хмыкнула:  

- Так ты ей денег на хозяйство давай. Я-то всегда немного, но зарабатывала, а она со своим монстриком так сидит... Ну, что ж... Сама добивалась... Теперь уж нравится – не нравится, соси, моя красавица, как говорит один мой друг-линуксоид...  

- Почему это с монстриком? – взвился Николай. – За такие слова и ответить можешь.  

- Уж я отвечу, не беспокойся, – засмеялась Валентина. – Я ж писатель, у меня интуиция. Если бы ты меня читал, давно понял бы, что слово моё крепко. Вся эта история много лет назад записана, когда мокрощелка твоя ещё пешком под стол ходила.  

- Ну, про монстра ты со зла...  

- Анекдот есть такой, – улыбнулась Валентина. – Две проститутки ругаются, орут друг на друга: Ты воровка! – Да ты сама клиентов обчищаешь! – Ты сука старая! – А ты минет делать не умеешь! – Чтоооо??? Ну, это ты со зла...  

- И про минет знаешь?  

- Хе-хе. Илюшина мобила рядом на столе лежала, не так ли? Я всю прелюдию слышала. Да и постлюдию тоже. Помнишь окончание вашей трогательной встречи? Это он у меня спрашивал, не вернуть ли мне хозяина. И ты догадался, что я ответила? Не-не-не, сказала я, положите где взяли. Они и положили.  

- Интуиция у неё... Значит, это ты всё подстроила?  

- Ага... И девочку твою, конечно, тоже я уговорила. – Валентина расхохоталась: – Представляю, какое у тебя было выражение лица при виде этой картины. А сам-то... Морда... – почти ласково пожурила она бывшего мужа. – Меня-то в какой беде бросил?.. Без денег, при парализованной матери... – Она в который раз внимательно оглядела дверной проём.  

Николай с преувеличенным увлечением хлебал борщ, прикусывая дольку чеснока.  

Но всё-таки не выдержал, спросил:  

- Уверена, что монстрик?  

- Стопудово. Чикатило покажется ангелом.  

- Да ты меня ненавидишь просто! И запугиваешь! – Николай бросил ложку. – С чего это у меня должен был родиться монстр?  

- Вот недоумок! Да с каких шишей у тебя-то? Ты кроме синяков на теле ничего даме не оставляешь! Пропил давно и эрекцию, и эякуляцию! Как же долго он собирается!  

- Кто куда собирается? – по инерции спросил Николай.  

- Да Cерёжка на работу... Опять опоздает, подлец! Серёжка! Ты собрался или нет?  

И тут пришёл черёд Валентине потерять дар речи.  

Сергей появился незамедлительно, закрыв дверной проём своими ста девяноста пятью сантиметрами роста, и с недоумением воззрился на сидящего перед ним ста шестидесяти пяти сантиметрового Николая. Николай же видел перед собой только длинные голые ноги и руку, почёсывающую причинное место...  

- Гыыыы... – сказал Серёжка. – Так вот ты какой. Ну, привет. Как у нас борщец? Правда, ничего? Подогрей мне две порцаечки. – обратился он к мило заулыбавшейся хозяйке.  

- Куда ты в себе еду складываешь? – засмеялась она, похлопав его по впалому животу. – Вокруг позвоночника, наверное? Ведь только что поели... И ты на работу опаздываешь. – напомнила как бы строго.  

Но необъятная кастрюля уже появилась, и жёлтая эмалированная мисочка тоже.  

- Так у меня джинсы мятые... Я же говорил!  

- Она мужские брюки никогда не гладит! Не умеет со стрелками, и учиться не хочет. – попытался съехидничать Николай.  

- Нах мне стрелки на джинсах?! – удивился Серёжка. – Может, ещё зарубки на члене сделать?  

- Уже поглажены... Без стрелок! – поспешила добавить Валентина.  

Тем временем жёлтая мисочка обнаружила голубые цветочки, отдав ароматное содержимое вместительной тарелке из свадебного подарка на двенадцать персон... За двадцать лет от сервиза она одна осталась. Да ещё супница. Ещё бы! Какими насыщенными были эти двадцать лет! Восемь лет запойного пьянства... Каждый день – в свинью... Потом вроде бы угомонился Николай. Пить он, конечно, не бросил, но пил не допьяна. Однако посуда уже значительно поредела. А допьяна пить время не позволяло... Наступила безработица... Вот тогда были «съедены» все золотые украшения, подаренные Валентине бабушками и тётушками, так – по колечку, по колечку и снесли всё барыгам... Сам Николай Валентине украшений не дарил. Даше подарил. Бриллиантовое колечко, не тяп-ляп... Ну вот. Восемь лет запойного пьянства, года четыре – полнейшее безденежье... Когда ж оно было, счастье-то? А может, мальчика-то и не было?  

Оказывается, Валентина уже давно выговаривала наболевшее вслух. Как хорошо, что её остановили! Она уже и расплакаться приготовилась – привычка выработалась рыдать над воспоминаниями.  

- Ну что, готово? – Сергей одёрнул коротковатую майку. – Дорогие гости, а не надоели ли вам хозяева?.. Гыыыыыы! Доедай быстрее. Я сейчас вернусь, и чтоб тебя тут не было. Ты мне аппетит портишь. Надо бы одеться всё-таки, а то Кегля уже намеревался мне член отгрызть.  

- Где он, кстати? – забеспокоилась Валентина.  

- Дрыхнет, наверно, и опять на нашей с тобой постели, сволочь. – ответил Сергей. – Пошёл я его выгонять.  

- У тебя собака появилась? – спросил Николай.  

- Щенок. Четыре месяца.  

- А длинному щенку сколько лет?  

- Длинному девятнадцать.  

- Мстишь?  

- Сначала – да. А теперь – нет. Ты прав. Молодёжь – она лучше. И пяточки у них гладкие, и в любом вопросе можно с ними чувствовать себя уверенно... Хотя... Не в каждом случае. В твоём – да... Брат и сестра по разуму... – хохотнула она. – А в моём – труднее. Серёжка такой умный, зараза. И самостоятельный. Ну, я тоже, как говорится, расту над собой... Стала бабушкой продвинутой, «удаффком» читаю...  

- Что читаешь?  

- В интернете сайт такой... Долго объяснять, да тебе и не надо. А я теперь настоящий падонак. Именно так, с одной буквой «о». Бабушка-падонак... Звучит!  

- Скажи, зачем ты Дашку подставила? Чего добивалась? Чтобы я вернулся? Ну, вот он я. И что же теперь делать?  

- Выпей яду. – посоветовала она. 

Вспоминая намедни исследование уважаемого Ивана Недомыки о роли слонов, задалась вопросом: почему же древние индийцы выбрали это животное в роли символа мудрости? Да, слоны демонстрируют недюжинную сообразительность. Да, умирать уходят в секретные и неизвестные в течение долгого времени места. Ну и что? Не проливает света на этот вопрос и беглое исследование происхождения индийского бога Ганеши – слоноголового и четырёхрукого бога мудрости и Властителя препятствий. Единственное, что приходит в голову – причастность к этому архаичного индийского культа слона. Но, с другой стороны, если вспомнить описание Шивы – синекожего великана, символа очистительного разрушения, с выдающихся размеров мужским достоинством (которое кусает змея, обвившаяся вокруг шеи) и Кали – чернокожей четырёхрукой жены Шивы, обладающей специфическими гастрономическими пристрастиями в отношении своего мужа, считавшейся богиней смерти и, как ни странно, страсти и похоти, можно предположить достаточно развитую фантазию у индийских мифотворцев. В принципе, индийский слон тут может быть совсем не при чём.  

Придя к такому неутешительному выводу, я подумала: «А с чем сейчас можно сравнить мудрость? Нынешнюю мудрость». Всяких аспидов, кошек и собак, а также мифических товарищей типа единорогов и грифонов отмела сразу. Растения тоже не походят – слишком неторопливое существование они ведут ( я могу даже допустить, что растения могут организовать свою вполне разумную систему, но этот разум – другой и его мудрость с нашей, человеческой, не будет иметь ничего общего). После сравнительно длительных размышлений, мне пришла в голову только одна ассоциация – улитка…  

Да, господа, этот слизистый комочек вполне может представлять нашу, современную мудрость. Не в последнюю очередь, из-за раковины. В самом деле, если представить человечество в виде улитки – вроде бы сформировавшейся, но, при этом, беззащитной и уязвимой без своего панциря, сходство будет полным.  

Когда наши предки только слезли с деревьев (если это было действительно так – уж очень много допущений в теории Дарвина), на человечестве не было скорлупы. В этот момент все были беззащитны перед миром, этакая доисторическая улитка с множеством усиков рецепторов, но совершенно беззащитная. Как раз в этот момент и стал «нарастать» тонкий панцирь мудрости: отдельные особи сбивались в стаи, племена, роды. Появились первобытные шаманы и вожди. Шаманы стали толковать все события, происходящие в округе, воспользовавшись самым простым способом, которым, что уж греха таить, мы пользуемся и сейчас, пусть и в немного изменённом виде: не обладая достоверными знаниями о природе вещей (кто, кстати, скажет, что таковыми мы обладаем сейчас?), шаман начал придумывать Богов и различные начала. Другими словами, он начал материализовать проблемы, чтобы обладать хоть каким-то, пусть иллюзорным, способом их решения. Бесплодие женщин, бури и засухи, неудачи на охоте – это и многое другое слишком нематериально, чтобы его можно было бы контролировать. Другое дело – кусок дерева, похожий на человека или осколок камня, напоминающий чашу, клык могучего зверя и челюсть могучего врага… список бесконечен. Но эти вещи – уже достаточно материальны, чтобы с ними можно было проводить какие-либо действия. И ожидать результата, естественно. Не идет дожди – что ж, амулет потерял силу или шаман стал слишком слаб. Сменим и то, и другое.  

На этом принципе все строилось и далее: свергались старые верования, взрастали новые учения. Но принцип оставался тем же. Ничего не менялось, кроме декораций – ведь скелет панциря уже заложен. Зачем что-то менять, когда проще нарастить ещё несколько чешуек на существующее? Лишнее это, лишнее…  

Потом были великие мыслители и философы прошлого («Великие» относятся именно к слову «прошлого», а не к слову мыслители – умнее мы с вами и Диогена, и Сократа, и Аристотеля, а гений Александра Македонского и Ганнибала в современной масштабной войне уже ничего не значит, хотя в военных академиях именно Ганнибала изучают достаточно пристально, если я не ошибаюсь. Для понимания основополагающих принципов тактики. Но, повторюсь, в масштабной современной войне гений великих стратегов прошлого не значит ничего), которые создали второй скелет мудрости человечество, при этом украсив его завитушечками и рюшами. Философия. Конструкция стала ещё более прочной. Мы и сейчас цитируем «мудрость» древних, как попугаи. Зачем?  

Собственно, мы и сейчас движемся по проторенной тропинке – укрепляем скелет ракушки новыми мудрецами и мыслителями. Да, масштаб не тот. Просто декорации стали более достоверны, раскрашены яркими красками и выполнены в объёме. Пытаемся проникнуть в глубины всего, что только возможно… на основании ранее полученных знаний. Ковыряем в панцире дырочку, чтоб воздух почище и солнышко с луной увидеть. А никак! Современная речь основана на отработанных веками штампах, люди анализируют философов и мыслителей прошлого. Находят там зёрна «истины». Никто не понимает, что искать там, где копались уже тысячи лет, нет никакого смысла. Искать надо там, где не копался никто, чем редкие гении и занимаются. И, часто, изобретают новые штампы, которые с радостью берутся на вооружение большинством…Человечество сейчас уже не сможет, наверное, выбраться на белый свет – слишком прочна раковина и слишком прочно вросла роговая броня во вход. Пудовой кувалдой не сломать.  

…Громадная ракушка давно упала на землю – лист, даже ветка, не выдержали вес ракушки. Время от времени, чтоб не сдохнуть с голоду, улитка с треском открывает створку, хватает кусок засохшего листа – до зелёного уже не дотянуться – и, мгновенно, обратно, в спасительную вонючую тесноту, со скрипом вжимая «дверь» до упора. Агорафобия замучила…  

Мужчина ревнует только женщин, которых любит; женщина же любит только мужчин, которых ревнует. Поэтому мужчина часто ревнует женщин без причины, а женщина не любит мужчин, которые не дали ей повода ревновать. 

Народ! Перед вами заказуха, и это есть хорошо!  

До жизни такой я дошел сознательно: набился в друзья-приятели к начальству и схлопотал кучу работы на мою взъерошенную голову. Врать не стану: болтать люблю. Тем более, когда есть повод, а он в данном случае – весьма нагляден и интересен.  

Подозреваю, что идея поручить осуществление краткого критического обзора творчества уважаемого aristocrat-а именно мне родилась в сообразительной головке Высокого Стройного Начальства, не упустившего из виду недавнее награждение мифической анти-премией одного из произведений автора. Сверху был спущен лаконичный и вежливый циркуляр, в котором обращались ко мне с титулом «эксперт», так что отказаться не хватило духу: амбиций и тщеславия у меня – в масштабах космических. Да и желания отклонить предложение, говоря откровенно, у меня не возникло, поскольку внимательное чтение стихотворений г-на aristocrat-а, еще до отправки хозяйке ответа на предложение, заинтересовало меня, как гнездо иволги пытливого юнната. Что ж, мы работы не боимся, пусть она боится нас.  

Все последующие утверждения и умозаключения прошу рассматривать в качестве экспериментирования с интерпретацией, на которую у меня хватило умственных способностей. Также прошу прощения у уважаемого автора, если что-то переврал, недопонял или не оценил по достоинству.  

К телу.  

Я рассчитываю, что вы извините мне следующий каламбур (уважаемый автор в первую очередь). На мой взгляд, стихи Аристократа звучат весьма «пролетарски». Соцарт здесь – ключ ко всему. Казенный сермяжный клич агит-плаката сменяют парадные кричалки и вести с полей. Рапорты о жертвовании простыми рабочими средств на развитие науки и сцены шумных народных гуляний доведены до абсурда и бреда авторским голосом вполне закономерно, поскольку наблюдаемые читателем события и явления абсурдом и бредом представляются по своей сути.  

(«Физика плазм»)  

…  

…Строитель сложил купюры  

В большой портмоне-кошелёк  

И вот он настойчивым шагом  

В Сбербанк по тропинке идёт  

Пришел, взял квитанцию смело  

И в ней аккуратно вписал  

Я жертвую деньги все эти  

В развитие физики плазм…  

…  

(«Когда грустно»)  

…  

…А когда устанут очень  

Цимбалисты бить по струнам  

К ним на выручку приходят  

Гусляры играть на гуслях…  

…  

Героика будней занимает почетное место в этом смысловом ряду. Программная поэма «28 космонавтов» в этом смысле наиболее яркое произведение. Супергероические персонажи совершают в космосе невозможные, мультипликационные подвиги, но, вернувшись на землю, откалывают коленца еще более фантастические. Например, бегают наперегонки в скафандрах или танцуют с одной единственной девушкой.  

(«28 космонавтов»)  

…  

…Но кончай болтать об этом  

Дискотека все же – танцы  

Белый танец объявили  

И девица пригласила 28 космонавтов…  

…  

Выпадение в сопредельное измерение – или даже через одно – происходит незамысловато и заметно, и от того, наверное, вдвойне увлекательно: даже на простом графическом уровне автор весьма изобретателен. Чего стоит удалый Коля, рассекающий просторы поля на НЕ огромном комбайне?!  

(«Комбайнер»)  

…  

…Комбайнёр удалый Коля  

На комба...ине огромном  

Рассекал просторы поля,  

Собирая урожаи…  

…  

Вакханалия ирреальности в подобных местах наиболее наглядна и выпукла. Скажем, «ледокол могучий атомный крейсер «Владимир Ленин», погружающийся в воду медленно, рассекая люды Антарктики» в «Ледоколе». Или рутина врага танкиста в «У танкиста выходной».  

(«У танкиста выходной»)  

У танкиста выходной  

Враг устало отдыхает  

Жарит мясо на костре  

И рябину собирает…  

…  

Об особенностях художественных исканий весьма красноречиво повествует произведение, которое можно, пожалуй, рассматривать в качестве своеобразного творческого автопортрета. Оно достойно быть приведенным целиком.  

«Художник»  

Подобно мотору трактора  

Работает крепко и чётко  

Художник, встав за мольбертом  

Как за станком токарным  

Он кистью проводит смело  

По глади холста и макает  

Кисть эту в краску синюю  

Словно торпеду в море  

Художник – подобно ракета  

С двигателем реактивным  

Взлетает к вершинам искусства  

И там парит в невесомости  

Сталевар холста и бумаги  

Он плавит метал иллюзий  

Создавая картины бесценные  

Икебаны и инсталляции.  

К слову, несмотря на своеобразный стиль, Аристократ – тонкий лирик, не чурающийся к тому же философских мотивов и рефлексий в анализ мотивировки, истоков, почвы, фундамента и возможностей собственного творчества, сетуя при этом на бесшабашность натуры и, если хотите, кризис жанра.  

(«Я бы»)  

…  

…Но не быть мне музыкантом  

Потому что я философ  

И всё время своё трачу  

Я на думать головою…  

…  

…Вот так жизнь вся и проходит  

В девках, картах и весельях  

Ни какой тебе музыки  

Ни какого вдохновения.  

И напоследок. Поскольку в жизни, так или иначе, в самом широком смысле рифмуется все и все взаимосвязано, то, возможно, имеет смысл внести дисгармонию отсутствием рифмы, размера и четкого ритма, подчеркивая, таким образом, индивидуальный нигилистический почерк: это даже не постмодерн (поскольку соцарт периодически сдает позиции жанрово, воплощаясь стилистически), это круче, это его зеркальное отражение вверх ногами, это кич. Помимо этого, мерещится что-то от песен акынов – их можно писать теоретически бесконечно, в журнале пробовали и получалось довольно похоже, но не так. Так получается только у Аристократа.  

Справедливости и полноты картины ради добавлю, что среди произведений уважаемого автора попадается и откровенная чушь, но эта самая малая из цен, которые вынужден платить художник, балансирующий на тонких гранях ирреального и абсурдного, малейшее отступление от сути которых гарантирует обвал в примитив и вычурность. Пожелаем же г-ну aristocrat-у всегда чувствовать прохладу тончайшего острия стиля, по которому он движется, подобно канатоходцу.