С тобою мы, ночь, пока не знакомы,
но ты по-хозяйски входишь в дома,
в моих ненавистных, безумных хоромах
посудой гремишь, листаешь тома...
Потом темнота нальётся до крыши,
и станет весь мир колодезным дном:
небесная ветошь подальше, повыше
сияние спрячет за полотном...
Причудливый зов верёвкою с неба –
ладони ль в крови, на шее ль петля –
и то, и другое, конечно, нелепо,
однако проснусь не здесь и не я.
На рубеже – тысячелетий,
в пурпурно-золотом плаще,
сиял октябрь осенне-летний,
над – сущей мелочью – вещей.
Мешая краски – свет и тени,
очарование даря – он шёл,
по дням как по ступеням,
осеннего – календаря.
И был таким, каких не знали,
всё видевшие небеса.
В библейской, жертвенной печали,
стояли рощи и леса.
Являя суть земной природы,
светились – парки и сады.
Качали огненные воды,
листвой, зажжённые пруды.
Деревья трепетно как свечи,
сгорали – медленным огнём.
Бездомно было и не вечно,
в этом пространстве золотом.
Но – было и легко – и странно,
стране великих октябрей,
жить, в октябре фата-морганы,
без вероломных мятежей.
Ни красных не было – ни белых,
под небосводом синим-синим.
И — в третее тысячелетье,
казалось, верила Россия.
—
Когда-нибудь потомок спросит,
о главном, в нашей тыще лет.
И вечность даст ему ответ.
Была — неслыханная,
осень – 1999 года.
На безлюдном – просёлке,
с бесприютной тоскою,
я стою под дождём,
и уйти – не могу.
Рядом прячется степь,
за густой пеленою.
А я вижу тебя,
через годы,
и мглу.
По щекам бьют дождинки,
а мне, вспомнилось лето.
Ветер пахнет полынью,
чабрецом – и землёй.
Как, в замедленном кадре,
ты мне машешь букетом,
из таврических маков,
и — травы полевой.
Уходил, от тебя.
Навсегда и далече.
Жизнь ушла в никуда.
Как — вода — в решето.
Тает лето – как дым,
и сутулятся плечи.
Рвёт — как пёс,
мокрый ветер,
городское,
пальто.
Закончит мальчик полукруг
На влажной глади
И, обернувшись, скажет вдруг:
«Садитесь, дядя!»
Как колокольчик, голосок,
И мир качнется,
И запульсирует висок,
И вздох прервется.
Окажется, что там в груди –
Совсем не птица,
И эта боль, того гляди,
Освободится.
А мальчик линию сотрет,
Не понимая,
Зачем у дяди скошен рот
Во тьму трамвая.
Почините мне год,
Почините мне миг,
Боль, сковавшую бровь
И в рапиде мой лик.
Почините мне руки
В изломе обид,
Сердце сжатое стоном
И замерший крик…
Почините мне век,
Что живу, не таясь,
И изломы судьбы,
Что рисунком звалась…
Перелистнём зимы страницы,
Повесим новый календарь.
Весна, побеги, почки, птицы –
Как год назад, как было встарь.
Опять потоками прорвутся
Сквозь город реки и ветра.
Прольются, словно чай на блюдце
Дожди до самого утра.
Как год назад, как век – по кругу,
Но лишь по новому витку
Пробороздишь всё тем же плугом
Всё ту же землю и тоску.
Но по касательной едва ли
Сорвётся борозда. Слаба!
Виток, ещё один, спиралью
Мне представляется судьба.
По этой лестнице спиральной
Бредут стада, летят орлы,
И ты бредёшь тропой опальной,
Срезая острые углы.
По градусам деля окружность,
Ты начинаешь новый круг,
И вот к тебе приходит мудрость
Освобождением от мук.
Ты остановишься в печали...
И может быть, тебя тогда
Пружина сжатая спирали
Из круга вытолкнет.
Куда?
Николай оделся и вышел вон
И увидел женщину на горе.
Она сказала спутнику: это он.
Ударила молния. Он сгорел.
Но это не он. Такие дела.
И женщина, перстень оплавленный взяв,
Задумавшись, будто бы всё поняла.
(Но ей показывать чувства нельзя.)
И чёрный, стремительный лимузин
Пропал средь других машин.
А Николай оделся и вышел вон.
И увидел её на горе.
Она стояла, плечики обхватив.
И ветер ей дул в лицо.
Она сказала: жду тебя целый день.
И он ей сказал: прости.
И обнял её, к себе прижал:
Я думал всегда о тебе.
след в песке от каблука …
холодна твоя рука …
на пустынном пляже …
ветер, дождь лил… я же
яд утраты пил сполна …
смыла лист сухой волна …
осень осознали …
чувств … пуста казна ли?
