Ну что произошло? Да ничего,
декабрьский ветер сдул с ладони осень,
и снег занёс холодное чело
Земли, как её не было бы вовсе.

Ну что случилось? Полно горевать,
Она с тобой... Вернее, не с тобою...
Да нет, – с тобой, кому дано прогнать
свою судьбу другой своей судьбою?

Ну, нет её, так что же из того?
Нельзя к ней подойти, обнять, – и только,
целуй былого чувственный огонь,
и втискивайся в глубь холодной койки.

Молись, – могло б и этого не быть,
порадуйся, что то, что сплыло – было,
что изо всех, кого б ты мог любить,
любил ты ту, что и тебя любила.

Теперь она святее всех святых,
теперь она, верна себе и мужу,
украдкою мнёт случайный нежный стих,
такой хороший и такой ненужный.

Что из того, что всё вот так, как есть,
что мир вот так, не очень ладно скроен,
что и любви кружащаяся взвесь
саму себя собою и укроет?..

Любовь – побег от будущей тоски.
Тоскуешь? Значит к новой путь проложен.
Не мучайся, забудь её, усни,
Наверное, она уснула тоже.

Конечно же, она устала ждать,
надеяться с тобой,смеяться, плакать.
Подкинет случай нищему деньжат,
но где сухое сыщешь в эту слякоть?

Скажи былому – милое, прости,
вернись в себя, спаси себя, опомнись,
последние – А может? - отпусти,
и не впускай украдкою – А помнишь?

Что из того, что ты не там, а здесь,
где нет её, и нет исходу желчи?
Она была, – вот истинная весть
в аду мужчин из рая женщин...

Как воздушный змей, отданный на волю,
По ветру весеннему, притяженья без,

Задыхаешься в большом невозможном слове.
По миру, как посуху. Под ногами – лес.

Мать моя пречистая, это ли не счастье.
Машет кто-то лапою, песенку поёт.

Чай ты наливаешь мне, ласковое “здравствуй”.
Из-за печки, важничая, выдвинется кот…

Я не знаю, правильно или нет на свете.
Сверху всё немыслимо, снизу – как во сне.

Глаз твоих мелодия, звуки чая эти
Говорят: “всё правильно, всё напрасно” мне.

С тобою мы, ночь, пока не знакомы,
но ты по-хозяйски входишь в дома,
в моих ненавистных, безумных хоромах
посудой гремишь, листаешь тома...

Потом темнота нальётся до крыши,
и станет весь мир колодезным дном:
небесная ветошь подальше, повыше
сияние спрячет за полотном...

Причудливый зов верёвкою с неба –
ладони ль в крови, на шее ль петля –
и то, и другое, конечно, нелепо,
однако проснусь не здесь и не я.

На рубеже – тысячелетий,
в пурпурно-золотом плаще,
сиял октябрь осенне-летний,
над – сущей мелочью – вещей.

Мешая краски – свет и тени,
очарование даря – он шёл,
по дням как по ступеням,
осеннего – календаря.

И был таким, каких не знали,
всё видевшие небеса.
В библейской, жертвенной печали,
стояли рощи и леса.

Являя суть земной природы,
светились – парки и сады.
Качали огненные воды,
листвой, зажжённые пруды.

Деревья трепетно как свечи,
сгорали – медленным огнём.
Бездомно было и не вечно,
в этом пространстве золотом.

Но – было и легко – и странно,
стране великих октябрей,
жить, в октябре фата-морганы,
без вероломных мятежей.

Ни красных не было – ни белых,
под небосводом синим-синим.
И — в третее тысячелетье,
казалось, верила Россия.

—

Когда-нибудь потомок спросит,
о главном, в нашей тыще лет.
И вечность даст ему ответ.
Была — неслыханная,
осень – 1999 года.

На безлюдном – просёлке,
с бесприютной тоскою,
я стою под дождём,
и уйти – не могу.

Рядом прячется степь,
за густой пеленою.
А я вижу тебя,
через годы,
и мглу.

По щекам бьют дождинки,
а мне, вспомнилось лето.
Ветер пахнет полынью,
чабрецом – и землёй.

Как, в замедленном кадре,
ты мне машешь букетом,
из таврических маков,
и — травы полевой.

Уходил, от тебя.
Навсегда и далече.
Жизнь ушла в никуда.
Как — вода — в решето.

Тает лето – как дым,
и сутулятся плечи.

Рвёт — как пёс,
мокрый ветер,
городское,
пальто.

Закончит мальчик полукруг
На влажной глади
И, обернувшись, скажет вдруг:
«Садитесь, дядя!»
Как колокольчик, голосок,
И мир качнется,
И запульсирует висок,
И вздох прервется.
Окажется, что там в груди –
Совсем не птица,
И эта боль, того гляди,
Освободится.
А мальчик линию сотрет,
Не понимая,
Зачем у дяди скошен рот
Во тьму трамвая.

Arifis - электронный арт-журнал