* * *
Богам прислуживают суки,
Таская лучшие куски,
Когда в объятьях томной скуки
Те изнывают от тоски.
Как мы безбожно им приелись,
И наша плоть, и прыть, и стать,
И толковищ азартных ересь…
Но вечность надо коротать.
Впросак тасуются народы,
Ложатся судьбы наугад,
Пород диковинных уроды
В отбой идут, как на парад.
Не в масть – так в пасть слепого рока,
Кудрявясь в петлях кутерьмы,
В тискáх неведомого срока,
В замкáх невидимой тюрьмы.
В сиюминутной карусели,
В пустопорожней чехарде
От сущепьяного веселья
К похмельно злой белиберде.
В дерьме младенческой коляски,
Не прозревая прочих мер,
В бляпохотливой свистопляске,
Где балом правит блудный Herr,
В котле с наваристой похлебкой,
Что густо солят и перчáт,
На раскаленной сковородке
На попечении чертят,
Которым тошно и обрыдло
Из века в век одно и то ж,
Ведь сучий потрох – не повидло,
И под аджику хрен сожрешь.
А нам молиться лишь пристало
И уповать на зодиак.
Богам тоска. А сукам мало,
Для них вселенная – кабак.
Не всё ль равно – когда, при ком и где
плоть Времени себя тобой насытит?
Когтями смерти вырвет из когтей
давно уже заявленных событий?
Заплачет кто-то, кто-то отойдёт
в испуге, выпьют все за упокой, но
котомку дней твоих подымет тот,
которому уже давно не больно
всех провожать, по кругу жизнь меся,
воссоздавая замысел привычно,
не поделив на «можно» и «нельзя»,
толпу на час и раз в столетье личность.
Так что ж, Господь, зовёшь ты за собой?
Какого хера рыщут за тобою
пустыней кто, а кто по столбовой
к бессмертию галдящею толпою?
Под клёкот слов политик и стихов,
уже умерших и ещё живущих,
не обогнать ни наглых, ни тихонь,
не переждать стоящих и бегущих.
Судьба на всех в свой срок опустит ночь,
чтоб нам уже вовеки не увидеть,
последнюю написанную строч...
и цепь потом бессмысленных событий.
На кухне, на табурете,
В прихожей, в пыли, на люстре
У меня поселились эти,
Мне было без них так пусто.
Мне было без них так страшно,
Я был постоянно болен.
Теперь на мне шлем бумажный,
Я весел, безалкоголен.
И, сидя на табурете,
Прислушиваюсь в темноте:
Ведь вы не уйдёте, эти…
Как те.
Ищу работу. Дальше ста метров от моего дома не предлагать!
Рыбка, говорю, оживи.
Я не демон, я не старик ночной.
В нашей с тобою крови
Капли не хватает одной.
Ветер волосы мои теребит.
Что не материк – океан.
Ах, какой с маяка чудный вид:
На пять тысяч километров – обман.
Ты поднимешься со свечою в руке,
Ты загасишь мой фонарь плавником.
Видел я, вглубине, вдалеке
Чешуёй блеснёт потерянный дом.
Поднимается с глубины батискаф,
И восходит с ним немыслимый свет.
То ли это, что я вечно искал,
То ли это, что меня больше нет?
Капля одна,
Океан один.
С каких мы упали с тобой вершин?
Каких мы достигли с тобой глубин?
Океана дна...
Капля – динь...
Дам творческую работу за символическую оплату. Либо вовсе без таковой. Стяжателей прошу успокоиться.
Воздух после дождя – как волшебная линза ,
поредевшей листвы краски ярче, сочней...
Акварельных небес распахнулась кулиса,
светят капли в траве тёплым блеском свечей.
Как на шёлке, расписаны белые астры –
тонкий батик пейзажа дрожит на ветру,
и купается клан воробьишек вихрастых,
в синих глянцевых лужах затеяв игру.
По алееям проносится вихрь золотистый,
вьётся шлейфом ветров листопада печаль.
На промокшей скамейке опавшие листья,
словно кем-то забытая пёстрая шаль...
Греют спины коты, веки сонные смежив.
Солнце капает с веток , осколки граня.
И такая глубокая, терпкая свежесть
разливается в жилах осеннего дня...
