Arifis - электронный арт-журнал

Сизиф: Скажите, как к вам обращаться? Помните наш давний спор по поводу «сударей» и «господ»? Вас как величать прикажите?  

Юкка: «Товарищ Юкка» звучало бы круто, да? Нет, давайте уж просто любым из моих имен, я на них легко отзываюсь.  

С.: Приветствую Вас, Юкка!  

Ю.: Здравствуйте, Сизиф! Здравствуйте, уважаемые читатели!  

С.: Цветоводством не занимаетесь?  

Ю.: Намекаете на псевдоним? Вообще – нет, не занимаюсь, но время от времени какие-то растения в доме появляются, как-то случайно и сами. Вот сейчас, например, у меня растет имбирь. Он начал расти сам из корня, купленного в отделе приправ, будучи засунутым в шкаф и там забытым. Я обнаружила это случайно, была потрясена и предоставила этому отважному корню, пережившему вакуумную заморозку, горшок с землей. Он вырос под два метра!  

С.: Так откуда же экзотический псевдоним, Ирина?  

Ю.: Собственно, ниоткуда. Всплыло – опять таки! – само, легко набирается, легко запоминается, неплохо звучит. Это позже я стала его «оживлять». Вот «Ирико-сан» – более объяснимо, так меня назвал как-то муж, отрывая от созерцания «японских садов» в глубине моей души для готовки ужина, и плюс вообще увлечение экзотикой еще с детства. Сейчас это стало повсеместно модным и я стараюсь не афишироваться, но от имени не смогла отказаться.  

С.: У Вас на автопортрете – орёл. Что он символизирует?  

Ю.: Свободу. Полет. Неограниченность пространства. Одиночество.  

С.: Традиционный вопрос – как попали на наш сайт?  

Ю.: От Мошкова, попалась на глаза ссылка Кристины и ...вот я здесь. Случай из разряда счастливых.  

С.: Ира, где Вы живете?  

Ю.: Петрозаводск, Карелия. Про край озер добавлять не буду, сказано так много, поэтому все равно кого-то повторю. Да это и не мой край, я приехала из Баку.  

С.: Что Вы говорите:)?  

Ю.: Красоту Севера я понимаю, но отстранено, она мне не близка. Я люблю огромное черное небо с тяжеленными звездами, горячий ветер с гор в конце декабря, сухую желтую степь и серебро утреннего моря, густую смесь ярких запахов и цвета... Здесь мне не хватает солнца, света, высоты. Короче говоря, я люблю, чтобы было тепло, сухо и далеко видно :-)  

С.: Так Вы южанка, Ирина? Как оказались в Карелии?  

Ю.: Не знаю, можно ли назвать меня южанкой. Мой папа был офицером, и так получилось, что большую часть жизни я прожила на юге, сначала с родителями, потом с мужем. Гарнизонная жизнь мне знакома с рождения, у меня и дед был офицером. А в Карелию муж перевелся служить.  

С.: Ваши произведения напоминают фриволите – кружево, сплетенное из ниток и воздуха! Как у Вас это получается? Может быть, больше расскажите о своем творчестве? Приоритеты, интересы, с чего всё началось? Кружево, кстати, не плетёте?:)  

Ю.: Нет, я в войну играю:)… И – можно ведь похвастаться? – осваиваю компьютерное программирование во встроенном редакторе, уже написала несколько миссий. А кружево никогда не плела, могу предположить только, что при вдохновенном плетении руки сами знают, что делают, нужно просто дать им свободу, это состояние должно быть знакомо импровизаторам в музыке. Так и со стихами, нужно «отпустить» мысли, они сами слова сплетут. Потом только лишние узелки и ниточки убрать, но это для меня самое трудное – собрать себя в кучу и запастись терпением. О своем творчестве, оказывается, не так просто рассказывать, стихами я увлечена лет с 8, но, как многие, писала «для себя», просто отражая в стихах свое настроение, в старших классах очень переживала по поводу происхождения вселенной и человечества (эта тема, кстати, осталась актуальной для меня, я так и не выяснила еще, ОТКУДА ВСЁ взялось:), потом, конечно любовь и дождь, это было надолго, ну а сейчас балансирую между «я в мире» и «мир во мне», здесь тем бесконечное множество. «Выйти в люди» со своими стихами решилась не сразу и совсем недавно, мне казалось, что это никому неинтересно, боялась открыть свой внутренний мир, который так долго был только моим. Я думаю, что это своего рода снобизм – «я такая сложная и вы меня не поймете», и плюс страх показаться (а хуже – оказаться!) смешной или неумной, потерять имидж «королевы». Когда начинаешь проводить «самопсихоанализ» – там столько скелетов!..  

С.: Ирина, Ваше творчество всегда насыщено тонким юмором, иронией. Лично мне, это нравится. Но иногда встречается непонимание…  

Ю.: Юмор – опасный инструмент, особенно тонкий (благодарю), он острее. Я стараюсь помнить об этом, потому что: сколько людей – столько же восприятий, что насмешит одного, может обидеть другого, и так бывает. Если мой юмор кого-то случайно задевает, я всегда готова принести свои извинения, потому что важнее не то, что я хотела, а то, что получилось. Я могу отстаивать свои принципиальные позиции и защищать свои взгляды, но для меня юмор – не та сфера, где нужно «стоять насмерть».  

С.: Как Вы считаете, насколько проза должна быть серьезной? Про стихи не спрашиваю:)  

Ю.: Наверно, я не делила бы так прозу и стихи. Это просто разные формы, и там и там – мы выражаем себя, даже когда говорим о чем-то отвлеченном и, на первый взгляд, не имеющем к нам непосредственного отношения. Но это не так, раз мы об этом пишем, значит возникла связь, возникло отношение, значит «зацепило». А серьезно или с улыбкой мы это отражаем в рассказе, стихотворении или картине – не столь важно, было бы уместным. У меня лично стихи, как правило, «серьезны», стихи – это лирика, романтика, а вот в рассказах нравится «посмешиться». Между прочим, прозу я начала писать только здесь, при Вашем попустительстве, так что отвечать вместе будем:)…  

С.: Вижу, что Вы искренне привязаны к журналу ARIFIS, скучаете без него, видимо, есть любимые авторы… Что Вас больше всего «цепляет» здесь?  

Ю.: «Цепляют», разумеется, люди, как же иначе. Без присутствия авторов – это просто библиотека. А привязанность действительно искренняя, а не потому, что мне нечем больше заняться. Добрый, дружеский сайт, живое общение и, несомненно, талантливые авторы. Нравится, что художники «забегают» к поэтам, поэты не чувствуют себя чужими в отделе прозы, то есть разделы не живут только внутри себя. Я полагаю, что это определяется не только замечательными личностными качествами организаторов сайта, но и его камерностью. Пока. Но законы развития едины для всего, и со временем, видимо, количество авторов наберет критическую массу и начнут образовываться отдельные группы, тусовки, как это происходит сейчас на многих литературных сайтах. Это закономерно, срабатывает инстинкт самосохранения. Чем больше авторов, тем невозможнее – просто физически – читать их, и автоматически ориентируешься на уже знакомые имена, другие выпадают из сферы чтения. К сожалению. Конечно, я говорю о себе, у кого-то может быть по-другому.  

С.: И всё-таки, Ирина, любимые авторы…  

Ю.: Не провоцируйте:) Мои симпатии, в принципе, можно проследить в комментариях, я их не скрываю.  

С.: Просто, чтитатели интересуются:)… Значит, камерность проекта ARIFIS нужно сохранять? По возможности…  

Ю.: Мое мнение Вы уже знаете, а вот нужно это или нет, да и возможно ли вообще – решать не мне. Я, скорее всего, и не взялась бы решать такой сложный вопрос. В любом случае выбор – где быть – останется за авторами, кто-то любит в клубе посидеть, а кому-то стадион подавай.  

С.: Вы как-то говорили, что бывают случаи, когда автор Вам симпатичен, но пишет плохо. Чем же он тогда может быть симпатичен? Комментариями?  

Ю.: Видимо, да. У него на десять стихов может быть всего одна изумительная строка или вообще не быть, но в комментариях человек раскрывается с такой интересной стороны, с такой добротой и искренностью, что неумение «стихослагать» отходит на второй план.  

С.: Комментарии – это значительный пласт журнала, они делают его живым…  

Ю.: Еще каким живым! Каждый из нас (не знаю, есть ли исключения?) помещает свое произведение, чтобы получить ответную (желательно -восторженную) реакцию, узнать мнение о себе как о поэте или прозаике, другими словами – получить оценку, сам-то себя он, конечно, оценил, а вот что народ скажет?  

Иной раз достаточно ответного смайлика, чтобы знать, тебя прочитали, тебя поняли, поддержали. Но самые интересные комментарии – это те, которые написаны профессионально-литературно (я так не умею), это дает дополнительные знания, позволяет увидеть свое детище глазами педагога, а не восхищенного родителя.  

С.: Как относитесь к стычкам, «побоищам», говоря Вашими словами, которые иногда случаются на сайте?  

Ю.: Если интересна тема, читаю. Сама в спорах почти не участвую, особенно если схлестываются знатоки, а я – дилетант с дивана. С буддийской философией под подушкой. И вообще, как сказал Эпиктет: «Человеку даны два уха и лишь один язык, чтобы он мог слушать в два раза больше, чем говорить»:)  

С.: Ира, любите влезать не в свое дело?  

Ю.: Подмывает иногда...  

С.: Иногда это получается неплохо, например, с подборкой «Не в своей тарелке»…  

Ю.: Это был «наш ответ Чемберлену»!  

С.: В смысле – мужчинам:)?  

Ю.: Да, так получилось, что это были мужчины:)…  

С.: Какой человек, по Вашему мнению, является личностью?  

Ю.: Личностью я назвала бы человека с выраженными волевыми качествами, разумеется, при наличии интеллекта. Образно говоря, это Всадник, правящий конем Желаний с помощью поводьев Воли. Он может быть Злодеем или Героем в равной степени.  

С.: Памятник Петру на Сенатской площади нарисовали:) Человек ищущий, сомневающийся не может быть личностью?  

Ю.: Про памятник – смешно, я почувствовала себя Церетели… А что касается исканий и сомнений… Без поиска нет находок, без сомнений – нет поиска, то, что останавливается – перестает быть. Яркие качества и способности, полученные человеком от природы, не делают его автоматически Личностью (мы ведь говорим о Личности с большой буквы?), нужны усилия, работа над собой, а человек ленив по природе своей, и себя ленивого очень любит. Поэтому, отвечая на Ваш вопрос, я на первое место поставила волевые качества. Воля не может быть дана, она может быть только получена путем усилий.  

Человек ценит только то, за что он заплатил, усилия – наша плата.  

С.: Можно распознать личность в интернете?  

Ю.: Ответ скорее «нет», чем "да"…  

С.: Значит, усилия мои напрасны…  

Ю.: Ничто не бывает напрасным:)…  

С.: Вы же распознали в Мифе личность?  

Ю.: Достойная гражданская и социальная позиция, которую я не могла оценить по-другому. У нас здесь, в Сети, совсем немного способов распознать человека, оценить его как личность. Собственно, таких способов всего два: произведения, где тематика, стиль, язык могут дать частичное представление о личности автора, выявить нравственные приоритеты, характеризующие его как личность, и – комментарии, где человек может раскрыться более непосредственно. А часть личности (не исключено, что и основная) остается за рамками Сети, или, если угодно, за плоскостью монитора. Поэтому я оперировала бы более корректным определением – виртуальная личность.  

Мы выходим в Сеть в том или ином облике, достоверность которого или приближенность к «оригиналу» определена, в первую очередь, нашим собственным желанием, насколько мы откровенны – никто, кроме нас самих этого не знает.  

Наверное, разумно помнить о том, что мы здесь общаемся не вживую, а опосредованно, здесь не увидишь глаз, не почувствуешь тепла руки… Через Сеть не выловишь «действительность», и то, как человек подает себя в Сети, зачастую отличается от него реального, вплоть до пола или количества, была же где-то «милая девушка», за которой скрывался то ли взвод солдат, то ли группа студентов, я точно не помню. Маски и сцена. Об этом говорил еще Шекспир, а Интернет добавил безнаказанность:)…  

Люди не боги, а прожить хочется несколько жизней, и разных, побывать таким, каким тебе хочется – но не можется. Интернет дает нам такую возможность. А если здесь, в Сети, мы МЫСЛИМ и ЧУВСТВУЕМ, то чем виртуальность отличается от реальности? Только телом. Да и слава богу:)…  

С.: Нет ли противоречий – если здесь мы чувствуем и мыслим, то это тоже часть нас, часть личности. Или это маски чувствуют и мыслят?  

Ю.: Вы и сами сказали– это только часть. Нет действия, не видны поступки. Не узнать, трус ты, подлец или герой, способен ли, выйдя из «литературного боя», возразить начальнику, например? Может ведь быть такое, что тихая девочка, пишущая «слезные» стихи о любви, завтра – в жизни – вытащит кого-то из огня, а автор поэмы, вызвавшей слезы на глазах и ком в горле, гордость нации – вытирает ноги об соседский коврик…  

Когда мы говорим о личности в Интернете, мы делаем допущение, что данный автор существует как самостоятельная личность, но – в рамках Интернета, так же, как в математике, например, сумма внутренних углов треугольника равна 180, но – в пределах эвклидовой геометрии, – то есть мы говорим о виртуальной личности, которая не всегда совпадает с «оригиналом». Мы берем как данность имя, внешний вид, всё, что человек сочтет нужным сообщить о себе, и общаемся с ним, исходя из этого. (Я опускаю те случаи, когда люди знакомы в действительности.) Таким образом, мы принимаем эти условия и более нам ничто не мешает делать выводы, строить умозаключения, спорить, радоваться, выносить оценочные суждения, знакомиться, дружить, любить и расставаться:)  

С.: Вы, где работаете? Где это место, где всем отделом смеялись над «Котом да Винчи»? Помните?  

Ю.: Я работаю в Петрозаводском государственном университете. Отдел называть не буду, а то нам могут сократить веселье)... Но по диплому я техник-механик бурового оборудования. Ну, нет в Карелии нефтяных скважин!  

С.: Знаю, Ирина, что Вы поклонница сериала Lost. Чем он Вам приглянулся?  

Ю.: Да, этот фильм я смотрю с огромным удовольствием. Приключения, тайна, захватывающий сюжет, прекрасная игра актеров, а главное – психология, люди вынуждены выстраивать отношения «с нуля», начиная с себя. Помните суфийское изречение: «Судьбу встречаешь на дороге, которую выбрал, чтобы убежать от нее»? Так вот фильм – об этом.  

С.: Три последних вопроса – Завидуете кому-нибудь? Какой у Вас любимый праздник? Что для Вас самое трудное в жизни?  

Ю.: Завидую тем, кто увидит и узнает то, чего никогда не увижу и не узнаю я.  

Любимых праздников нет, я их вообще не люблю. За их бестолковую обязательность и навязчивость, сама себе не принадлежишь. Например: хорошее грустное настроение, лежишь себе на диване в чем попало, а тут вдруг – здрасьте! Новый год или восьмое-марто какое-нибудь! И приходится надевать узкое и тесное, помаду на губы, салаты в тазиках, в ванной-туалете все время кто-то есть – одним словом, сплошное беспокойство:)…  

Самое трудное? В интеллектуальной сфере – хронология исторических событий, особенно «ниже нуля» – т.е. до н.э.  

В эмоциональной сфере – справиться с самолюбием.  

В быту – рано вставать):  

С.: Спасибо, Ирина! Мне кажется, беседа получилась очень содержательной. Спасибо большое!  

Ю.: Я старалась:)…  

Полчаса как сижу. Тихо. Безмятежно. Не обессудьте, нисколечки нет той непоседливости, которая пожизненно доконала. Высоченные окна подавляют своим светом. В голове будто пойманный на удочку окунь извивается любимый мною страстно битловский сингл «Ticket to ride». Не только он, потому что на расстоянии в вытянутый нейрон околачивается их же «Across the Universe». В догонялки играют в моей голове. Нашли себе местечко.  

Где же я нахожусь? В испостаси двадцатипятилетного молодого человека, вот мой ответ.  

Постойте, постойте, пожалуй, я все напутал, не очень удачная прелюдия, придется рассказывать пообстоятельней. В пространной аудитории, вместе с двумя десятком таких же романтиков и «романтиц», каковым я являюсь, этакая многозначительная тишина, похоже на безмолвие государственной тайны. Се есть сборище молодых людей, решившихся на вторую профессию. Спросишь, – на языке вертится, «жизнь заставила. С одной профессией, как однорукий». Вначале помещения у стола возится профессор Харибда и, смачивая пальцы слюной с глубокомысленным миной на римском лице пролистывает журнал успеваемости. Небось хочет осветить последний путь Иосифу Сталину, который, так вторит молва, был умерщвлен отравленными страницами. Продажное окружение ведало о его привычке совать пальцы в рот перед очередной страницей. Даже в старости этот многострадальный вождь не отринул народные привычки.  

«Харибда» кличка, нашему уважаемому лектору подходит донельзя: к лицу и к манере острить и едко высмеивать студентов. Иронизируют рабы или патриции. Харибда явно не патриций, сужу по его беспощадно старомодной куртке, вздыбленным волосам, и черным полосочкам под ногтями. Два дня назад он без соизволения втравил нас в тему о культурологических катаклизмах в обществе, о половой революции и, спровоцировав студентов на шумное полемизирование, стал усиленно сосать ушки своих очков. Когда словесная баталия ему опротивела, он принял конструктивное настроение, поднял длань, очутившись в амплуа ильичевской статуи, всегда махавшей рукой по направлению заходящего солнца.  

– Вот что я вам скажу. Послушайте!  

Небольшое лирическое отступление для новоприбывших. Студентов, если они прочитали, ну хотя бы одну книжку, стоит подбросить им некий животрепешущий вопрос, никакими увещеваниями, никакими запугиваниями, никакими аутодафе уже не остановить. Они быстро откатываются в свое недавнее прошлое, в детство, когда упорно твердили друг другу, «а мой папа – милиционер, а мой дядя – пожарник, а моя тетя – директор на заводе, а дядя Миша – сорвиголова...» Многие из них теперь наверняка уже знают, что дядя Миша являлся ебарем мамы. Бывает и этим бахвалятся. Всякое бывает.  

Хотя давайте закончу о Харибде. Вот, что высказал этот многоопытный ученый муж.  

– Жениться надо. Не то. Ох, не то... Сказано: не поженишься – пожалеешь. Поженишься – все-равно пожалеешь. Так не лучше, жениться и так жалеть?  

Этой банальности акоммпанировал хор смеющихся голосов. Мне показалось странным, с какой стати, априори, лучше быть несчастным с кем-то и мечтать о ком-то, чем быть одному и так мечтать о все том же загадочном и непоявившемся человеке?  

Таков уж этот Харибда, но долго на нем останавливаться нет надобности. Я о молодой женщине, высокой и сероглазой, с женственными формами. Девушкой её никак не назвать, хотя с какого возраста надо прекращать наклеивать этот «бренд», я не очень-то и разбираюсь. В ту пору ей было двадцать семь лет, она работала на факультете биологии, защитила кандидатскую, и вдруг в заумную голову ей взбрело получить профессию экономиста и она поступила на заочное обучение. Это вкратце о том, как мы очутились в одной аудитории.  

Шли зимние экзамены. Я познакомился почти со всеми добровольцами получить лавры второй профессии, этакие не студенты, но и не зрелые личности. Не стану сейчас обсуждать и осуждать эти галлереи натуры, всякие были. Как везде; и талантливые, и умные, и подлые, и простодушные. Наша молодая женщина, назовем её Анной, приняла меня на первом занятии с неожиданным гостеприимством, произведя приятнейшее впечатление, потом высказала особое рвение в деле перепечатывания рукописных лекций, завладев ролью связующего звена между группировками курса, сплотив разнородные индивидуальности в монолитный коллектив. Ей так нравилось общественная активность и энтузиазм. Отличница, погруженная в научную работу. Она была из тех, о которых один мой внезапно впавший в поэтичность знакомый произнес: они залиты лучами семейности, точнее его мысль звучала следующим образом: в жены надо выбирать тех, на лице которых резвится луч семьи.  

Она приглашала к себе в кабинет, в здание напротив нашего, кучку студентов, которые казались ей наиболее близкими по духу и мы охотно мололи косточки ярким представителям общественности. Она была словно матка в пчелинном рое, – такая заботливая, всезнающая, теплая в характере. И теплая же в буквальном смысле, одевалась она, предпочитая шерстяные свитеры, юбки, изделия из коттона. Кашне висело на её шее назойливым ловеласом, а за рукавами варежки, такие милые, ну, прямо очарованье! Вот глянешь на неё и становится так тепло-тепло, как кенгуренку в суме матушки. Редко можно встретить подобного человека. Короче говоря, эта молодая женщина, по имени Анна, была теплая, теплолюбивая и привлекательная, но когда я представлял её половым партнером, какая-то нога в голове выжимала педаль тормоза до отказа. Я вроде бы и догадался в чем дело, в ней было мало сексуальности, игривости.  

«Вся она закутывается, как парень, а может не подпускает близко ни меня, ни остальных мужчин.» – таков был мой вывод.  

Считаю, что мужчины больше возбуждаются не то что недоступными особами, а недоступными для других мужчин.  

Итак, значит, возвращаемся к началу, сижу я в аудитории посередине, она слева. Полчаса прошли под музыку «Битлз», как сейчас принято говорить среди молодняка, mp3-плеер играет на «Shuffle». А вот все-таки что-то с начала лекции не дает мне покоя. Оказывается, не что-то, а кто-то.  

Сегодня Анна блистательна, и впридачу высказывает уж непонятное чрезмерное внимание, или может фантазия слилась с моим потаенным желанием? Надо бы удостовериться. Сомнение, двигатель прогресса цивилизации.  

«Да, нет – говорю я себе. – Ты посмотри на её интригующий взгляд. Такого раньше ведь было? Не было!»  

Анна смотрит и отводит глаза, крупные губы её словно хотят что-то выразить. Во мне пробуждается охотник за её взглядом.  

Я делаю усилие над собой и обращаюсь к «Битлам», но терпения хватает только на пару минуты. Мысли мои с ней, по телу стали течь какие ручейки возбуждения и радостного предвкушения.  

Смотрю – Смотрит. Опускает глаза и смотрит в окно. И снова смотрит.  

«Ну, кажется, попутный ветер...» – В голове набрасываю план, сколько денег нужно для кафе или ресторана, а потом куда бы сходить и оттянуться на полную. – Денег, хватит."  

Опять лезу с глазными тестами на Анну, результат потрясает, она теряет голову. Мой опыт, интуиция не могут лгать. Анна кокетничает – посмотрит, отведет глаза, поправит волосы, двинет ногой, судорожно поведет подбородком вперед, словом не сидится ей на лекции.  

И это та женщина, которая, говорила нам за чашечкой кофе в своем кабинете:  

– Столько прожила, и была любима и любила, но никогда не встречала мужчину, который бы скалой встал за моей спиной. Скалой за спиной!  

Тогда я поперхнулся  

«Эта роль ведь невыполнима. – подумалось с некоторой горечью, – Сама она ростом не меньше метр восемьдесят.»  

Шутка, но вы-то на размах претензии обратите внимание. Скалы за спинами. Честно, персонально задело это замечание за живое – сам я на сто семьдесят пять еле дотягиваю, и желаю быть просто отцом и мужем, но никакой не скалой. Довелось видеть какие из этих скал потом веревки вьют!  

Так или иначе, однако это скалофилка на той лекции запала мне в сердце. По её же инициативе, заметьте. Глаз не могу отвести, возбудился, тороплю в мыслях время, все что-то высчитываю. Хочется с ней пообщаться на уровне многоуровневого маркетинга.  

Она не выдержала первая и сказала:  

– У меня к тебе дело. Останься после лекции. Хорошо?  

– Нет проблем. – ответил пробудившийся во мне Командор, который молниеносно нафантазировал себе самое искрометное любовное похождение.  

Чтобы не рассыпаться от уверенности в успехе и в своей крутости, я сдерживаюсь, каку могу, верная метафора, натягиваю поводья моих эмоций.  

Я представил себе, что, сегодня, вероятно, опоздаю и надо бы предупредить домохозяйку.  

– Одну минутку – Анна смущенно увела меня в сторону и стала подбирать слова. – Мне как-то неудобно прямо сказать...Ну, трудно высказать прямо.  

– Нет проблем, Анна! – это ответил все тот же горделивый Командор во мне. – Скажи просто.  

– Я даже не знаю с чего начать.! – Анна ещё больше смутилась.  

– Это просто надо сказать. – и все! Сказать... – тщеславная улыбка заиграла на моих губах.  

– Хорошо. – сказала Анна.  

Я приготовился, чтобы ничего не пропустить.  

– Только ты не обижайся?!  

Вступительная фраза мне явно не пришлась на слух. Однако притяжение следующей оттолкнуло стартовую.  

– Только ты не обижайся?! Я же биолог?! И работаю в сфере медикаментозной биологии. Я сама готовлю некоторые средства. Изучаю старинные рецепты, собираю лекарственные растения и вещества.  

– А! Вот как!  

– Я заметила, что на нашем курсе у тебя самая большая проблема с выпадением волосом. И приготовила для тебя профилактическое средство, разработанное на меде и специальных маслах. Это все, что я хотела сказать.  

К моему глубокому сознательному ужасу, она вынула из кармана колбочку этого своего лекарства и вручила мне.  

Он был хорошим. «Хороший» – это очень простое и побитое слово. Хотя если его произнести с подлинным чувством, – наполняющее и такое родное. Он был преданным и был самым преобычным. Когда он умирал, я плакал, как мальчишка. По щекам плыли слезы. Я склонился над ним и приложив ладонь на его осунувшуюся морду, смотрел как его жизнь расставалась с телом. Его близорукие глаза полусомкнулись. До этого мне казалось, что смерть всегда бывает торжественной. Должны присутствовать близкие и родные, должен быть поглощающий отклик на потерю. Знак природы, что она принимает обратно жизнь.  

Однако здесь я был его всем и смерть пришла неспрашивающе, просто и внезапно. Всего несколько минут назад она в нем так горела белым светом каления, он был жив, неудержим и неожиданно его поминутно передергивало, словно он, изворачиваясь кричал: «Нет, нет, нет. Неужели и я?» – переспрашивал он всех ангелов и тех существ кто были дороги ему в этом мире. Я ничего не мог изменить ни сейчас и, наверное, никогда с самого рождения, ему была предписана эта участь.  

Он уже не видел меня, хотя жизнь, которая была в нем столь сильной, ох, как нехотя, уходила от него. И вместе с Чарли умирал мой старый добрый мир, где все было тихо и мирно.  

Когда этот мир был расписан в розовых интонациях, грезами и маленькими радостями, сестра принесла от знакомой маленького месячного щенка. Это был черный комок густой шерсти с поджарыми подпалинами. Он все время рычал по-щенячьи, давая понять, что шутки с ним будут плохи. Он рос на кухне вместе с котенком, и злобно лаял на котенка, когда последний взбирался на стул. А если наш щенок сам как гимнаст выжимался на это кресло его обратное приземление было очень неуклюжим; он шлепался животом и распростертыми лапами, помогая себе нижней челюстью. В его жизни с тех пор немало было боли. Я отчетливо помню, как мой друг Вил, спьяну лаская щенка, шутя дуя ему в лицо, поднял Чарли на высоту лица и нечаянно обронил его с этой высоты. Подросший Чарли был известен по всей округе и всем собакам, как несносный задира и хозяин своего дома. Он никогда не сидел на привязи и был завзятым гордецом. Этот хозяин большой свалки по соседству тащил в дом все, что пикантно пахло, включая памперсы. Маленьких размеров он был псом большого сердца. Он дрался со всеми, с кем мог и где только мог. Он дрался с пойнтерами и свирепой гончей, которых мы завели, не уступая им ни пяди. Даже если его превосходили размерами и грызли до смерти, он держался, как воин. Из-за этого Чарли нередко приходилось извлекать из под зубов крупных псов. Но все знали, что он отчаянный Чарли. Всем, и людям и собратьям, Чарли хотел показать, что сила духа не от размеров. И что можно быть маленьким и непобедимым и что непобедимость зависит от самих нас. Что можно даже проиграть, но уйти непобедимым.  

У него был дикий нрав и выносливость его была поистине бесконечной. Вначале мы кормили его хорошо, но потом, честно говоря не очень то заботились, кормя хлебом и иногда костями. У нас была крупная кавказская овчарка, Дора, которая косолапо требовала своей большей доли внимания и еды. А Чарли был скорее приемным сыном. Он был невзрачен и забавен своими тонкими ногами, слабыми лапами, манерой передвижения наискось. Его охватывал тремор тела, когда к его носу подносили кусочек мяса. И когд он был голоден он царапал дверь, и протестовал, облаивая мое появление в дверях. Я любил щипать его за нос. Он скалил зубы,но довольный, ему нравилось любое проявление человеческого внимания. А потом он любил влезать мне в самое лицо, по самую щеку и глаза и тыкаться куда попало своей маленькой пастью.  

Повторяю, что от нервотрепок и уличных разборок его морда рано поседела, но он был всегда молодцеват и не упускал шанса полезть в драку, побегать за женщинами или цапнуть зазнавшегося обидчика. Вся его агрессия была направлена на мужской пол, кому он всю жизнь что-то доказывал.  

Чарли спал прямо на цементной стяжке балкона, умещаясь на половой тряпке, съежившись в эмбриона. При десятиградусных морозах и пронизыващем ветре он лихорадочно дрожал и катился от густого лая, чтобы не замерзнуть, чтобы проложить дорогу жизни через долгие зимние ночи. Он не любил конуру и любил быть ближе к людям. Когда желанное солнце согревало его озябшую плоть он смотрел куда-то сквозь меня выцветшими глазами, стуча зубами и смыслом: «Я выжил, Пол! Я выжил!».  

Да, утро было апофеозом его счастья. Он провожал сестру в керамический цех это занимало четверть часа до пол-девятого, пунктуально возвращался домой, потом сопровождал маму до банка и снова шмыг домой. Отца он избегал и остерегался, потому что тот за два урока палкой убедительно втолковал ему кто тут хозяин. После ухода отца из дома пес принял меня за безусловного вожака.  

Чарли был наблюдателем того, что происходило в нашей семье за свой долгий век. Как распадалась семья, как человеческие отношения становились золой и пеплом, как я превращался в камень, который должен был родить хребты мук. Он наблюдал, как мы нескрываемо предпочитали ему его воспитанницу, «кавказку» Дору, которая была гораздо красивее его и настолько крупнее, что между её ногами Чарли свободно проходил, не задевая головой. Как мы давали ей наилучшее, а ему просто хлеб насущный.  

После неё он начал жить просто для себя. Дора подоспела с пышностью молодости и Чарли отдал ей власть над домом и больше не дрался с ней из-за пищи. Он понял, что физически её не победить и та могла безапеляционно загрызть его. Ему приходилось мириться с огромным количеством вещей, которые его не устраивали.В особенности с тем, что его не воспринимали всерьез.  

А ведь можно вспомнить! Был такой курьез на мой день рождения, и всё из-за беготни Чарли. Мне стало тридцать и я пригласил много гостей, среди них двоих приятелей, служащих в полиции. И когда они мирно беседовали с остальными гостями на дворе, мой словоохотливый кузен между делом долго и обстоятельно нахвалил внушительные размеры, норов, клыки моей кавказской овчарки. И во время этого разговора, с другой стороны дома вдруг слышно, как я выхожу из дома и кричу на собаку (а откуда им знать, что это был прокравшийся в дом Чарли?):  

- Ну, ладно тебе! Ты, псина, ну хорошо, давай, убирайся, давай-давай, побыстрей, На место!  

И Чарли, визжа, побежал на свое облюбованное место на балконе. А ребята, вообразившие что сейчас из-за угла вылетит огромный пес, показали всем примеры того, какими должны быть полицейские. Когда почти в ногу с Чарли я вышел к гостям, увидел обоих друзей вскарабкавшимися на каменную ограду двора с боевыми пистолетами в руках. А маленький Чарли, отчаянно радостно метался в стороны, лаял на всех и вся особенно на них, непонимающий комедиантства столь важных особ.  

Когда Чарли постарел и похудел, как бывалый мужичок и стал воздержанее и послушнее, я часто стал подумывать, как умрет он, и что я почувствую в тот миг. И вот я связал те минуты моих мыслей с настоящим. Сейчас, когда я иду и смотрю на травы и дикие цветы, выросшие на его могиле, под молодым одиноким орешником. Я спрашиваю у глубин своего "Я"; где он сейчас может быть и почему? Почему я так о нем тоскую? И думаю, что невозможно чтобы он где-то не был. Невозможно, чтобы Бог так бесследно уничтожал такое существо...  

Стоял январь. Я вернулся домой с работы. У нас были гости, это были завершающиеся дни Нового Года и люди с трудом выбирались из послепраздничной эйфории. Сами знаете, так наивно ждем январь, а потом вдруг так разочаровываемся в нем.  

То был серый вечер, какое-то ненужное взаимопонимание. Говорили о политике, о жизни, о будущем. Щелкал фотоапарат и мы зачем-то снимались. Я налил себе вина и произнес оригинальное, бравурное.  

- Предлагаю тост за противоположности этого мира. За черное и белое, за красоту и безобразие. За жизнь и смерть. Черное подчеркивает красоту и ценность белого. Одно без другого не может существовать. Смерть придает радость бытию. Смерть дает нам возможность бессмертия. Выпьем, за обе эти противоположности, я бы не отделял их никогда. Примем их, раз не можем их соединить.  

Зачем было нужно это разглагольствование? Зачем нужно было все это говорить? Этого никто не понял, а больше всего я сам. И жизненная ирония доказала истину моих заявлений.  

Вечер подходил к концу. Давно не было такого скучного вечера у нас дома, даже среди столетий одиночеств! Гости собирались, вдевали руки по рукавам пальто, шарфы стягивали их шеи, по лицам кочевала простодушная улыбка. Одному Богу известно, скука ли прилипает к людям или люди исторгают из тел скуку?  

Чарли встретил их на балконе. Ему не сиделось проскользнуть между ними на улицу, где на маленьком стадионе тусовались его собратья, обступившие пустующую суку. И хотя Чарли был ей не по размерам он всегда первым летел на всякие подобные сомнительные рандеву. Но после того, как прошлым летом он укусил нахального соседского малыша, я старался не выпускать его на улицу даже на прогулку.  

Я угрожающе топнул ногой и Чарли пришлось, скуля отступить передо мной.  

Мы проводили гостей и с мамой пошли закрывать наш собственный магазинчик перед домом. Когда я стал запирать двери, оказалось, что прихватил с собой не те ключи. Минут пять ушло на исправление моей ошибки, – пока мать принесла мне ключи и я стал возиться с замками с быстротой заправского громилы. Было холодно, и спешилось поскорее к теплу. А потом к компьютеру и погрузиться в Ошо.В то место где он говорит; «Отпустите себя, отпустите себя!»  

Замок заело и мне потребовалось некоторое время, чтобы я разобрался с ним. Все это время я слышал, визг, подавленный лай, шум, толкотню собак на стадионе. Прямо-таки митинг протеста. Но в конце это возня перешла в хрип какой-то собаки и стало понятно, что один пес душит другого.  

Я на скорую руку управился с делом и пошел по направлению на шум. Меня что-то тревожило. Знакомо ли вам этакое? Что-то происходит поблизости и, хотя тебе точно известно, что это не твое дело, где-то из недр души выплывает смутное напоминание, тебе надо с этим разобраться. Было темно, но я различил среди травы белую мощную фигуру крупного свирепого пса Тома, с опущеной головой. Под ним на земле что-то копошилось. В своих железных челюстях Том сдавливал какую-то дворняжку. И давеча это был шум их борьбы. Я замахнулся ногой в Тома, который завидев меня, сразу же презрительно отбросил жертву и скрылся во мраке, словно давая понять: «На, она мне больше не нужна!». Я нагнулся к жертве. Освободившись от смертоносных клыков, осознав, что спасена, дворняжка не обращая на меня внимание, вскочила и во весь дух понеслась к выходу со стадиона. Но не пробежав и с десяток шагов, её ноги подкосились и она перевалилась на бок. Затем снова вскочила и снова опустилась на бок.  

- Что с тобой, псина? – подошел я к ней с вопросом и хотел поднять. И ужаснулся, когда вместо чужой собаки я увидел моего Чарли. Он не мог двигаться.  

- Чарли, ах ты, глупенький, да что с тобой такое? Чарли,Чарли, очнись, малыш!- спрашивал я его держа в руках и понес домой.  

Но Чарли только сник и шея опускалась все ниже влево. Я положил его на мраморный пол балкона. Его бывшая подопечная, кавказская овчарка нюхала его, но Чарли смотрел замирающе вдаль в ночь.  

- Чарли, ах ты, глупенький! Ладно тебе! Не притворяйся...  

Я видел, что ему было трудно. Но он попадал в столько разных передряг, что мне никак не хотелось думать, что такие пустяки могут что-нибудь причинить его железному духу.  

- Занеси его домой. Ах, ты,непоседа. Он никогда не прекратит свои выходки. Тебе ли тягаться с Томом, а Чарли? – сказала мама, вздохнув.  

Я положил его около печки. И стал осматривать. У него была содрана кожа на правом боку и оттуда текла кровь. От него дурно пахло. Что-то было с животом, он был то ли опухшим, то ли посиневшим. Мне показалось, что там может быть внутреннее кровотечение. Но боли в этой области при прощупывании не было. Я посыпал открытую рану стрептоцидовым порошком.  

Чарли стал поскуливать от боли. Самое худшее он не приходил в настроение. Тепло не помогало ему, мы были так наивны, что поднесли ему котлетку, которую он так любил, но Чарли безучастно отводил голову. Мы повязали ему бок. Он не находил себе места, безболезненной позы.  

- Может позвоним Роджеру? Скажем симптомы, он посоветует что делать. – сказала мама.  

- Нет. Он просто ослаб. Он выживет. – ответил я уверенно.  

Чарли ерзал от физических страданий.  

- Нет. Он выживет этой ночью! А утром я отвезу его к ветеринару. – повторил я.  

- Перенесем его в корридор. И не беспокойте его. Не беспокойте.  

Мы положили его перед дверью, там, куда он улучшив минуту, когда она была открыта, иногда забегал и ложился в морозные дни, чтобы немного согреться.  

Я отошел помыть руки. Но сначала взглянул на него через стекло. Чарли тяжело дышал. «Пойду, а потом может и позвоню Роджеру!». – подумалось.  

Я вернулся через пару минут,полотенце упало из моих рук, Чарли уже был не от мира сего. Он почти простыл и не откликался. Я положил ему руку на морду и заплакал. Мне стало понятно, что его жизнь очень просто, буднично уйдёт вот тут прямо из моих рук. Он всё ещё был со мной.  

- Почему? Почему, ты уходишь?  

Даже теперь, когда я пишу эти строчки, я чувствую себя удрученно. Я не могу понять в чем моя вина, а в чем злой умысел рока, который показал мне, что белое и черное это братья, один прекрасней другого. Так имей мужество заключить их в свои объятия.  

Это была благородная смерть. Он был воин и умер, как воин. Это была прекрасная кончина, и я преклоняюсь перед ним. Перед силой его животного духа. Он ушел, как герой. Тихо и истинно, оплаканный поэтом. Отстаивая свою мужскую честь. Стараясь быть всецело верным своей мужской природе. И когда он звал меня своим хрипом я был глух, как лёд. Я не помог ему, когда был ему так нужен. «Я не мог себе представить!»  

Я повторял, точь заговоренный, что не мог себе представить, что это был Чарли той ночью на стадионе, что это был его предсмертный, прощальный хрип. Что он проскользнет на улицу, когда мама несла мне ключи. Всю жизнь, в разных ситуациях я выражался фразой, «я не мог себе представить» это, «я не мог представить себе » то, и именно непредставимое представлялось в моей жизни самыми горестными событиями. Так что же ты мог представить? Что? Что? Что свою боль будешь писать в стихах и новеллах?  

Мы похоронили далеко от города, неглубоко, под юным орешником, что растет на участке повыше реки. В гараже, где его труп пролежал всю ночь осталось пятно крови, напоминающее о нем. Осталось несколько фотографий. И больше всего осталось какое-то несознаваемое чувство отождествления его с человеком, который провел целую жизнь с нами и за нас.  

После похорон во мне не стихало желание застрелить белого кобеля Тома и отомстить ему жизнь за жизнь. Этот Том был бездомным, доставляющим беспокойства и собакам, которые боялись его как чумы, и людям, которые тоже с опаской прибавляли ходу, завидев его внушительную походку. Вскоре однако гнев мой отошел и я понял, что смерть Тома не вернет мне Чарли. И я просто должен сдаться волнам реки жизни.  

Сейчас боль по поводу смерти Чарли приутихла и замерла. Я знаю, что больше никогда не увижу моего ветерана. Может быть я его даже забыл. Я осознал, как должен смириться с тем, что никогда не повторится привычный сценарий прошедших дней; я открываю калитку дома, кличу собак, и думаю, что уже не дождусь ни одну из лентяек, и почти, не найдя их, устав от зова, вижу, как Чарли выползает откуда-то из самого непредвиденного «логова». Или, бывало и такое; я зову его по имени и он мчится, виляя хвостом, упрямо стараясь заглянуть мне в глаза.  

Да, для меня жизнь течет реками лет, годы уходят музыкальными нотами и звуками, что содрогают наши тела. Наши изображения, мысли, сравнения, любовь становятся плоскими. Порой когда мне становится невыносимо грустно, что рай моей молодости, в которой жил умный и преданный пес по имени Чарли, безвозвратно взмыл в небо, я ложусь на землю. И,ныряя, вослед в небосвод, в муть облачной белизны, я вспоминаю очередную картину прошлого...  

Зима! Снега намело по колено. Дора смотрит на это большое и белое. А Чарли не верит в снег. Чарли не верит в снег. Но зима дышит мной, моими легкими и уже стало льдом сердце мое...  

Говорят, эти лед и снег всего лишь над травой. И все откуда-то знают, что назавтра трава взойдет за жизнью. Завтра трава! Завтра придет трава, чтобы зеленью полить наши чувства.