Arifis - электронный арт-журнал

У первого же аттракциона «Счастливое детство» раздавали лотерейные билеты. Он сам не понял, как оказался на этом праздничном действе под названием «Жизнь» и хотел, было, пройти мимо, но ему насильно вложили в руки свернутую разрисованную бумажку. Все билеты были выигрышными, но достаться могло, что угодно. Он занял очередь и приготовился ждать. Какая-то девушка впереди него выиграла теннисный мяч, который был, как яблоко, и из него противно выползал искусственный червяк. Она отошла и сделала вид, что уронила его. Он протянул свой билет. Ему достался пустой тюбик из-под зубной пасты. Это была большая редкость, потому что обычно тюбик надо было измучить вдоль и поперек, чтобы выдавить из него последний грамм пасты, но он потом превращался во что-то невразумительное. А этот был цельный и очень красивый. Но пустой и даже с приятным запахом пасты, которая в нем была или могла быть. Он взял тюбик, осторожно положил его в карман и подобрал мяч-яблоко.  

Заметив в толпе девушку, он поспешил за ней, но тут его поймал за пуговицы какой-то коротышка:  

- Хотите испытать ярость? Плата умеренная! Хотите испытать ярость?  

Противный коротышка постоянно подпрыгивал и толкал в бок четверых человек. Они были очень разные. Он осмотрел всех и выбрал самого невзрачного, чтобы быстрее забыть этот идиотский аттракцион. Невзрачный подошел к нему вплотную и протянул за деньгами ладонь, остальные скрылись.  

- Спасибо, что выбрали меня… Мне так нужна работа.  

- И что дальш…- он не успел договорить, как согнулся в три погибели. Невзрачный, что есть силы, ударил его в живот и тут же скрылся. Отдышавшись, он ворвался в палатку, но там никого не было, только на полу лежали какие-то тюки. Он пнул их ногами, но тут же взвыл от боли. Тогда он начал крушить палатку, она нелепо рухнула на него, и он еле выбрался из-под вонючего старого брезента. Наконец, отдышавшись, он вышел и оглянулся вокруг. Впереди цинично замаячил довольный коротышка, который дружелюбно подмигнул ему и побежал куда-то вглубь толпы. Он бросился за ним, но тут увидел девушку, уронившую мяч-яблоко.  

Только сейчас он заметил, какие у нее волосы – светлые и длинные, какое у нее красивое лицо и стройная фигура. Она была точно такой же, как та женщина, из его снов. Но эта, реальная, сейчас выглядела совершенно растерянной среди аттракционов на празднике «Жизнь», и постоянно, почти автоматически, запахивала полы своего плаща. Он усиленно пробирался к ней, расталкивая людей, но внезапно споткнулся о стопку книг и удержался, лишь схватившись за чью-то руку.  

- «Книга Жизни», – чинно произнес какой-то человек с засаленной и прокуренной бородой.  

Он осмотрел стопку и увидел, что она состоит только из одной книги во множестве экземпляров.  

- В детстве я думал, что если прочту все 10 томов энциклопедии в отцовском кабинете, то мне не надо будет больше ничего читать, – зачем-то объяснил он. – А оказалось, есть еще и какая-то «Книга Жизни»…  

- Вы не поняли! – брови человека взлетели вверх. – Вы должны ее написать!  

- Прямо здесь и сейчас?  

- А Вы думаете, что кто-то оказывается на празднике «Жизнь» два раза? – усмехнулся бородач-интеллигент и протянул ему перо. – Конечно, сейчас!  

Он открыл книгу и увидел, что она вся исписана. Кто-то накатал две страницы, а кто-то просто поставил крестик вместо подписи. Он мучительно повертел в руках перо, потом склонился над книгой и старательно вывел: «Живу. Я.». Человек с бородой посмотрел на запись, потом поднял на него глаза, но на этот раз в них ничего нельзя было прочесть. Он неловко пошарил в карманах, зачем-то осторожно положил на книгу купюру и пошел прочь, не оглядываясь. «Жизнь» не продается!» – запоздало крикнул человек с бородой, но он уже шел дальше, лишь осторожно теребя в кармане тюбик и мяч-яблоко.  

Неожиданно его окружили какие-то люди в строгих костюмах и галстуках. Один подошел к нему и услужливо смахнул с его куртки воображаемую пыль. Другой подбежал с чашкой кофе, а третий начал подсовывать какие-то бумаги на подпись. Хозяин аттракциона оттянул занавес, и он увидел внутри роскошно оборудованный кабинет с телефонами и собственной секретаршей.  

- Это ваше прошлое будущее. Вы получили бы это, если бы в свое время послушались совета…  

Он осторожно заглянул внутрь. Вокруг все суетились, а секретарша лишь понимающе-призывно улыбалась. Он подошел к столу и увидел на нем фотографию. С нее беззаботно улыбался мальчик лет пяти, удивительно на него похожий. Сын? Наверняка, но фотографии возможной жены он не нашел, хотя прекрасно знал, кто мог ею оказаться в тот период его жизни. Он вздрогнул, потому что телефоны стали пронзительно и одновременно звонить. Секретарша подняла все трубки по очереди, ответив, что «его нет», и протянула ему лишь одну, заговорщически произнеся: «Это он…». На том конце провода кто-то быстро, но почтительно заговорил по-английски. Он испуганно положил трубку и посмотрел на секретаршу.  

- Ничего, я все исправлю, – суетливо успокоила она его и протянула что-то в конверте. – Это Ваш билет, правда, в Вене будет пересадка. Отель забронирован. До 15-го я отменила все встречи, вы вернетесь 14-го вечером. Вам вызвать сейчас машину?  

Он испуганно помотал головой и вскрыл конверт. Взяв паспорт, он долго смотрел на свою фотографию. Паспорт был весь заклеймен визами. «Всегда мечтал лишь об одном – путешествовать по миру», – неожиданно пронеслось у него в голове, но он тут же положил конверт с паспортом на стол и вышел. А это прошлое будущее, оказывается, не такое уж привлекательное… Ничего интересного… Ну, разве что Вена, даже с пересадкой… И сын… Хотя последние два часа он хочет только дочь… Такую же красивую, как девушка, потерявшая мяч-яблоко. Ее – свою жену – их дочь, и больше никого… А что касается прошлого будущего… Нет, не хочу! Может, и не зря он тогда отказался?.. Впервые за все время на празднике «Жизнь» он с удовольствием расплатился за то, что его лишили многолетних угрызений совести и доводящих до исступления сомнений. Интересно, есть ли тут еще аттракционы из серии «Прошлые соблазны?» Пара соблазнов, которым он так и не дал возможности осуществиться, периодически напоминали о себе (правда, чем дальше, тем реже) в варианте «А что было бы потом, если бы..?» Он многого бы не пожалел, чтобы увидеть их продолжение и особенно – их финал. А то, что был бы финал, – он не сомневался ни на минуту даже тогда, когда так отчаянно с ними боролся.  

«Выпьем за соблазн…», – как-то во время дружеской вечеринки сказала она, пряча от него глаза и стараясь не оставаться с ним в комнате наедине. Он и сейчас помнит ее такой – влюбленной и какой-то неловкой, старательно обходящей его минимум на метр и отводящей взгляд. Единственное, что у них было, – это ежедневные разговоры по телефону ровно в 23.30, усиленно гримирующие эмоции, и несколько долгих нежных поцелуев, так ни во что и не перешедших. Почему? Ведь как-то она даже пришла к нему домой и была ко всему готова. Просто именно с ней он почему-то постоянно был настороже, ему все казалось подвохом, он даже отключал телефон! Ее чувство он никак не мог, или не хотел, интерпретировать адекватно – он почему-то был абсолютно уверен, что она не может быть в него влюблена, ну просто не может, это какая-то игра! Он сначала даже принципиально не покупал ей цветы, не дарил подарков и не ухаживал за ней. Хотя иногда, не дождавшись привычных позывных в 23.30, сам звонил ей по ночам, неся всякую околесицу. Чувствуя, что она стала отдаляться, он внезапно бросился вдогонку, но было уже поздно – она все решила за них обоих. Его, сбегающего и сдержанного, она любила. Догоняющего, открытого и с оголенными чувствами – не приняла…  

Думая об этом, он пошел дальше, но вдруг натолкнулся на какую-то развеселую компанию у соседней палатки.  

- Привет, старик! – Все радостно бросились его обнимать.  

- Вы кто? – Он сначала не понял.  

- Не узнаешь? Твои друзья… Ты растерял нас, но мы сами тебя нашли!  

Один из них подошел к нему и искренне улыбнулся:  

- Все совсем не так, как ты думаешь. Я о тебе помню, до сих пор. Зря мы порвали все связи друг с другом, ведь я понимал тебя, как никто. Как и ты меня. Хотя… мы славно провели время.  

Он всмотрелся в его лицо, и ему показалось, что он узнает знакомые черты.  

- Да, жаль … – он так давно ждал этого разговора. – Мы провели бок о бок столько лучших лет нашей жизни. Лет, не дней! Вслушайся в это. И сейчас мы оба виноваты – кто-то меньше, кто-то больше…. И я даже знаю, кто окончательно настроил нас друг против друга. Но уже ничего не изменишь, я все равно тебе больше не позвоню.  

Другой человек из компании тут же взял его под руку и отвел в сторону.  

- Слушай, да брось! Мы же, остальные, еще есть. Помнишь, ведь мы были целой нерушимой командой? Мы дышали одним воздухом, мы жили друг другом! Побудь с нами сейчас, столько лет не собирались все вместе….  

Внезапно какая-то острая тоска и ностальгия захлестнули его с головой. Как же он по ним соскучился! Соскучился по тому ненормальному времени, когда у всех у них еще светились лица, и была только одна забота – беситься и жить в свое удовольствие. Он смотрел на них – и видел других, из своего прошлого. Казалось, за минуту он вспомнил всю свою бесшабашную молодость. С ними – или с такими же, как они. Парни стояли и весело переговаривались друг с другом, как в старые добрые времена, подмигивали ему, рассказывали какие-то истории, которые тоже казались ему знакомы, и ему так захотелось снова к ним, хоть ненадолго. Он почувствовал, что роднее их у него в эту минуту никого нет. Тут он заметил, что кто-то трясет его за рукав.  

- Давай, скидываемся! Сейчас что-нибудь сообразим.  

- Он опять проскочит на халяву? – спросил он, абстрактно указав на одного из компании. Человек тут же его поддержал:  

- Естественно! В первый раз, что ли...  

Он от души рассмеялся и, автоматически вытащив из кармана деньги, не глядя, их отдал. Пара монет упала, и он нагнулся, чтобы их поднять. Когда он выпрямился, никого не было. У палатки с постным лицом стоял прежний хозяин, но на все расспросы только молчал или непонимающе разводил руками.  

Он побрел дальше – и вдруг увидел своих родителей. Они весело помахали ему, и остались стоять, переговариваясь друг с другом. На отце он не зациклился, но мама… У него абсолютно та же улыбка, что у нее: грустная, все понимающая и такая характерная – только для них двоих, больше ни для кого. Он побежал, изо всех сил крича: «Постой!» Неужели она все еще здесь, на этом празднике «Жизни», а он все это время ходит и не замечает ничего? Или маму сюда отпустили с другого праздника… просто посмотреть на него…на время? Но она как будто и не замечает его сейчас… Может, так надо? Может, нас нельзя смешивать? «Мама!» – это слово уже несколько лет он кричал во сне и наяву – но не слышал ответа, и знал, что уже никогда его не услышит. Он подумал, что если найдет ее сейчас, то скажет самое главное, сделает что-то такое… Он не знал, что конкретно, но готов был перевернуть ради нее весь этот набор аттракционов с ног на голову. Мама… Она не видела его на этом выдуманном празднике «Жизни» уже несколько лет… Стоит ли вообще показываться ей? «Я так поста… – он поправил себя – повзрослел. … Надо ли тебе видеть меня таким?» – сказал он вслух, вспомнив о своей седине и непонятно когда появившихся морщинах. Но особенно о взгляде. Им он мог обмануть всех, но не ее. Она все поймет. А если вдруг спросит о чем-то главном: «Счастлив ли ты? Все ли получилось так, как ты хотел?.. Что непоправимого ты успел натворить за время, пока не было меня?» Что он ответит ей на это? Способен ли он все объяснить так, чтобы ей не стало опять больно? Он мог бы отвлечь ее каким-нибудь аттракционом на празднике «Жизнь», над которыми они всегда потешались, но уверен ли он, что она действительно сейчас здесь? Он безнадежно улыбнулся – снова в точности ее улыбкой. Мама… Он снова ринулся за ней, расталкивая всех, но она исчезла. Кажется, мелькнул отец, но это была другая, совсем другая и уже давно неинтересная ему история. Он искал ее и знал, что если встретится сейчас с ней лицом к лицу, то ничего, кроме банального «прости за все... за тот последний день, когда ничего не смог сделать…» – сказать будет не в состоянии. Но он так хотел выкрикнуть что-то другое…не банальное… но не успел, он опять ничего не успел. И не успеет уже никогда… Ему показалось, что мама и отец скрылись за одной из палаток, на которой было написано «Исповедь». Он осмотрел палатку со всех сторон, но никого не нашел. Зато обнаружил что-то другое…  

Все дело было в том, что с одной стороны будки для исповеди садился человек, а с другой, где должен был сидеть пастор, мог сесть, кто угодно. «Подслушивающие» платили в два раза больше, но это их, казалось, совсем не смущало. Какие-то отвратительные мальчишки, зажимая друг другу рты, слушали взрослую уставшую женщину, долго что-то говорившую за занавеской. Он согнал мальчишек и сказал женщине, что аттракцион закрыт. Она покраснела и быстро засобиралась, почему-то обратив весь свой немой гнев на него. Тут к нему подбежал хозяин:  

- Ты что творишь?!  

Он хотел без слов ударить его в лоснящуюся морду, но тут увидел, как к палатке подошла девушка, потерявшая мяч-яблоко. Он сунул хозяину несколько купюр и, прижав палец к губам, сел на сторону пастора. Хозяин мерзко оскалился и отошел. Он чувствовал себя отвратительно, но решил, что пусть лучше девушку без мяча-яблока выслушает он, чем кто-либо другой. Она начала говорить, тихо и проникновенно. Через минуту он весь вспотел, но продолжал слушать. Она говорила обо всем, о самом сокровенном. Иногда в такие моменты он даже порывался встать и обнаружить свое присутствие, но это было бы еще хуже, чем подслушивать исподтишка. Наконец, она замолчала и ушла. Он отрешенно сидел еще несколько минут, пока хозяин палатки его не согнал.  

- Где тут выход? – с усилием выдохнул он из себя.  

- Где еще? В конце «Жизни», – хозяин неопределенно показал рукой и почти вытолкал его. – Только если сейчас уйдешь, обратно по тому же билету не пустят. Билеты рассчитаны строго на одного. Твой уже прокомпостирован, так что терпи, пока можешь.  

Он шел и ничего вокруг не видел. Была еще зима, но день выдался удивительно теплым и пронзительно напомнил о чем-то из прошлого.  

- Ты думал обо мне?  

Девушка в смешном шарфе и нелепой одежде топталась на талом снегу и тепло смотрела ему в глаза.  

- Нет… – Он остановился и с готовностью стал рассказывать. – Почему-то я всегда вспоминаю в такие дни время, когда мы были вместе. Помнишь, в тот, наш последний день посреди зимы вдруг начало все таять и засияло солнце? Я стоял и думал: как глупо расставаться в такой день. Неужели нельзя было расстаться днем раньше или позже? Я даже хотел вернуться, но побоялся, что ты все не так поймешь. Я просто хотел вернуться до очередного холодного дня, когда рвать все намного легче. Но я ушел, и конкретно тебя я с тех пор не вспоминаю. Я вспоминаю только себя – таким, каким был тогда с тобой. О чем думал тогда, что чувствовал, тот снег, который хрустел под моими ногами, и теплую-теплую комнату. Теплую уже не от нас, а саму по себе.  

Девушка не обиделась и только спрятала нос в воротник.  

- Не пытайся сейчас казаться хуже, чем ты есть. Тебе твои собственные чувства не были никогда важнее чувств других людей, просто с одной существенной поправкой… Их чувства значили для тебя что-то до тех пор, пока относились лично к тебе! Потом ты так же отметал их эмоции, уже неведомые и ненужные, как и самих людей. Они переставали тебя любить – и ты тоже переставал любить их, почти сразу, потому что гордость не позволяла тебе бежать за кем-то следом. Но это лишь в случае, когда тебе нужны были лишь чувства к себе, а не сами эти люди... Хотя, даже не любя, ты всегда переживал эти разрывы страшно, просто до самоуничтожения, чем расплачивался сполна… И меня ты, наверно, тоже никогда не любил, – спокойно улыбнулась девушка. – Даже в ту лучшую для нас зиму. Ты любил мое чувство к тебе – и все. Просто так получилось: ты был тогда потерян, одинок – и это обожание принял… Хотя даже в самые пиковые минуты тебялюбия ты был не подарок! Тебе казалось, что тебе простительно все, раз тебя боготворят… Но в тот раз просто нашла коса на камень. Ты встретил девушку, которая тоже любила лишь твое отношение, а не тебя. И поэтому скоро и благополучно к тебе охладела, когда начались все эти твои…  

Она не договорила, видимо, боясь сказанным невпопад все сейчас испортить. Но, даже несмотря на это, он был безумно благодарен ей за все, что она сказала, и ему жутко захотелось ее обнять. Но она взглядом остановила его и по-дружески похлопала по плечу рукой в несуразной варежке. Та, о ком он сейчас говорил, никогда не носила варежек, но и это его не смутило.  

- Надеюсь, сейчас у тебя все хорошо, – поспешно произнесла она, заметив его взгляд на своих укутанных руках.  

- Да… Я, кажется, нашел ту, которую искал… За воспоминания тоже надо платить? – он вдруг заметил хозяина палатки, решительно приближающегося к нему.  

- За воспоминания платят, порой, дороже всего. Но у нас – плата умеренная, – грустно рассмеялась девушка и скрылась в палатке.  

Он заплатил, развернулся, чтобы идти дальше, и чуть не столкнулся с девушкой, потерявшей мяч-яблоко.  

- Я Вас ищу весь… – он хотел сказать «день», но здесь то было неуместно. – Всю… «Жизнь».  

Посмотрев в ее широко распахнутые глаза, он подумал, что, наверно, сейчас не соврал. Хотя пожалел, что из привычного чувства самосохранения опять произнес это в кавычках.  

- Что происходит? – девушка посмотрела на него, у нее в глазах блеснули огоньки, но почему-то тут же погасли. – Только не говорите, какая я красивая и что Вы хотите… лишь то, что хотят от меня все! – не резко, а скорее обреченно произнесла она.  

- Я… хочу вернуть Вам мяч-яблоко. – Он даже растерялся: никогда не думал, что собственная красота способна так закомплексовать. Девушка серьезно посмотрела на свою потерю, но не взяла. От неловкости он тут же спрятал мяч-яблоко в карман.  

- У меня есть еще тюбик, хотите? Он красивый, из детства… Хотя я бы не сказал, что в моем детстве было что-то такое же яркое, как этот тюбик…- Он на миг замялся, но тут же выдохнул: – А если честно, я хочу, чтобы Вы всегда были со мной.  

- Я не могу… – ее взгляд потеплел. – Как бы этого не хотела… Вы же это знаете, как никто, – она спокойно, без укора, посмотрела на него, и он понял, что она все поняла еще там, на «Исповеди», и все говорила только ему.  

- Все можно изменить! Главное, хотите ли Вы это сами? – он начал нести типичный любовный бред и от собственного пафоса ему вдруг стало не по себе. О какой любви он говорит, ведь они знакомы один день. Но девушка слушала его очень серьезно, ничему не удивлялась и понимала его, понимала! Он упивался этим пониманием и вдруг услышал собственные слова:  

- Ты хочешь этого? Только скажи – и мы сделаем для этого все. Мы больше никогда не расстанемся. Мы будем жить вместе. У нас родится дочь… Она будет так похожа на тебя...  

- Хочу… я этого очень хочу! Ты даже не знаешь, насколько… Я заметила тебя еще у «Книге Жизни». Я даже подошла и уговорила мужчину-бородача показать мне твою запись… Я тоже ждала тебя.. Всю жизнь ждала… Знаешь, что такое мечта? Мечта для меня – это ты…  

Он задохнулся и сделал к ней шаг. Она посмотрела ему в глаза, и он понял, что она не лжет. Он неотрывно смотрел на нее, пытаясь унять дрожь в пальцах. Он взял ее руку в свою – и почувствовал дикую волну желания, которое сейчас показалось ему совсем неуместным. Он побоялся, что она все поймет и оттолкнет его – «И ты такой же, как все!» Но она поняла – и ответила ему тем же. Он обнял ее и услышал сдавленный вздох: «Да…да…все так… я тоже» – почти бессознательно шептала она. Он наклонился к ее губам своими, она жадно впилась в них, но через минуту с усилием отстранилась:  

- Не своди меня с ума… Быть вместе… Это невозможно…  

Ему показалось, что прошла вечность, хотя они стояли так, наверно, всего несколько минут. Когда она тряхнула головой, пряча слезы, и повернулась, чтобы уйти, он решительно схватил ее за руку. В ту же минуту к нему откуда-то подбежал коротышка из первого аттракциона.  

- Она со мной, ты что, не понял ничего? Ты оказался самым серьезным ее увлечением, я все ждал, когда это пройдет. Но история затянулась… Она все равно от меня никуда не уйдет, так что смирись и не тревожь нас больше.  

Глаза коротышки сверкали, и он крепко держал его за воротник у горла. Он мог пнуть его ногой, выплюнуть на него всю свою ярость, вывернуться и ударить его, но он ничего не сделал, потому что она плакала, но стояла к нему спиной. Раскаявшейся, виноватой, любящей, так его желающей – но спиной. Коротышка отпустил его и подозвал невзрачного. Он инстинктивно прижал руки к животу, но тот только говорил. Говорил то, что он сам не решался сказать себе все эти долгие годы. Говорил обо всем. Он почувствовал, как его подбородок стал предательски подергиваться, и он сделал жест, чтобы все уходили. Все – коротышка, невзрачный, она… Не сразу, но они ушли – особенно пыталась задержаться она. Она искала самые смешные предлоги, чтобы остаться: что-то роняла, топталась на месте, бросала на него взгляды затравленного зверька. Улучшив момент, она четко произнесла одними губами: «Я буду любить тебя всегда… Помни это». Коротышка остановился, повернулся к ней, и она покорно побрела следом.  

Он полез в карман за сигаретами, и из него вывалился мятый искореженный тюбик. Он не смог сохранить даже его, хотя постоянно бережно сжимал в ладони. Он посмотрел на тюбик и провел пальцами по его углам – они оказались на редкость острыми. Он спокойно задрал рукав сорочки и пару раз остервенело провел краем тюбика по вене. На запястье остались красные уродливые дорожки. Он хотел провести еще сильнее, больнее, но впереди вдруг замаячили какие-то ворота с надписью «Выход». Через них грязные пьяные санитары периодически выносили каких-то людей на носилках. Они выносили их насильно, те пытались отбросить закрывающее лицо одеяло и отчаянно, хоть и беззвучно сопротивлялись. Только двое мужчин лет 35-ти и одна молоденькая студентка вышли по собственной воле. «Самоубийц сейчас хоронят так же, как всех. Хотя раньше…», – зачем-то подумал он вслед этой троице.  

Он просидел на земле еще какое-то время и вдруг очнулся с окровавленным тюбиком в руках и своим изуродованным, но уже не кровоточащим запястьем. Он выругался и спрятал руку глубоко в рукав. Заставив себя не смотреть на манящую надпись «Выход» и не замечать взглядов, которые бросали на него санитары, он с усилием встал и бесцельно побрел куда-то в глубь аттракционов. Санитары тут же потеряли к нему интерес, надпись на воротах погасла. «Значит, сейчас и правда не время…» – подумал он и обреченно вернулся в праздник под названием «Жизнь».  

Хотите испытать ярость? Плата умеренная.