Arifis - электронный арт-журнал

Открывающаяся дверь заскрипела и в нос ударил перемешанный запах борща и застоявшейся мочи. «Давненько я не заходил в этот подъезд... как там Серёга поживает?» – поднимаясь по лестнице, я мысленно представил нашего очкарика, занудного однокурсника с вечно развязанными шнурками на стоптанных ботинках. Его занудство нас мало трогало, но сам Серёга вечно был озабочен типичными вопросами: «А вы как думаете? Ведь верно же?»  

Звонок на двери исправно пропел неизвестную мне мелодию и в открывшуюся дверь выглянула взлохмаченная голова, увенчанная большими роговыми очками. Широкая улыбка Серёги демонстрировала радушие:  

– Алекс, как хорошо, что ты наконец вырвался из своей конторы и заглянул ко мне! Я уже поставил чайник и мы сейчас отметим нашу встречу.  

То, что Серёга предпочитал чай остальным напиткам, мне было не в диковину, поэтому я утвердительно мотнул головой и прошел за хозяином на кухню.  

Кухня как кухня, во всех хрущёвках так: плита, стол, пару шкафчиков и белые занавески на окнах. Намётанным взглядом я отметил, что женской руки здесь нет.  

– А жена от меня ушла ещё два года назад, так что я холостякую помаленьку.  

– А ..., потянул было я, но Серёга прервал на полуслове:  

– Нет, и любовницы нет.  

Слегка ошарашенный его ответами на вопросы, которые только срывались с моих губ, я прихлебывал чай, рассматривал репродукцию натюрморта на стене и ... молчал. Молчал как рыба об лёд, хотя никогда не считал себя стеснительным и малоразговорчивым. Серёга что-то рассказывал мне о своей жизни за те пять лет, которые мы не виделись после выпускного, про жену Лену, сбежавшую от него с художником, про соседей и последний концерт Киркорова.  

И ни одного вопроса в мою сторону. НИ ОДНОГО!!! Сказать, что он меня игнорировал, не могу. Подкладывал печенье, нарезал торт, улыбался, похлопывал по плечу. А я всё ждал его «Ведь верно же?»  

– Да ладно, Алекс, не расстраивайся так, всё поправимо.  

– Что ты имеешь ввиду?  

– Да твоё желание услышать от меня какой-нибудь вопрос. Ведь верно же?  

– Уф-ф! Наконец-то! А я уж подумал: «Не подменили ли тебя?»  

– Я сам изменился.  

– Неужели тебя ничего не интересует?  

– Хм! Меня многое интересует, а банальных вопросов не задаю по простой причине: я знаю ответы на них.  

– И даже про мою жизнь знаешь?  

– Не больше, чем ты сам о ней знаешь.  

– Ну, спасибо хотя бы на этом. А откуда информацию черпаешь?  

– От тебя и черпаю.  

– Постой, постой, мы с тобой давно не виделись, общие знакомые тоже как-то не совсем в курсе моих дел... Телепатия?  

– Почти, – ухмыльнулся Сергей и подлил мне чайку, – на вот, тортик попробуй, сам испёк.  

– Что значит ПОЧТИ? Телепатия или есть, или её нет. «Почти» – не бывает.  

– Согласен на все сто. Просто я изобрел прибор, который читает мысли других людей.  

– Этого принципиально не может быть! Ты что, забыл, что профессор Юлдашев говорил?  

– Все правильно говорил наш проф. Мозговые импульсы действительно не поддаются детальной расшифровке никакими сверсложными приборами. Человек еще способен уловить мысль своего собеседника телепатически, но прибор... А я и не считываю с мозгов... Погоди ты со своии вопросами! Я их и так слышу. Лучше сиди тихо и не перебивай.  

Как думает человек? Правильно, словами. Попробуй думать, не проговаривая предложений про-себя. Даже тогда, когда мысль охватывает огромное поле образов и ощущений, человек произносит отдельные, ключевые слова. От мозга импульс идёт к речевым мышцам в любом случае: произносишь ты слово вслух или только «думаешь» его. Просто при молчании этот сигнал предельно слабый. Каждой мышце соответствует свой сигнал, имеющий электромагнитное поле, которое можно уловить таким же способом, каким приёмник ловит радиоволны. Остаётся только разделить это множество сигналов, дифференцировать их и определить, к какой мышце речевых органов принадлежит именно этот импульс.  

Далее создаётся математическая модель органов человеческой речи, программируется и заносится на чип. Чип получает принятый сигнал от «думающего человека» и моделирует речь на выходе. Ты можешь её слышать через динамик, маленький наушник или как я – через специальный динамик, встроенный в дужку очков.  

Я смотрю, ты только сейчас заметил, что дужки моих очков толще обычных. Так вот, вся сложность даже не в том, что я тебе сказал, а в приёмнике. Нет, приём сигнала для меня большой трудности не составил. Вся проблема была в этой самой дифференциации. Не буду утомлять тебя перечислением ошибочных путей поиска ответа на этот вопрос. Скажу только, что я остановился на растровом локаторе, встроенном в оправу вокруг линз. Поворотом головы в сторону собеседника или другого человека, чьи мысли я хочу «прочитать», я направляю растровый локатор на органы его речи. А уже потом компьютер сам разбирается во всех тонкостях его разговора. Компьютер маленький и помещается у тебя в любом кармане. Сигнал в наушники передается радиоволнами. Пока у меня в работе русскоязычный анализатор речи. В дальнейшем предполагается не только использование карт других языков, но и синхронный переводчик.  

Нет, Алекс, шпионскими страстями я заниматься не хочу, у меня более грандиозные планы. Представь на минутку, что эти аппаратики будут продаваться в любом магазине по цене компьютера PALM. Люди кинуться их покупать – это же очевидно, как дважды два. Кто же захочет быть «прослушанным», но не слышать самому. Конечно, на первых порах будут различного рода конфликты, ссоры и скандалы, но в конечном итоге победит разум. Уже через одно поколение люди кардинально изменятся: не будет лжи и предательства, честность будет прививаться с детства как самое естественное состояние. В мире исчезнут войны, терроризм и прочая, и прочая. Люди будут счастливы самым естественным образом, а конфликты сведутся к минимуму: некоторые бытовые неувязки, от которых никто не будет никогда застрахован. Да и нужно ли полностью от них избавляться?  

Я слушал Сергея и думал. Я думал о разных ситуациях, которые могут повернуть его изобретение в противоположное от «Счастья» русло, а мой очкарик, уловив мои мысли, уже развивал тему, доказывая, что и эта проблема будет решаться положительно, хотя и не так быстро.  

– А вы как думаете? Ведь верно же?  

- У меня тут за пазухой есть одна рукопись, – сказал др. Джеймс Мортимер.  

- А я это заметил еще до того, как вы вошли сюда, – сказал Холмс. 

- Это очень древняя рукопись. 

- Начало восемнадцатого века, если, конечно, не шестнадцатого. 

- Но как вы смогли определить это с такой феноменальной точностью, сер? 

- Вы все время вертите рукопись у меня перед носом, правда, делаете это так быстро, что мне никак не удается прочитать дату в конце документа, ну, да и так справлюсь. Такому эксперту как я было бы нелепо ошибиться в дате написания подобной рукописи даже на месяц. Вы ведь читали мою непревзойденную книгу об этом предмете. Она называется «Все делают Это!». В этой монографии я на примере туалетной бумаги объясняю как по дате ее изготовления и времени использования найти преступника. Таким образом, я датирую ваш манускрипт, который, кстати, написан на рулоне «Нежный Поцелуй Мамы», 1730-м годом, где-то июлем месяцем, когда так хорошо пишутся всякие глупости на туалетной бумаге в ленивом полуприседе на досках отхожего места. 

- Точная дата – июнь! – др. Мортимер раскатал рулон на полу. – Эта семейная реликвия была передана мне на хранение сером Чарльзом Баскервилем, чья внезапная и нелепая смерть три месяца назад так взволновала одну посудомойку из Девоншира. Говорят, он не успел заплатить ей жалование. Я имел честь быть персональным другом, телохранителем и проктологом покойного. Он был человеком беспорядочных взглядов, рассеяным и непрактичным, и совершенно наплевательски относился к этому документу. Однажды он даже хотел использовать этот рулон по прямому назначению, но я, к счастью, отговорил его, ведь бумага к тому времени уже сильно загрубела, и он мог пораниться. Каково же было мое изумление, когда то, о чем предостерегал этот древний манускрипт, над которым сер Чарльз столько смеялся на вечерних посиделках, в конце концов, и случилось! 

Холмс встал на четвереньки и прополз вдоль рукописи. 

- Как видите, Ватсон, чередование длинных и коротких завитков в буквах помогло мне определить время и место написания документа. 

Я нагнулся и через плечо Холмса различил на желтой бумаге оглавление: «Баскервиль холл» и ниже, огромными корявыми буквами дата – 1742. 

- Я думаю, что это какая-то легенда или былина, или анекдот в некотором роде. 

- Да, это запись основной семейной легенды рода Баскервилей. 

- Но какое отношение она имеет к нашему времени? И зачем вообще вы беспокоите меня по таким пустякам? 

- Самое прямое! Самое наипремейшее непосредственное отношение к событию, которое произойдет в ближайшие двадцать четыре часа! Но манускрипт очень короткий, всего три с половиной метра, и, если вы не возражаете, я прочту его вам. 

Холмс растянулся на диванчике, заткнул уши салфетками и закрыл глаза с видом полного пренебрежения к нашему гостю. Др. Мортимер смотал манускрипт, подтащил его к камину и, постепенно разворачивая, начал читать скрипучим зловещим голосом старинные слова: 

«Немало глагола о Еноте Баскервилевом речено бысть и яко есмь от чресел Хуго Баскервилевых по прямой линии и внимаша глагола отче сваго а он от сваго пишаху историю сию да уверовали паче яко начертано. Увещаюша понеже сынов моих ибо несть такого греха злосрамна якого несть вопрощения от искупителя нашаго або несть такого блуда и срама якого не искупитися убо скорбя молитвою и покаянием. Внимайтя сие с верою елико не повторятися плоды прошлаго а тако же буие всеосмотрительны во будущем поелику страсти срамные еже отцы наши вопияли яко тяжко вси могут возвратитеся и помене не подлежат. 

Знамо бо во время Великия Смуты (коея история чудна писана лордом Кларентоном и учитися оной вами рекомендую) поместие Баскервиль холл маелось Хуго от оного имени и бысть он нрава пияного жестокосерного и злаго аки аспид»… 

Далее переводить этот староанглийский бред нет сил. 

Когда др. Мортимер добрался до окончания этой странной повести, он стащил с носа очки и вперил взгляд в Холмса. Мой друг протяжно всхрапнул, перевернулся на бочок и пустил слюну. Его сигарета упала на диван и прожгла в кожаной обивке очередную дырку. 

- Вам это не интересно? – грустно спросил др. Мортимер. 

Холмс открыл левый глаз и отрешенно сказал: 

- Интересно. Для бездельников, привыкших рыться в общественных уборных. 

Др. Мортимер вынул из-за пояса пожелтевший газетный обрывок. 

- Тогда, мистер Холмс, я расскажу вам еще о кой каких фактиках в дополнение к прочитанному. Это «Девонширские деревенские хроники» от 14-го мая сего года. Здесь вкратце описываются обстоятельства смерти сера Чарльза Баскервиля, произошедшей незадолго до этой даты. 

Мой друг засунул салфетки поглубже в уши и отвернулся к спинке дивана. По всему было видно, что предмет разговора все более интересен ему. Наш визитер протер очки полой тулупа, водрузил их обратно на нос и начал: 

«Внезапнейшая и глупейшая смерть сера Чарльза Баскервиля, чьё имя широко известно среди обитателей Девонширских болот, повергла в трепет и панику всю юго-западную часть королевства. Несмотря на то, что сер Чарльз поселился в Баскервиль холле совсем недавно, его вздорный и беспокойный характер уже успел порядком надоесть тем немногим обывателям, имевшим несчастье проживать поблизости. Сер Чарльз, как хорошо известно, нажил баснословное состояние на спекуляциях наркотиками в Южной Америке. Когда местные власти вышли на его след, он свернул свою контору, продал по дешевке дело, и бежал в Англию. Прожив в родном поместье всего два года, он успел развернуть повсеместно бурную и неадекватную с точки зрения закона деятельность, которая была прервана его скоропостижной смертью. Будучи бездетным, он быстро заставил окружающих молиться за свое здоровье и удачу, так как оплел финансовой паутиной весь Девоншир, и многие, кто имел несчастье попасть в зависимость от его темных операций, имели персональную заинтересованность в его здоровье и долголетии»...  

Газетная статья скучна, как петросяновский концерт. Пропускаем… 

Др. Мортимер смотал рукопись и засунул ее обратно за пазуху.  

- Это и есть общеизвестные фактики, мистер Холмс, относительно смерти сера Чарльза. 

- Я должен поблагодарить вас, – сказал Холмс – за то, что вы отняли у меня столько драгоценного времени, чтобы изложить историю, о которой уже давно трубят все желтые газеты Лондона. Но в последнее время я почти не читал их, так как был занят одним пикантным делом, связанным с Ватиканскими Камеями, и почти постоянно жил в Риме на одной лестничной площадке с Папой 1-ым. Так что я слегка потерял нить происходящих в Лондоне событий. Так вы говорите, что статья приводит только общеизвестные факты? 

- Ага. 

- Так дайте же мне поскорее секретные! – он вскочил, сцепил тонкие пальцы в замок и всем своим видом показал внимание и заинтересованность. 

- Так слушайте же! – надрывно сказал др. Мортимер, который от волнения находился почти на грани эпилептического припадка. – Я не верю ни единому слову здесь! Мотивы, по которым я мужественно утаил кое-что от следователя, допрашивавшего меня несколько часов, напрямую связаны с репутацией покойного, ибо для человека научной закалки нет ничего более страшного, чем опоганить доброе имя и ничего более простого, чем обвести вокруг пальца полицию, сообщив следствию обстоятельства, и без того очевидные, как дважды два. Поэтому я, конечно, рассказал органам гораздо меньше, чем знал, но теперь я не вижу причин утаивать что либо от вас. 

Болото наше очень унылое и безлюдное, и все кто живет на нем пытаются почаще встречаться. Поэтому я находил большую пользу в соседстве сера Чарльза. За исключением мистера Франкланда из Лафтер холла и мистера Степплтона, местного чудака-натуралиста, нет ни одного более или менее порядочного человека на много миль вокруг. Сер Чарльз был очень эксцентричным человеком, но его застарелая болезнь и беспорядочные научные познания в некотором роде связали нас сердечной дружбой. Он привез множество диковин из Южной Америки и долгими унылыми вечерами мы убивали время, проводя сравнительный анализ черепов индейцев Майя и конквистадоров. 

На протяжении последних нескольких месяцев стало сдаваться мне, что нервишки у покойного слегка пошаливают. Он почему-то стал принимать слишком близко к сердцу содержание документа, над которым так часто посмеивался и который я вам представил, настолько близко, что перестал гулять в своем собственном саду, не говоря уже о прогулках в одиночестве по пустынному болоту ночью. Представьте себе, мистер Холмс, идея фатального конца полностью завладела им, и часто, во время наших чаепитий, он спрашивал меня, не случалось ли мне замечать на болотах что-нибудь странное или слышать посторонние звуки. Особенно его интересовал вой енота, и этот вопрос он задавал мне множество раз, и всегда голос его дрожал и заикался. 

Я очень хорошо помню как однажды вечером, за три недели до его печального конца, я подъехал на своей тележке к его дому. Он стоял на пороге. Я выскочил из тележки и подошел к нему. Я увидел его глаза, которые смотрели куда-то в даль, и в этих глазах я прочел такой ужас, что у меня чуть не подкосились ноги! Я резко обернулся и успел заметить только смутную тень чего-то большого и темного, метнувшуюся в отдаленные кусты. Взволнованный и обеспокоенный, я бросился к кустам, но ничего, кроме чьих-то рваных подштанников, там не обнаружил. Оно исчезло, но оставило неизгладимое впечатление в мозгу моего друга. Я оставался с ним весь вечер и не могу вам передать все эмоции, которые сер Чарльз явил мне, пока портвейн не сделал своего дела, и проклятый манускрипт не вывалился из его дрожащих рук. Я привел этот маленький эпизод только потому, что, как мне кажется, он имеет важное значение ввиду трагедии, которая вскоре последовала, хотя при других обстоятельствах, вы бы, конечно, подняли меня на смех из-за полного отсутствия рационального зерна в моем повествовании. 

Это по моему совету сер Чарльз собирался отправиться в Лондон, поразвлечься. Я знал, что его сердце надорвано, и атмосфера ужаса, в которой он жил в последнее время, могла серьезно повлиять не его здоровье. Я думал, что несколько месяцев ресторанов, казино и женщин легкого поведения, приятного времяпрепровождения в веселой круговерти города вернут нам совсем нового человека. Мистер Степплтон, близкий друг покойного, очень заботившийся о его здоровье, полностью меня поддерживал. И тут случилась эта ужасная катастрофа. 

В ночь смерти сера Чарльза, Берримор, управляющий Баскервиль холла, который нашел тело, послал кучера Перкинса за мной, и, так как я немного припозднился за рюмочкой хереса и еще не лег спать, то был в Баскервиль Холле меньше чем через час. Я исследовал и запомнил все факты, относящиеся к делу. Я проследовал вдоль цепочки следов в тисовой аллее, я видел пятно примятого мха на том месте, где он остановился, я отметил изменение формы следов дальше этого места и заметил, что других следов, кроме следов Берримора не сохранилось на мягком гравии дорожки. Наконец, я внимательно осмотрел тело, которое до моего прихода никто не трогал. Сер Чарльз лежал лицом вниз, с раскинутыми руками. Его пальцы впились в землю, а все мышцы так свело судорогой, что я еле его узнал. На теле не было никаких физических повреждений. Но, все-таки было одно неверное заявление, сделанное Берримором при допросе. Он сказал, что не было никаких следов на земле вокруг тела. Он просто не заметил их. А я – да, в некотором отдалении, но четкие и свежие. 

- Следы? 

- Следы. 

- Мужские или женские? 

Доктор Мортимер посмотрел на нас совершенно сумасшедшим взглядом и его голос хрипло простонал: 

- Мистер Холмс, это были следы гигантского енота! 

- Макароны... иваси... майонез!.. масло... молоко... молоко... молоко...  

Разложив приобретенные продукты на столе, Альбина устало, но с заметным удовлетворением рассмотрела этот «изобильный» натюрморт. Вспомнила о записульке, лежащей на тумбочке трюмо и, снимая на ходу плащ, берет и шарф, вернулась в прихожую.  

- Ну и рожа у тебя... – беззлобно заметила отражению в зеркале, привычно разглаживая кончиками пальцев утолки глаз: – Опять какая-то бяка выскочила...  

Появилась необходимость заняться «бякой» на подбородке вплотную. Потянувшись за лосьоном, снова увидела записку, но теперь стало совсем не до неё, поскольку желание нанести питательное молочко для увядающей кожи ело поедом.  

Ругая себя за хроническое нежелание заняться собой, Альбина пошла умываться в ванную, оставив послание супруга «на потом». Оно вряд ли любовное. Скорее, предупреждение о предстоящей ночной работе. Наконец, густо смазав лицо и шею, она взяла записку, села за кухонный стол и, отпивая молоко из пакета, принялась расшифровывать Сережины иероглифы, изо всех сил стараясь не улыбаться. Не зря учителя в школе принимали его почерк за издевательство. Каракули мужа напомнили ей другую записку, самую первую. Тогда Аля после долгих мучительных усилий решилась подойти к Сергею:  

- Пожалуйста, изложи устно, – попросила она, – не могу прочесть, даже любопытство не помогает.  

Она, признаться, слукавила, потому что содержание угадала до того, как развернула этот листок из альбома... Но до сих пор никакого содержания Сергей устно не изложил, оставаясь для жены загадкой: даже суммы его заработной платы не были ей известны, а уж времяпрепровождение – тем более. И до сих пор смысл написанного мужем Аля скорее угадывала, чем читала: «Поехал за продукцией... куда-то... буду поздно».  

- Все ясно, ясно, ясно... – мурлыча, она расставила пакеты, банки и свёртки в холодильнике, – как бы не погасло...  

Музыкально-поэтический изыск прервался телефонным звонком.  

- Ау! Я здесь, – пропела она в трубку голосом известной певицы Иммы Сумак, используя, насколько возможно, полярные регистры.  

- Альбина? Привет тебе от Виталия. А Сергея можно?  

- Нет его. И будет поздно.  

Ох, как она не любит этого Виталика. Наглые циничные глаза, постоянно слюнявый рот, как будто все время желающий сплюнуть...  

- Утконос беременный твой супруг! Так ему и передай! – мокрая пасть вулканом изрыгает гадкие словосочетания, сквозь которые Альбина с трудом уловила смысл: – Когда же я теперь домой попаду?!  

- А какое отношение у Сергея к твоему дому?  

- Да так, никакое...  

- Нет, сказал «а», говори и «б».  

- Это можно. Вплоть до «ё». Я могу с любой буквы, не так ли?  

Да уж! Недавно, будучи в состоянии «на бровях», он пытался приударить за Альбиной и весьма откровенно выразил неудовольствие по поводу её целомудрия.  

- Где я смог бы его найти?  

- Тебе лучше знать. Он что, ключи взял у тебя?  

- Догадливы, сеньора, ну просто чересчур. А ещё дама.  

Альбина, как нарисованного, увидела Виталика: лицо плохо воспитанного подростка, который только что подглядывал за своими родителями, теперь всеми черточками хихикает о каком-то постыдном знании.  

- Ближе к делу. Зачем ему ключи от чужой квартиры?  

- Я, видишь ли, развёлся...  

- Неудивительно. От души её поздравляю.  

- ... и сдал твоему кооператору одну комнату под склад. Чтобы не мучился. Теперь из черемушкинских лавок товар ежевечерне переезжает ко мне, что существенно поближе. Ему хлопот меньше, и я доволен: всегда под рукой друг, который при деньгах.  

- И что же?  

- А то, что он сегодня должен был сделать вторые ключи, а эти вернуть мне. Но не вернул.  

- Ступай домой. Он, вероятно, там.  

- А если нет? Такой конец отмахать, чтобы лбом в двери постучаться? Ишь, как на улице распога-а-адилось...  

- Где вы договорилась встретиться?  

- У меня в конторе.  

- Тогда жди. Может, побольше делишек обстряпаешь.  

- Юрист – не пожарник, по ночам обычно дома спит. Хотя не без исключения... Уже восьмой час, сколько можно ждать?  

- Восьмой?! О-о-о! Мне пора за дитём. Потом перезвоню, через часик.  

Наскоро вытерев лоснящуюся от крема мордочку, Аля выбежала за дверь с плащом и сумкой под мышкой. Движения рассчитаны до автоматизма: вызвать лифт, надеть и застегнуть плащ, в опускающемся уже лифте завязать «хитрым» узлом шарфик...  

... По улице упруго шагает моложавая, элегантная мадам – мадмуазель? – под ядовитого цвета зонтом.  

«Она, она...зелёная была...»  

Мурлыканье уютно устроилось внутри, его не заглушить даже монотонному хлюпанью дождя.  

И всё-таки этот стряпчий темнит...  

- Алик, стой! Не торопись на красный светофор!  

- Ой, сколько зим! Шурик! Куда идешь, нарядная? И как жизнь?  

- Жизнь как всегда. А иду в филармонию. Начало в двадцать. Хочешь?  

- А дите куда?  

- Маме позвони.  

- Неудобно. В другой раз как-нибудь. Спасибо.  

- Не за что пока. А где твой?..  

- Работает.  

- Красивая у него работа.  

- Конечно.  

- Блондинка, наверное.  

- Ты о чем?!  

- Молоденькая и худенькая, не то, что мы с тобой.  

- Не выдумывай!  

- Шуток не понимаешь.  

- Слушай, я опаздываю в сад. Не теряйся, звони, ладно?  

- Ладно, ладно. Завтра позвоню, расскажу о концерте.  

- Кто с кем играет?  

- Наши с чехом. Дирижер импортный.  

- Ну, пока. Буду ждать восхищенного звонка. – Чмок.  

- Жди. – Чмок.  

Пробежав два квартала, Альбина случайно увидела в длинной витрине магазина знакомое отражение под зелёным зонтом.  

«Неужели я?! О боже! Квашня! Растрёпа!»  

Телефон-автомат на углу. Исправный!!!  

- Мамочка, здравствуй, дорогая. Ты, случайно, не можешь...  

- Могу. У тебя всё в порядке?  

- Конечно! Вот, билет в филармонию достала. На восемь. Такая была битва! Дирижер приехал заграничный.  

- Ну, уж и битва... Иди-иди, не беспокойся. В кои-то веки надумала и вырвалась. Запасай положительные эмоции.  

- Ой, ну спасибо! Ну, ты прелесть!  

- Иди, опоздаешь. Да и я тоже. В штанах не ходи, не вздумай!  

- Что ты, что ты... Как можно...  

Теперь домой, домой, домой...  

Вдруг он уже приехал?! Уж я заставлю его объяснить намёки разных стряпчих и филармонисток. Отныне буду жёстко его контролировать. Прямо с сегодняшнего дня...  

Ку-ку!  

Нету никого.  

Виталику позвонить?.. Пусть ещё что-нибудь расскажет. Вытяну из него главные улики… Часик кончился… Можно звонить.  

Нет! Это всё неправда! Все завидуют нашему счастью…  

Повяжу пока. Осталось чуть-чуть, полрукавчика. Довяжу – и позвоню.  

По-моему, великоват... Нет, ничего…  

Лучше вообще не обращать на эти бреди внимания.  

Но информация к размышлению всё-таки есть... Вот вернётся, а я буду с ним холодна. Намучаю, сам себя выдаст.  

Последний ряд…  

«А Германа всё нет…»  

Ох, и дурочка. Это же явная провокация. Он ра-бо-та-ет! Вот явится, а для него свитер готов. Обрадуется, наверное. Впрочем, когда это он откровенно радовался?  

Буду сшивать. До готовности. Остаётся отутюжить…  

Блеск…  

Александра, Александра…  

Ты не Шура, ты… Кассандра…  

Готово.  

Два часа. Уже два часа ночи!!!  

В конторе почти сразу же сняли трубку.  

– Алло? Ты ещё там? Не спи, замёрзнешь. Диктуй адрес. Я съезжу за твоими ключами. Да, и привезу в контору. Не до утра. Ты-то чего разволновался?.. На тачке мигом обернусь. Записываю... А это как найти? Рисую... Ну, пока.  

Частник попался симпатичный, с разговорами не пристаёт…  

- Зачем, если не секрет, среди ночи в незнакомую местность? Поди, мужа вытаскивать?  

Сглазила. Но кивнула.  

- А надо?  

- Может, и правда, не надо.  

- Поедем лучше ко мне кофе пить.  

- Я подумаю, – затосковала Альбина.  

- Ну, думай. Ты какую музыку предпочитаешь?  

- Хорошую. Хард-рок…  

- Я тоже хорошую. Вот послушай.  

«Матушка, матушка, что во поле пыльно?..»  

- Да это же фольклор какой-то!  

- Ты не возмущайся... Это Бичевская вообще-то... Слушай лучше.  

«Сударыня-матушка, что во поле пыльно?..»  

- Знаете что, лучше довести начатое до конца, а потом видно будет, кофе захочется или цианистого калию... Поедемте на Черёмушки…  

- Мы туда и едем. Я, кстати, тоже там живу.  

«Дитятко, милое, тебя благословляю…»  

- Приехали?  

- Да, сейчас посмотрю, какой подъезд... Сиди в машине, не мокни зря. Как будто сюда.  

- Вы подождёте, ладно?  

- О чём разговор.  

Двери открыл Сергей. И отпрянул, увидев.  

В глубине комнаты сидела, погрузившись в кресло с ногами, юная и очаровательная.  

-Я за ключами. Виталик просил привезти.  

- Он должен был сам сюда приехать. Я его жду.  

- Красиво ждешь.  

- Это не моя девушка.  

- Неужели?! Что же она спешит уйти, не представившись?  

Юное очарование прытко стучало каблучками по лестнице.  

- Отдай ключи, говорю. Я обещала их Виталику.  

- Больше ты ему ничего не обещала?  

Альбинина сумка прилетела неожиданно. Сергей охнул:  

- Ну, ты даешь... – под глазом быстро синело, из носа капала кровь.  

Приостановившаяся было блондинка резво покинула подъезд.  

- Шеф, в центр едем?  

- Нет. Гуляй, девочка.  

Не сумев из двух связок ключей, добытых в бою, выбрать нужные и сунув обе в сумку, Альбина вдруг притихла. Ведь финиш. Не исправить. И зачем всё было затеяно, кому это было нужно?..  

- Едем домой, Казанова?  

- Едем.  

В машине сухо, тепло, спокойно.  

- На прежние места?  

- Да. И включите, пожалуйста, музыку. Она у вас действительно хорошая.  

«Он говорил мне: «Будь ты моею!»  

И стала жить я, страстью сгорая...»  

Звенели струны гитары, мерцали цветные отражения реклам на мокрой мостовой, редко, оттого и ярко, неслись навстречу светящиеся окна домов. «Дворники» танцевали на лобовом стекле автомобиля, удивительно попадая в такт. Сергей же тактом не отличился:  

- Слышишь, Аленький, хочу, чтобы ты знала: ты для меня пусть не единственная женщина, но единственно любимая...  

- Не мешай. Музыку слушаю. – Альбина дернула плечом, и рука мужа упала на сиденье.  

Остальной путь проделали молча.  

- Остановите здесь, пожалуйста. – Аля полезла в сумку за кошельком. Кошелек никак не находился.  

- Что-то звенит, значит, деньги есть, – засмеялся частник.  

Аля выудила поочерёдно три связки ключей. Больше не звенело. Для верности еще потрясла сумкой.  

- Сколько можно копаться? Я уже промок до нитки! – Сергей уже сердился.  

- Закрой дверь, дует, – не менее сердито ответила Альбина, продолжая поиски.  

Сергей захлопнул дверцу и перебежал до карниза. Частник снова засмеялся:  

- Ну, как же ко мне на кофе?..  

- А, – махнула рукой Альбина, – поехали...