Я отвязался от шнурка судьбы
и вымерзал под рождество
на даче,
Я был один,
она за мной, увы,
как было раз
и как случится дальше,
истосковавшись телом,
не пошла,
израненной душой, –
не отозвалась,
затравленным зверьком ее душа
уже
не отзывается на жалость.
Шел снег, шло время,
всё куда-то шло
и искривляло
темное пространство,
не разделяя
на добро и зло
моё
не очень доброе упрямство.
Когда я ставил жизнь свою на кон,
ей лишь улыбка скулы заостряла.
Одна игра
давалась ей легко, –
когда она
саму себя играла.
В её театре был всегда аншлаг,
я постоял
немного у партера,
и ей поаплодировал,
душа
не выпрыгнула,
в общем-то, из тела.
Она другим была мне дорога,
когда она была моя,
и только…
Я вымерзал под Рождество.
Строка,
ломалась под рукой,
ей было больно.
Кому ж легко?
Пожалуй, никому.
Что нового в миру?
Да всё, как прежде.
Я глажу спину
сонному коту,
как будто бы такой же,
но надежде…
моей Светлане
Ты произносишь имя младшего из детей,
Копишь в кулак надежду и продолжаешь жить.
Он – помазанник божий, вылей к чертям елей,
Будет бессонный ангел мелкого сторожить.
Мрачны законы стаи, нам не привыкнуть к ним,
Словно верблюды ходим кольцами по песку.
Ветер с улыбки Бога снегом стирает грим
И отцветаем оба, вянем по волоску.
Сколько седых мгновений время вплетает в жизнь,
Их не окрасишь хною рыжих ковёрных фраз.
Неодинаков почерк в списках солёных тризн,
Слёзы полезны вроде, раз промывают глаз.
Якорь в твоей лагуне лапами роет грунт,
Плотно в морскую кожу пирсингом вставлен пирс.
Шум за стенами дома (вечно снаружи бунт...)
Канет в стакан гранёный, что огранил Де Бирс.
В тихой вечерней гамме спрятан ремейк игры.
Вечное – постранично... Ряба и Теремок.
Что же тебе не спится возле моей норы?
Там, над землёй на струнке, слышишь, поёт Суок.
Только на женском древе ветви сулят покой.
Это в гнезде из ласки, близко, лицом к лицу
Слабнет спираль пружинки. Маленький, заводной
Спит на руках ребёнок.
Тянет птенца к яйцу...
В крови моей город живёт.
И тонкая, тонкая нить
Взойти вам навстречу ему не даёт:
В глаза посмотреть...
Обнять и простить.
В крови моей город большой.
В нём едут трамваи, гремя.
И кто-то, родной и чужой,
Не веря, глядит на меня,
Не видя меня.
Тебе говорю я: взойди
Наверх, через край, через край.
Здесь люди, что сбились с пути –
Давай, выручай,
Выползай.
Твой воздух багров и тяжёл,
Твой транспорт давно заржавел.
Кондуктор тебя стережёт,
Ты раньше не жил,
Ты раньше не пел.
Я ласков, я нежен, и ты
Не можешь меня обвинить,
Что, сотканный из пустоты,
Я рву эту нить.
Я рву эту нить.
И небо рисует закат,
Вокруг налились тополя,
Быть может, я все-таки был виноват,
Но – здравствуй, земля.
Но – здравствуй, земля,
Кровь моя.
Резонанс анонсирует век.
Он массирует нерв наших век.
Он Викторию ставит на старт
От артерии фишек и карт.
Резонанс разрывается в нас,
Нарастающим гулом от трасс.
Информация – матрица фраз,
Резонирует синтезом рас.
Где в рассрочку, где оптом поток
Резонансных частот, словно ток,
Прошивает сознанье насквозь.
Мы все вместе, а хочется врозь.
Мой дом – не крепость, он – окоп:
Ежевечерний гороскоп,
Горшок с фиалкой, старый комп,
Моя разболтанная клава...
Окоп – тупик, аппендицит:
Не интернет, так суицид,
И манит волнами Коцит,
Такая взрослая забава –
Облом, засада... Дисконнект
Мечтой отшельнических сект
Тихонько шепчет мне «респект»
И ухмыляется стоглаво.
