Arifis - электронный арт-журнал

- Женская интуиция позволяет предугадать то, чего еще не случилось, но мешает видеть то, что уже произошло.  

- От нее можно было ждать, чего угодно. А угодно от нее было только одно.  

- Если обозвать женщину «полной дурой», она больше обидится на прилагательное.  

- Железные леди коррозии не поддаются.  

- Природа наградила ее внешностью в надежде, что поумнеет она сама.  

- Женщина может часами говорить о том, что у нее просто нет слов.  

- Самая большая неучтивость – наносить дамам только визиты вежливости.  

- Только женщина может быть абсолютно уверена в своих сомнениях.  

- Женщины инстинктивно сопротивляются, даже когда ими овладевают мысли.  

- Утонченные женщины, как и тонкая материя, очень часто мнутся.  

- Она была как закрытая книга, но уже с чьими-то закладками.  

- Женщина может не говорить о том, что она любит, но всегда оповестит, если она любима.  

- Даже падать духом она предпочитала на мягкое.  

- Любящие женщины готовы на все, разлюбившие – на все остальное.  

- Счет «сколько было мужчин» исчисляется лишь количеством затраченных на них эмоций.  

- У женщин с идеальной фигурой даже любовные треугольники – равнобедренные.  

- Твердокаменность женщины – это, порой, всего лишь реакция на мягкотелость мужчины.  

- Большинство женщин, которые не верят мужчинам вообще, всегда верят им в частности.  

Прядаю в поисках расслабленных я, ловец человеческих душ. Вонзаюсь в сердца кривым взглядом, глазом, одичавшим от долгого сумрака, постоянно начеку, сканирую пространство в двух взаимно перпендикулярных плоскостях, вверх-вниз, вправо-влево. Вижу перья и червоточины, радость и ужас, цветы и камни. Цветы на камнях вижу я. В этих руках невозможно удержать кисть, эти пальцы не знали музыки, земля – радость им. Не нужно глядеть в душу, чтобы увидеть судьбу, здесь – не нужно. Судьба синими стрелами на не чувствующих холода руках говорит сама. Двенадцать лет строгого режима, как один день и как бесконечный сон, нужно только проснуться. И был его первый рейс, первый настолько, что щемило в яйцах, и он стоял под красно-желтым кленом посреди заваленного павшей листвой осеннего парка и ждал кого-то, и думал, как завтра сядет на корабль и сойдет с него только весной. Последний раз глаза его пробегут по длинным загорелым ногам, последний раз вдохнет он аромат ее волос, последний раз услышит он ее голос. Не важно, кто она и откуда, и куда, важно, что в последний раз. А потом… Потом шесть месяцев от погрузки до разгрузки, морская болезнь, когда выворачивает наизнанку уже вывернутого наизнанку, гнилая капуста и червивый лук, пьянство, беспробудное, дикое, чтобы только отвлечься, неописуемый морской мат и капитализм на траверзе, за кормой, по носу, не в руках, грязь, жара, драки в салоне, бром в чае и компот с привкусом соли, и вода, вода… Там научится он пить стаканами спирт, бить ногой в пах, лечить марганцовкой триппер, жрать дерьмо и спать по два часа в сутки. Там пропитается он вонью южных портов и ароматом горюче-смазочных материалов. Там будет он мечтать о земле, о женщинах, о доме. Он сядет на корабль восторженным юношей и сойдет на берег угрюмым мужчиной с тусклым взглядом и тугим кошельком. И каждый день будет лучше, чем предыдущий и хуже, чем следующий. Весь мир упадет к его ногам, а он, обогнувший Землю и ни черта не увидевший, пнет этот мир юхтевым ботинком под самый копчик и пошлет этот мир на три веселые буквы…