Arifis - электронный арт-журнал

Перед нами роман «Пушпаданта». Что это? Сказка? Миф? Бред психопата? Или автобиографическое повествование, с претензией на сюрреализм? В таком случае, автор не умрет от излишней скромности, ибо называет своего главного героя (себя?) именем египетского Бога Солнца!  

[Атон – древнеегипетский Бог Солнца (солнечного диска). В XV веке до Р.Х., фараон Аменхатеп IV попытался ввести единобожие (впервые в истории человечества), ввел культ Атона. Сам сменил имя на Эхнатон («Сияние Атона»). Эксперимент продолжался не долго и закончился неудачей, возвратом к политеизму.  

Что означают эти похождения невозмутимого Атона, который игнорирует не только пространственные, но и временные рамки? Какой смысл автор вкладывает во все эти диалоги и монологи? Какова главная идея или, хотя бы маломальская мысль в «Пушпаданте»? Что хотел автор показать этими длительными поисками пустой могилы и изнурительными перевоплощениями в слона? Мне кажется, что на все эти вопросы не сможет ответить и сам сочинитель, с его, по-видимому, нездоровым воображением!  

Всё «произведение» построено из нелепо сцепленных друг с другом событиях. Некоторые из них носят исторический характер, как, например, спуск на воду парусного судна «Мэйфлауэр», но изложены намеренно издевательским тоном.  

«Мэйфлауэр» – Mayflower (англ.), Майский цветок, – название корабля, на котором прибыли в Америку (1620 г.) «отцы-пилигриммы», (группа протестантов, по разным причинам покинувших Англию). Они считаются основоположниками американской демократии. День их прибытия, 22 декабря, национальный праздник в США.  

В «романе» проскальзывают извращенные (или аллегорически-стилизованные, уважаемый автор?) описания нескольких религиозных обрядов. Например, индийский ритуал над беременной женщиной, с использованием бобов и ячменного зерна. Согласно традиционным представлениям индусов, с помощью такого обряда, вызывается ребенок мужского пола. Или древнеримский обычай дарить друг другу фигурки из теста или терракоты, на праздник сатурналий.  

Сатурналии – праздник Сатурна у древних римлян. Он напоминал о власти Сатурна, золотом веке, когда не было классов и частной собственности. Во время сатурналий, как бы снималась разница между рабом и господином. Раскованным и радостным характером, сатурналии напоминали позднейшие карнавалы.  

Посмотрите, как чудовищно опошлен древнеиндийский мифологический персонаж – Вишну, с синим горлом и красным лицом! Вишну, которого сопровождает белый бык Нанди. Как известно, одним из воплощений (аватари) Бога Вишну, является черепаха. Она ставит себе на спину гору Мандару, а боги и демоны, привязывают к ней змею Васуки и вертят ею в море. Вертят, пока не появляются нимфы, белый конь, драгоценный камень, корова изобилия, Луна и Дханвантара с напитком бессмертия Амртой (амброзией). Так гласит индийский миф. Всё это в «своеобразной» форме «нарисовано» автором в финальной сцене «романа». Грязное, нечистоплотное обращение с мифологией, породило и сцену с принесением в жертву Пенфея, в образе свиньи.  

Кстати, все причитания «жениха Антиоха» – это не что иное, как дословные цитаты из «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона», статья «Свиньи». Как видим, наш дорогой автор, не только графоман, но ещё и плагиатор!  

Как назвать, если не откровенным цинизмом, то, что собачка носит кличку «Гаруспик», то есть жрец, гадающий по внутренностям жертвенных животных! Сей, с позволения сказать, романист, походя оплевывает А.П.Чехова, Н.Г. Чернышевского, мудреца Хилона и других исторических личностей. Я уже не говорю о мелких, но весьма ехидных уколах в адрес композиторов Э. Пресли и Н.А. Римского-Корсакова.  

Всё это написано (а вернее сказать, вылито на головы бедных читателей) излишне вычурным, непонятно-парадоксальным языком. Зачем? Чтобы запутать читателя или соблюсти «иррациональность» формы? А, господин писака?  

Сочинитель назвал свой «роман» эрудическим. (Весьма неуклюжий и нелепый неологизм!) Действительно, его «произведение» перегружено различными сведениями, (иногда, только намеками на эти сведения), и более похоже на плохую энциклопедию, чем на хороший роман! Неясно только, то ли себя автор мнит великим эрудитом, то ли читатель должен иметь непомерный багаж ненужных знаний для чтения его «труда»?  

Уж, коли Вы делаете «необходимые пояснения», господин бальзак, потрудитесь объяснять в них все ваши выкладки, а не избранные!  

Даже, по своему объему, это «сочинение» не тянет на роман, а больше смахивает на газетную статейку.  

Все вышеприведенное, я считаю, позволяет сделать вывод об отвратительной пошлости, бездарности и хамстве, сквозящих (нет, проносящихся ураганом!) сквозь страницы этого грубого пасквиля. Мой долг и долг всех, кому дороги общечеловеческие ценности, ценности непреходящие, ценности вечные, оградить читающий мир от этой, дурно пахнущей, безыдейной и бессмысленной книжицы.  

Пока целое стадо разнузданных «пушпадант» (слонов!) не смело ростки культуры на нашей Земле!  

О.Винов, литературный критик 

Серая, безмолвная пустыня казалось, не имела границ. Ровная, гладкая, как и все пустыни Имбгиса. Сергей пытался представить себе, что когда-то на этом самом месте цвели ле-гендарные имбгийские сады, но пока это ему удавалось с трудом. 

Звездолет протяжно взвыл и оторвался от земли. Пилот-загриец, помахал журналисту щу-пальцем, прочавкав что-то вроде: «Приш-ш-шду по-ш-ш-ле зах-шх-ата», что следовало понимать как «приду после заката». 

После этой нечленораздельной фразы загриец погладил гладкую сферу на панели управ-ления, и ярко-серебристый летательный аппарат растворился в воздухе. 

Сергей недоуменно огляделся. Он рассчитывал, что здесь он найдет хоть какие-то призна-ки жилья, как-никак эта пустошь именовалась Великим Садом. 

Но вокруг не было ничего, кроме ровного, гладкого камня, и песчаной пыли, которая то и дело жалила глаза. 

- Таки! – во все горло заорал Сергей. На языке Имбгиса эти слово звучало, как «Эй, есть кто-нибудь?». 

- Не надо так горланить – сухо произнес голос из пустоты. 

Воздух, по правую руку от Сергея задрожал, и пошел мелкой рябью. Имбгиец возник кра-сиво и неожиданно, как это умеет делать один лишь народ миража. 

Он был вдвое меньше Сергея, вместо волос на его голове торчали черные иглы, очень по-хожие на иглы вымерших зверьков-ежей. У имбгийца было три круглых, желтых глаза, и большой, усеянный мелкими остроконечными зубами рот. Туловище существа скрывала серая мешковатая одежда, из которой выглядывали лишь синеватые ручонки, очень похо-жие на ручки годовалого ребенка. 

- Вы – журналист? – имбгиец безупречно говорил на русском, но при том в голосе его про-скальзывала несвойственная землянам надменность. Впрочем таким тоном с людьми раз-говаривали все – и тайги, и мано, и даже гадкие спрутообразные загрийцы. 

- Да, меня прислало одно видное земное издательство… – начал было Сергей. 

- «Звездные вести» – кивнул имбгиец – я навел справки. 

- Вы говорили, что можете дать интервью, насчет… насчет…. 

- Насчет расшусов. 

- Да, насчет расшусов. 

- Здесь не самое подходящее место для беседы. Не угодно ли вам проследовать в мое по-местье? – учтиво осведомился имбгиец. 

- Я с радостью – растерялся Сергей – но…. 

Он не успел договорить – там, где только что зияло ровное, гладкое место, теперь возвы-шался дом из серого камня. У дома было множество круглых окон, и лишь одна дверь, треугольной формы. 

- Что же вы стоите? – имбгиец сделал приглашающий жест – пожалуйте…. 

Сергей повиновался. Переступив порог, он невольно ахнул – на стенах, на полу, на по-толке, – всюду пестрели причудливые растения. Разноцветная листва мягко пружинила под ногами, под потолком распускались дивной красоты цветы, в углах тускло мерцали фосфорические грибы, несколько тугих, верно наполненных какой-то жидкостью желтых плодов у стены, должно быть заменяли мебель. 

- Присаживайтесь – имбгиец указал один из плодов – не беспокойтесь, они очень упругие. 

Сергей осторожно присел на это необычно кресло, и тотчас же почувствовал как отступа-ет страх и напряжение. Должно быть споры, витавшие в воздухе обладали психотропными свойствами. 

- Начнем – журналист нажал маленькую голубую кнопочку диктофона – как вас зовут? 

- Уже никак – покачал головой имбгиец – имена играют роль лишь тогда, когда вокруг много подобных тебе. Моих же собратьев осталось слишком мало, а скоро, быть может мы и вовсе исчезнем. Какой же смысл забивать себе голову пустыми именами. 

- Так… Извините…. – Сергей почувствовал неловкость: похоже он невольно затронул слишком щекотливую тему. 

- Ну вот мы и познакомились – имбгиец открыл зубастый рот, на мгновение Сергея посе-тила жуткая мысль, что должно быть трехглазый обитатель пустыни рассердился, но это мгновение минуло, и журналист понял, что имбгиец просто улыбается. 

- Я думаю пора перейти к делу – Сергей попытался скрыть подступившую дрожь – что вы хотели поведать нашим читателям о расшусах? 

- Твои сородичи должно быть не раз задавали себе вопрос: почему же все обитаемые пла-неты, кроме вашей, так похожи одна на другую? Почему почти все они покрыты пусты-нями? 

- Да – Сергей почему-то рассердился – наши ученые считают, что все дело в возрасте ва-ших звезд. 

- Ха! – имбгиец снова оскалился – Должен вас огорчить! Вы зря кормите своих ученых. Наши звезды, старше вашего Солнца, но отнюдь не это обратило наши земли в пустыни! 

- А кто же? 

- Расшусы. 

- Но… постойте… если расшусы принесли столь сильные разрушения, почему же другие расы молчат о них? 

- Видите ли… все дело в том, что нам всем очень-очень стыдно. Все эти надутые болваны просто стесняются признать, что все могущество древних империй превратилось в прах, из-за кваса! 

- Кваса?! – Сергей не поверил услышанному – так причем же здесь квас? 

- О, боюсь мне придется рассказать вам все по порядку. Но сначала один маленький во-прос: вы когда-нибудь видели расшусов? 

- Нет, мы видели лишь их корабли и роботов, главным образом боевых…. 

- И неудивительно. Вы сможете разглядеть их разве что в микроскоп. 

- Как? 

- Видите ли расшусы – это дрожжи. Крошечные микроорганизмы, сродни вашим земным грибам. Когда-то мы использовали их для приготовления кваса, пива и прочих напитков. 

Сергей опешил. Расшусы – самые грозные обитатели обозримой части галактики, сверх-разум, с которым не под силу тягаться даже самым высокорганизованым формам жизни, это совершенство природы, венец эволюции – лишь колония ничтожнейших микроскопи-ческих тварей, на которых настаивают квас! 

- В те времена, ваши предки еще прятались по пещерам, господин журналист – продолжал имбгиец – древние народы процветали, временами между системами вспыхивали войны, но все они довольно быстро затихали, и бывшие враги, обменивались рукопожатием и выпивали по кружечке кваса. О, что за квас готовил мой народ! Восхитительный нектар, дар свыше! Квас крепкий, квас бодрящий, квас самых различных оттенков вкуса и цвета! Как я любил этот великолепный напиток! Подумать только, всего двести тысяч лет назад во времена моей молодости, вон на том самом месте стояла пивоварня моего отца. Его пи-во знали во всех уголках галактики, воистину он был мастером своего дела! Будь проклят тот день, когда он задумал заняться производством кваса. 

Понимаете, мой отец был изобретателем. Он постоянно выдумывал приборы, которые приводили в ужас моих матерей. Чего стоит его аппарат для потрошения бастов! Но… я отвлекся. И вот, в один прекрасный день, моего отца осенила великая идей. Он придумал машину, которая повинуясь мысленному приказу, при помощи энергетических колебаний принуждала бы расшусов делать определенный сорт кваса. Прибор настолько облегчал работу, что вскоре о нем прознали все пивовары Имбгиса, а затем и все разумные обита-тели галактики. Год от года расшусы подвергались воздействию нашего прибора, и посте-пенно ученые начали замечать перемены в их биологической структуре. Расшусы услож-нились, и каким-то образом научились создавать собственные энергетические потоки. Это повергло всю галактику в шок: микроорганизмы обменивались сигналами между собой! Дрожжи-телепаты! Совершенно новая форма жизни! 

И все бы было просто прекрасно, не отыщись среди нас один гений, который и предложил использовать расшусов для создания новых процессоров. У нас появилась возможность создавать по-настоящему живых и разумных роботов! Надо ли говорить, что с тех пор эволюция расшусов протекала уже под строгим контролем величайших умов галактики. И вскоре все роботы, все боевые корабли, все заводы были снабжены живыми, мыслящими процессорами. Мы не предусмотрели того, что расшусы могли развиться до такой степе-ни, что отдельные их колонии могли сообщаться на расстоянии. Это, пожалуй, была наша главная ошибка. Когда между империями вспыхнула очередная война, расшусы, сумев-шие объединиться в коллективный разум, отказались работать на нас. Все наши орудия повернулись против нас самих. Расшусы не знали пощади – жалость и совесть им чужды. Вселенская катастрофа разрушила нашу жизнь, истребила некогда многочисленные народ, а тех, кто уцелел загнала в крошечные резервации, которые вы, млекопитающие, называе-те «городами». Ха! Если бы вы видели наши города! Самые лучшие ваши зодчие позеле-нели бы от зависти, самые могущественные правители разбились бы в лепешку, лишь бы заполучить подобный город! 

Поймав испуганный взгляд Сергея, имбгиец опомнился, и взял себя в руки: 

- Не желаете ли квасу, любезный? 

- Же… лаю – протянул журналист. 

Иглы на голове имбгийца улеглись, тон его голоса с грозного и воодушевленного сменил-ся на приторно-ласковый: 

- Мой отец изобрел специальные сосуды, в которых квас не портится миллионами лет. О, вам стоит попробовать его! – в ручонке имбгийца возник темный цилиндр, прикрытый прозрачной крышкой – пока вам, людям нечего бояться расшусов. Видите ли, они очень азартны, им неинтересно воевать с теми, кто намного слабее их. По-моему это – какой-то комплекс, и расшусы все время стремятся доказать всем, что они, несмотря на свое бес-славное происхождение, все же ничуть не хуже других рас. С каждым годом их войско растет, расшусы хитры и изобретательны. Я не надеюсь дожить до того дня, когда они вздумают очистить галактику от всех форм жизни, разумной или неразумной. Это рано или поздно произойдет, поверьте мне. 

Сергей покосился на янтарную жидкость, от которой исходил приятный хмельной аромат: 

- А этот квас меня не расстреляет? – неуклюже пошутил он. 

- На вашем месте я не стал бы морочить себе голову такими вопросами – ехидно оскалил-ся имбгиец. 

Сергей вздрогнул – что ни говори, а эти имбгийцы все же жуткие твари. 

Огромная голубая звезда уже нависла над горизонтом. Скоро должен приехать загриец на своем звездолете. 

- А когда расшусы сочтут людей достойными противниками? 

- Не знаю – отозвался имбгиец – наверное, вы должны сделать какое-нибудь воистину ве-ликое открытие, и тогда, совершив технический рывок, вы, возможно, удостоитесь их внимания. 

В тоне имбгица было столько презрения и злой иронии, что Сергей с трудом сдержал под-ступившую к сердцу ярость: 

- Так что же, людям нельзя развиваться? 

- У вас есть выбор – продолжать осваивать новые технологии, и погибнуть в неравной борьбе, или же прекратить какой-либо прогресс, но тогда… сами понимаете, что ждет лю-дей – имбгиец скорчил надменную мину – впрочем ваш слаборазвитый вид, все равно ра-но или поздно угаснет. 

- И главное – кто нам угрожает! Дрожжи. 

- Надеюсь, вы понимаете, что ваша статья вызовет приостановку всех научных исследова-ний, а возможно и вовсе заморозит развитие вашей цивилизации? 

- Да – прохрипел Сергей. Только сейчас он понял, что может сделать. Что должен сделать. 

- В ваших руках находится судьба человечества – усмехнулся имбгиец – если вы не стане-те отсылать запись нашей беседы в издательство, а еще лучше, если уничтожите ее, то об-речете человечество на конфликт с самой могущественной расой галактики. 

- Но тогда у нас будет шанс – прошептал Сергей – если мы сумеем обогнать расшусов в развитии, если мы изобретем новое оружие, бомбу, или вирус…. 

- Вы правильно мыслите, господин журналист – заметил имбгиец – так каково же ваше решение? 

Сергей не отвечал. Он молча смотрел на меленькую коробочку диктофона. 

Отравленный воздух, отравленное солнце, холодные бетонные кости, серые тучи, в которых тает небесное тепло. Автобус мчится по разбитому асфальту, дребезжа ржавой обшивкой, подпрыгивает на кочках, ныряет в ямы, мимо, за окном проплывают мертвые девятиэтажки, разоренные ветром и человеческой жадностью.  

Я провожал взглядом умирающий город. Последняя партия беженцев покидала Землю, сегодня, в девять часов вечера, прекратится подача электричества к чумным оградам, и зараженное зверье, хлынет на опустевшие улицы, наводнит брошенные дома….  

Металлический панцирь корабля переливался на солнце разноцветными огнями. Автобус ворвался в космодром, вырывая колесами гравий.  

С неба падали холодные водяные искорки, холод надвигался на город с севера, оставляя после себя голубоватый инистый след. Последние, совсем уже бурые листочки дрожали на узловатых ветках тополей, и мокрый, холодный ветер подхватывал их своей невидимой рукой и уносил в далекие земли, туда где уже остыл, подернулся ледовой коркой человеческий след.  

Пассажиры обсуждали последние события, отъезд с Земли, и то, как каждый из них будет устраиваться на Гее-3-дробь-2, которую между собой беженцы давно уже прозвали Новой Землей.  

Я не слушал их разговоров, но волей-неволей моих ушей достигали отрывки фраз: «Хватит уже… намучались», «заживем теперь как люди…», «а у меня там давно уже земля прикуплена, вот поставлю дом, разобью сад и буду жить…».  

Как странно… они, кажется, совсем не сожалели о происходящем. Напротив они обсуждали отъезд живо, обменивались самыми смелыми предложениями, кто-то даже смеялся… кто-то желтолицый, обрюзгший, располневший, кто-то, кто без всякой жалости смотрит на мертвую Родину, кто-то у кого прокуренный, сиплый голос, и безобразный синеватый волдырь на носу….  

Автобус замер. Люди в форме обступили его со всех сторон. Двери разъехались в стороны и пассажиры высыпали на тротуар. Военные выстроили нас в очередь, проверили документы, и раздали респираторы. Когда очередь дошла до меня, я засунул респиратор в рюкзак, и быстрым шагом направился к кораблю, не обращая внимания на удивленный взгляд желтолицего, который напялил на себя белый намордник, отчего вовсе утратил какое-либо сходство с землянином.  

Остальные пассажиры тоже нацепили на себя респираторы. Ха! Они думали, что белые фильтры должны защитить их драгоценное здоровье!  

Я дышал этим воздухом полные тридцать лет своей жизни, первым своим вздохом я обязан ему, первый свой крик я издал, наполнив им грудь!  

Уже взбираясь по трапу, я на мгновение остановился, одарил город прощальным взглядом и в последний раз наполнил легкие земным воздухом – ядовитым, чумным, разъедающим легкие… родным воздухом.  

Я переступил порог корабля, а в груди моей еще горел тот самый, последний мой земной вздох. Струи горячего пара окутали меня белесой дымкой, на коже осел мылкий дезинфицирующий раствор.  

- Проходите – проскрежетал динамик, темневший над моей головой – выдохните воздух. В нем содержатся вирусные частицы А-3-С….  

Я выдохнул не спеша, через нос, а затем вдохнул снова – но на сей раз в мои легкие ворвался другой, очищенный воздух, пахнущий мылом и хлоркой.  

Дверь отъехала в сторону, и я ступил на белые псевдопластиковые плиты, которыми был устлан пол пассажирского салона.  

Мягкие кресла располагались возле иллюминаторов, так, чтобы пассажиры могли на прощание посмотреть на Родину. Я занял свое место, стараясь не смотреть на желтолицего, который трусливо зашторил свое окошко.  

Сквозь толстый слой псевдостекла, разрушенные улицы, обступившие космопорт со всех сторон, казались совсем целыми, прежними, живыми….  

Вот, искривленные стеклом, по улице мчатся тени людей, автомобилей… стайки голубей кружат над тихими, уютными сквериками. Там, где в городе мертвых зияла воронка, оставленная ядовитой бомбой, в городе живых стояла дивная скульптура из белого камня. Кажется это была Гея – античная богиня Земли….  

Где-то в металлическом чреве корабля раздался мерный гул. Кресло, на котором я сидел, мерно задрожало, город-призрак за окном расплылся неясным серым пятном….  

Ну вот и все. Я навеки покидаю Землю…. Я больше не Землянин….  

Мысль эта ужалила меня.  

Я не землянин? И верно – я признаю это с грустной необходимостью… я не землянин… я – маргинал.  

Рожденный земной женщиной, сотканный из плоти Земли, я – крошечная песчинка, отколовшаяся от горы, и подхваченная ветром. Я – прах, осевший на земной плоти, кусок материи, возомнивший себя разумным существом….  

Предатель… изменник… трус….  

Как же? Неужели я?  

Изувеченное войнами, израненное бомбами и ракетами, окутанное ядовитым облаком, отравленное мором тело моей матери, моей Земли останется здесь, в холодном пространстве. А я – не самый верный из ее отпрысков – улечу прочь, в другой мир, туда, где я буду чужаком, «землянином». И пусть меня будут окружать мне подобные – Земля, единственное, что важно в этой жизни, будет далеко….  

В салоне заиграла приятная музыка.  

- Я оставляю здесь свою страду – пел артист.  

Нет!  

Я расстегнул сковавшие меня ремни.  

- Офицер! – обратился я к человеку в форме, который сидел тут же, на соседнем кресле, погруженный в какие-то свои думы – офицер, когда мы войдем в плоскость сверхсвета?  

- Через десять минут – последовал удивленный ответ.  

- Я хочу назад!  

- Что-о-о?  

- Я хочу назад, на Землю! – сердце мое лихорадочно билось, а в легких, кажется, вновь полыхал тот самый, земной вздох….  

- Успокойтесь, гражданин – офицер недоуменно переглянулся с солдатами, затем с пассажирами – мы все понимаем ваш стресс…  

- Да он с ума сошел! – прохрипел желтолицый.  

- И верно! – отозвался кто-то – а ну сядь! Сядь на место и не высовывайся!  

- Займите свое место, гражданин – велел офицер – через пару часов мы будем на Гее. Все будет хорошо…. Гражданин!  

- Именно! – закричал я – гражданин! Я – землянин! Я возвращаюсь!  

****  

Отравленный воздух, отравленное солнце. Черные язвы, оставленные бомбежкой. Совсем уже пустой город, окруженный чумной оградой. Город одного гражданина. Планета одного землянина. Моя планета.  

Сюрпризный момент  

Самое раннее декабрьское утро. Не по годам серьёзная девушка завершает утренний макияж. Длинные, роскошно густые ресницы почти не трепещут под точными взмахами маленькой жёсткой щёточки, хотя сама девушка и всё своё внимание, и всю свою собранность отдаёт совершенно другому занятию. В глазах, отражённых зеркалом, сначала вспыхивают зеленоватые искры, выплескивая вопрос, полный тревоги, и тут же их серая глубина успокаивается, потому что ответ готов.  

- Хорошо ли подготовлены сюрпризные моменты?  

- Конечно, хорошо. Все четыре. Ёлка. Дед Мороз. Снеговик. Подарки.  

- Получат ли призы дети, не охваченные сольными номерами?  

- Это те, что ни петь, ни свистеть? Естественно. Список уже лежит в правой рукавице Деда Мороза. Вот Дед Мороз, кстати, и для меня момент сюрпризный... Артиста пригласили из оперетты. Вряд ли он хотя бы прочтёт сценарий. И как звезда соблаговолит себя вести, одному Богу известно.  

- Все ли малообеспеченные родители взяли у кастелянши карнавальные костюмы для своих детей?  

- Все, кроме Прощайкина. Свой принесут.  

- Надо бы проверить!  

- Непременно проверим.  

Но проверка не удалась. Задыхающаяся от долгого бега мама Прощайкина буквально волоком втащила в помещение подготовительной группы яростно упирающегося Вову в тот самый момент, когда из музыкального зала зазвучал «Вальс Цветов» и повлёк вниз по лестнице яркую гирлянду, хитроумно и накрепко сплетённую ручонка к ручонке. Впереди величаво двигалась нежная, как перо павлина, двадцатилетняя воспитательница. Останавливать движение нельзя, нужно посадить детей до окончания музыкального произведения, как было с точностью до полушага отрепетировано, потому Вера Вячеславовна (это и есть павлинья нежность), не теряя праздничной интонации в голосе, на ходу спросила, всё ли в порядке с костюмом, и успела предупредить, что в детском саду сейчас свободны десятка полтора зайчиков, пять-шесть медведей, Бармалей и Кот-в-сапогах. Опоздавшая мама с риском перевалиться через перила отвечала:  

- Не волнуйтесь, Верочка Вячеславовна, у нас костюм – лучше не придумаешь: из бархата, гипюра и атласа, я на него пятнадцать лет назад две зарплаты истратила.  

- Вот и хорошо. Быстренько переодевайтесь – и в зал...  

Интересно, кому бархатный костюм предназначался пятнадцать лет назад?..  

Мысль эта мелькнула и погасла, потому что первый сюрпризный момент – ёлка – невольно останавливает взгляд. А там, где останавливаются детские глаза, неизбежно останавливаются и ноги. Воспитательница доподлинно знала об этой закономерности и поспешила предотвратить опасность смешения стройно движущихся рядов.  

Вере Вячеславовне вообще всё в детском саду удавалось, поговаривали даже, что она рождена для именно этой нелёгкой и ответственной профессии, хотя и малопочтенной... И сейчас, с последним аккордом пианино, она успела с удовлетворением проверить, все ли дети удобно устроились.  

Лишь один стульчик вдали, у самой ёлки, остался свободным. «Прощайкин...» – вспомнилось с беспричинным беспокойством. Впрочем, почему беспричинным?!  

Но тут на середину зала выплыла ведущая.  

- Дорогие, любимые наши дети! Уважаемые родители! Вот и наступил долгожданный праздник – Новый год! Все мы знаем, что этот день не бывает без смеха, без подарков, без ёлки. И всё это нам приносит... нам приносит... – Она выразительно всплеснула руками. – Кто же приносит, а? Кто?.. Я забыла, как его зовут! Он такой большой, такой добрый! Тот, кто и эту ёлочку нам подарил! Дети, подскажите, пожалуйста, его имя!  

- Дед Мороз! – послушно обрадовались дети.  

- Правильно, Дед Мороз! Как я могла забыть! Давайте позовём его к нам на праздник! Знаете, как нужно его позвать? А вот так: Дедушка Мороз! И ещё раз: Де-душ-ка Мо-роз! И ещё: ДЕ-ДУШ-КА МО-РОЗ! Сколько раз нужно позвать, чтобы он пришёл?  

Дети, уже полгода посещающие компьютерный класс, призадумались, не понимая, чего же от них хотят, если всё уже сказано.  

«Какие дубовые у нас сценарии...» – улыбка Веры Вячеславовны этой мысли не отразила, зато под её призывом встрепенулась хорошенькая Снежинка, встала, оправила пышный марлевый подол и, тряхнув локонами, отчеканила:  

- Три раза!  

- Правильно! – оживилась растерявшаяся было ведущая. – Садись, Леночка. Значит, после слов «три-четыре» зовём Дедушку Мороза ТРИ раза. Три-четыре!  

Вера Вячеславовна мысленно поморщилась: ах, как эта высокообразованная дама непростительно запутывает детей! Три – и тут же четыре, да и снова – три...  

Воспитательница пристально оглядела детей, увлёкшихся кричалкой. Тщетно. Лишь пятый призыв Деда Мороза был пресечён, и то – не ею.  

Мощный бас из-за дверей перекрыл звонкоголосый нестройный хор, слышимый теперь менее комариного писка в горле поющего геликона. Песня была о метелях, о многотрудном пути Деда Мороза сквозь все препятствия, голос был красивым и умелым, он заставлял дрожать люстры и сердца... Вот и второй сюрпризный момент состоялся. Дед Мороз вошёл.  

Вера Вячеславовна на минуту заслушалась и не сразу почувствовала неладное в зале, а почувсвовав, не могла понять, что же именно происходит не так, как следует. Сначала она с ужасом увидела, что её подопечные абсолютно не уважают классическую музыку. Они, слушая патетически-торжественную песнь, почему-то корчатся от смеха и сползают на пол со своих стульчиков. Бас Деда мороза обескураженно засуетился, смял окончание и умолк, обнажив хохот и взвизги: «Прощайкин! Смотрите на Прощайкина!»  

Вера Вячеславовна увидела в пустоте зала Вову и окаменела.  

Вова был последним ребёнком в семье и, скорее всего, был поскрёбышем незапланированным. Трёх старших дочерей ежегодно, пока не выросли, на ёлку одевали в единственный, но исключительно красивый и дорогой костюм, неизменно вызывавший всеобщее восхищение. Видимо, ожидалось восхищение и на сей раз: атласные лепестки многослойной нижней юбочки под красным бархатом, расшитым жемчугом и перламутровыми блёстками, обнаруживали голенастые ножонки в сильно растоптанных кроссовках, белая гипюровая блузка и тесно зашнурованный корсет с вышитыми гладью маками плотно охватывали угловатую мальчишескую фигуру, а ярко-алый бархатный чепчик открывал короткую, жиденькую белобрысую чёлку и крупные, с горошину, веснушки на носу...  

Дети, не переставая хохотать, уже громко рифмовали фамилию мальчика и ласковое прозвище съеденной волком сказочной бабушкиной внучки, а Вова всё ещё шагал по простору зала, шагал мрачно и неторопливо, крепко, как оружие, прижимая локтем к животу изящно сплетённую корзиночку со снедью.  

Дед Мороз, забыв о своей роли, вдруг ринулся в противоположную сторону, туда, где сидели родители.  

- Так вот почему современные мужчины меняют ориентацию, – вполголоса пророкотал артист, – шерше ля фам! Ищите мамочку! – Он вытер лоб краем бутафорской бороды и с горечью продолжил: – Если бы вы знали, сколько таких развелось повсеместно... Особенно у нас, в сфере искусства... Вымрем скоро, родители! Вспомните Древний Рим...  

Он намеревался продолжать и продолжать, но Вера Вячеславовна сочла нужным прервать этот обличительный монолог.  

- Тихо, дети! – крикнула она. – Вы молодцы, вы сразу всё правильно поняли! Это чудесный юмор, это действительно смешно! Вова у нас, оказывается, артист, как Олег Табаков в кино про Мэри Поппинс! Давайте попросим Деда Мороза найти в мешке самый замечательный, самый вкусный подарок для Вовы!  

Дед Мороз послушно вернулся к своим обязанностям, а все Снежинки и Мушкетёры, все Покемоны и Телепузики окружили Вову Прощайкина и теребили его, и хлопали по плечам, и обнимали:  

- Ну, класс!  

- Ну, ты даёшь!  

- Слушай, прикольно!  

- Может, автограф дашь мне на всякий случай? – смеялась и Вера Вячеславовна.  

А потом вступил в свои права сценарий: дети увлечённо водили хороводы, танцевали, играли, отгадывали загадки, пели песни и получали подарки.  

После окончания утренника Дед Мороз в мокрой от пота майке сидел у кастелянши и пил компот из большой кастрюли. Он умаялся... Он шёпотом ругал и себя, и окружающую действительность. Снимая марлевой салфеткой с его щеки остатки грима, кастелянша, бывшая одноклассница, успокаивала как могла:  

- Всё прошло замечательно! Ты – профи! – шептала она. – Какое тебе ещё доказательство нужно? – и кивала на дверь.  

А дверь уже с полчаса подёргивалась, в неё скреблись, осторожно постукивали, а замочная скважина исторгала мольбы:  

- Дедушка Мороз, ну пожалуйста, всего одно стихотворение, малюсенькое, ну пожалуйста, ну можно, я его расскажу, мне подарка не надо, я просто так хочу рассказать...  

- Дед Мороз на другой ёлке! – время от времени громко объявляла кастелянша. – Он давно ушёл!  

- Нет, – не унималась замочная скважина, – нет, я сторожил, я видел, он ещё здесь... Ну, пожалуйста...  

Потом послышался голос Веры Вячеславовны, и вместе с удаляющимися шагами все посторонние шумы в коридоре стихли.  

Молодой, крупный, чрезвычайно элегантный мужчина, которого со всеми предосторожностями освободили, наконец, из заточения, ахнул. На ручке двери висели плечики с костюмом Красной Шапочки, а на полу стояла корзинка с уже остывшими пирожками, из-за которых и опоздала на детский праздник многодетная мама Прощайкина.