«Любимая – жуть! Когда любит поэт…»
Б.Пастернак
…Дыханье сбивается, губы немеют –
Я тему веду, как дышу, как умею,
Чтоб вдруг оборвать при великом народе
На самой высокой – неслыханной – ноте…
Бывают у каждого эти – до стона –
Мгновенья, что требуют встречи достойной,
Все прежнее – только настройка оркестра –
Так ждут революции, смерти, ареста.
Любимая! Жуткое счастье какое –
Пропеть твое имя над черной рекою!
Любимая, как это больно, как больно –
В осенней Москве повстречаться с тобою...
Когда ты в отъезде, но здесь – твои вещи,
Когда ты уходишь – надолго, навечно,
Когда идут слезы от сильного ветра
И прячешь лицо за зеленым вельветом,
Когда твое тело целуют другие –
Люблю тебя, как на Земле – не любили!..
.
Вспомнив с улыбкой меня – минули годы –
Женщина в белом пройдет
в желтом саду.
Из-за чего я погиб? Из-за погоды –
Слишком прекрасен сентябрь
был в том году.
Небо – такой синевы прежде не вспомнить –
Птиц опускало во двор,
на кипарис.
В тихой, не самой большой – в лучшей из комнат
Девочка пряталась, из
здешних актрис.
Я говорил о любви, мучил гитару,
С прозы сбивался на стих,
суп ей варил.
Но пропадали супы с рифмой бездарной –
Ей продавец на углу
фрукты дарил.
Бросил читать ей свое, начал – Бодлера,
Платье концертное шил
из белых штор.
Знал я, что нравится ей друг мой Валера,
Впрочем, не он лишь один.
Но знал я, что
В наичудеснейшем небе
Слышал я дочери лепет,
Видел: качает, лелеет
Дочь мою белая лебедь.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
...Платье заканчивал я. Падала полночь.
Тихо хвалила она
стих и еду.
Было ль что-либо потом, дальше – не помню –
Слишком прекрасен сентябрь
был в том году…
.
Я ставлю на двадцать четыре —
Мое роковое число!
Сегодня, в пустынной квартире,
Разбилось, упавши, стекло
Любви, несуразной и смятой…
А помнишь, как в том ноябре
Мы встретились по непонятной
Причине — известной судьбе,
Да нам не раскрытой поныне?
Ты помнишь число? Нет? А зря…
Ведь дней было двадцать четыре,
Прошедших с конца октября!..
Еще… (до тебя это было)…
В веселый январский мороз
Я двадцать четвертого с милым
Рассталась… Вот это курьез!
Не знаю, что делать мне, братцы:
Ведь в этом году, как на зло,
Исполнится два по двенадцать…
Хочу, чтобы мне повезло…
Ты была равнодушна к себе:
Даже несколько зла и жестока,
Не поверив ни слову пророка,
Свою жизнь посвятила борьбе.
Стали грустью светиться глаза:
И на фоне широкой улыбки,
Не считая по пальцам ошибки,
По щеке вниз скатилась слеза.
И смахнув ее твердой рукой –
Уничтожив следы преступленья,
Поняла: «Нет за слабость прощенья,
Мир для сильных людей…» – Но, постой!
Ведь не так однозначен колор –
Бытие состоит из оттенков:
Черно-белая жизнь лишь в застенках,
Где на стенах кровавый узор.
Ты была равнодушна к себе…
И хотела быть милой, любимой,
Но себе ты была столь постылой,
Что пришлось покориться судьбе…
И, однажды, неяркой порой
Ты поймешь: жизнь твоя быстротечна –
Не доехав чуть-чуть до конечной,
Душу вдруг отошлешь на покой…
Сегодня выпал первый снег,
И время убыстряет бег,
И глупо говорить уже,
Что занесло на вираже.
И чувствуешь лишь пустоту,
И выбрал ты любовь не ту,
И болью отдает в висок:
Чему-то снова вышел срок...
И много дел, часы идут,
И ты опять – ни там, ни тут.
И ставишь галочки в графе
Людей, забывших о тебе.
