Arifis - электронный арт-журнал

Вечернее море было страшным. Эта мысль немного не понравилась ему, но отвлечься от нее было невозможно. Казалось, что сейчас, когда еще не совсем темно, но вечер клонится к ночи, это огромное и живое пространство проявит себя и покажет всю свою силу. Он представил себе, что будет, если этот блестящий колышущийся горизонт расположить вертикально – и зажмурился. Он очень любил море и очень боялся его. Этот страх придавал остроты ощущениям, и его неизменно тянуло к этой беспредельной стихии. Но он знал: если она когда-нибудь по-настоящему рассвирепеет – не спасется никто.  

Он побрел вдоль пляжа, как в тумане. Идти в туфлях было очень неудобно, тем более что они давно промокли. На песке отпечатывались его следы, на которые тут же набегала волна. Он оглянулся на это и подумал, что не сделал в свой жизни ничего путного. Его след так же мгновенно затянет, как этот отпечаток ботинка. Остановившись, он разулся. По берегу были рассыпаны разрозненные тела, которые не обращали на него никакого внимания. Не видеть, никого не видеть. Только он и море – единственное, что его пока не разочаровало. Он хотел побыть с морем наедине. Он не мог понять, что за удовольствие валяться тут на полотенце бок о бок с какими-то людьми, слышать бессвязные разговоры и отмахиваться от песка, летящего на тебя из-под чьих-то грязных шлепанцев.  

Уткнувшись в самый конец пляжа, он, наконец, остановился. «Купаться строго запрещено! Опасно для жизни!». Ржавая жестяная табличка навязчиво грохотала от ветра. Купаться – опасно для жизни… Жить – вот что смертельно опасно для жизни. Он бросил на табличку презрительный взгляд. Он ни для того пришел сюда, чтобы наткнуться на еще один человеческий запрет. Сплошные запреты. Прочь, все прочь. Только он и эта манящая стихия. Сегодня она его поймет, как никогда. Она просто обязана принять его и успокоить.  

…Видимо, здесь когда-то была пристань, но сейчас из воды высились только ее одинокие деревянные опоры разной высоты. Говорили, что прошлым летом тут затонул прогулочный катер, налетев на какие-то цепи. Деревянные опоры были не очень далеко от берега, и он решил обследовать их. Он разделся, громко выдохнул и вошел по колено в воду. Воздух и море были какими-то фиолетовыми. Холодно. Теперь можно осознать, где он находится и что происходит. Он зачерпнул рукой воду и плеснул в лицо, потом по-детски похлопал рукой по поверхности воды. Он боязливо крикнул, потом громче. Неожиданно придя в столь забытое хорошее настроение, он оттолкнулся от дна и поплыл. Вода попадала ему в глаза, мочила волосы, но он улыбался. Только сейчас он заметил на руке часы, и ему пришлось вернуться. Неловко и косолапо добежав до своей одежды, он бросил на нее часы и уже медленнее пошел обратно. В какой-то момент что-то зацепило его взгляд в море. Но он не успел осознать, что именно, и бросился в воду. Плывя, он опустил голову и зажмурился. Когда-то в детстве, мальчишкой, он прыгнул в море с волнореза и открыл глаза. Мутная грязно-зеленая отталкивающая бездна настолько его испугала, что он еще много лет не мог заставить себя забыть тот кошмар.  

Он поплыл, видя перед собой только одну цель – деревянные тумбы развалившейся пристани. Это были единственные минуты за несколько месяцев, когда он почти ни о чем не думал. Он видел свои руки, исчезающие и появляющиеся из воды через равные промежутки времени, слышал свое дыхание и улыбался. Он начал немного уставать, когда был уже в нескольких метрах от цели. Ухватившись, наконец, за липкий уродливый обрубок, казавшийся таким привлекательным с берега, он по-дружески похлопал его по поверхности. «Ничего, старик, внешность, – это не главное», – сказал он ему. С удивлением, услышав свой собственный смех, он вдруг почувствовал, что сейчас необъяснимо счастлив.  

Он начал плавать от одной деревянной тумбы к другой. Подплыв к одной, он больно ударился ногой обо что-то тяжелое и железное. Он опустил руку в воду и погладил ушибленное место. Нога нащупала какую-то опору и осторожно встала на нее. Цепь. Так вот она, губительница. Он попытался рассмотреть, куда и откуда она идет, но не сумел, и решил, что она, наверно, просто идет от одной опоры к другой. Что ж, можно прогуляться. Пока не отпуская деревянную тумбу, он осторожно начал шарить ногой под водой. Да, цепь определенно шла к другой стойке. Он попытался отпустить руки и пройтись по цепи, как эквилибрист, но рухнул в воду и лихорадочно поплыл вперед. Следующая тумба была почти черной от долгого пребывания в воде, и он решил вскарабкаться на нее, заранее проверив на прочность. Он поводил ногой и не нащупал цепь – значит, сюда она не доходила. Брезгливо очистив поверхность столба от темной слизи, он оперся на руки и подтянулся. Руки соскользнули, и он с пугающей скоростью соскользнул в воду, уйдя куда-то далеко вниз. Ноги неприятно обволакивало что-то невидимое. Эта вода давно не знала человека, поэтому стала такой прилипчивой и бесформенно мягкой. Он попытался взобраться снова, но почувствовал свои ноги в какой-то сети. Он дернулся и выругался. Черный обрубок невозмутимо торчал перед глазами. Держась за него одной рукой, он лихорадочно срывал с себя какие-то скользкие нити. Леска. Эти бездельники рыбаки бросили тут свои порванные сети. Волны подбрасывали его в разные стороны и мешали. Когда он вытащил одну ногу, то облегченно выдохнул. Вторая нога прочно погрузилась в какой-то лабиринт, но он решил передохнуть, прежде чем заняться ею.  

Он попытался рассмеяться. Какое ребячество. Он прислонился щекой к деревянной тумбе. На какое-то время он успокоился. Долгое время он бессмысленно качался на волнах, время от времени дергая ногой. Он сильнее оперся о свою опору и решил собраться с мыслями. Вдруг что-то противно стукнулось об его ногу. Потом снова. Он застыл, пытаясь определить, что это было. Когда по его ноге снова скользнуло что-то холодное, он вскрикнул. Рыбы. Он опустил руку в воду и начал изо всех сил разрезать эту упругую стихию. На несколько минут это омерзительное битье о ноги прекратилось.  

…Он болтался посреди водной движущейся массы, все больше раздражаясь от набегающих волн. Они приподнимали его, что неизбежно сопровождалось резкой болью от вонзающейся в ногу лески. Надо выбираться. Во что бы то ни стало. Надо нырнуть и в воде попытаться освободиться от лески. Открыть глаза в воде он не мог – ужас детского впечатления и так с каждой минутой становился все отчетливее. Неожиданно волна подбросила его и больно стукнула головой о деревянный столб. Такая несправедливость ошеломила его. Он ударил деревянный обрубок ладонью и плюнул на него. Вода тут же смыла позор со своего подопечного и в отместку залилась ему в уши. Конечно. Это он был тут чужой. Все остальные тут свои. Ветер усиливался.  

Некоторое время он шарил рукой по ноге, пытаясь нащупать конец проклятой лески. Он попытался сделать это двумя руками, но только наглотался воды. Как только он выберется отсюда, он никогда и ни за что больше сюда не вернется. Будь она проклята, эта гнилая пристань. И это проклятое море. От воды его уже тошнило. Он отплевывался, но она была везде, повсюду, она не давала ему покоя. Он скрипнул зубами и нервно ушел под воду. Он дергал прочную леску до тех пор, пока не почувствовал, что задыхается. Отдышавшись, он с болью и остервенением начал тянуть ногу на себя, отводить в сторону – все равно, лишь бы не успеть, до конца осознать происшедшее. Он устал. Нужен кто-то еще. Обязательно. Неожиданно его осенило: он развернулся в воде и напряженно стал всматриваться в пляж. О людях он, как всегда, вспомнил в последнюю очередь. Но там уже давно никого не было, да никто все равно и не услышал бы – он слишком далеко забрел. Люди мстили ему за равнодушие и самоустраненность. Но за что же мстило ему море? Нет. Он не утонет. Он не хочет! Утопленники долго еще глотают воду и все видят и осознают – он уверен в этом. Потом они раздуваются, как шар – нет, ни за что! Надо высвободиться. Или хотя бы продержаться. До рассвета. Сколько еще? Зачем он отстегнул часы? Зачем потом вернулся сюда? Чья-то невидимая сила вернула его на берег, а он ею пренебрег. Никаких вторых попыток – как он мог это забыть.  

…Стало совсем темно. Он был уверен, что уже далеко за полночь. Но он ошибался, было не позднее 10-ти. Волны стали качать его все сильнее. Он с каждой минутой чувствовал, как холод проникает во все уголки его тела и уже не дает ему внятно говорить. Это было сейчас совершенно лишнее, но сам факт, что он не может нормально произносить слова, очень его обеспокоил. Когда завтра на пляж придут люди, он не сможет даже закричать. Надо будет сильно замахать руками. Он показал себе, как. Сильнее. Они поймут. В горе они понимают моментально, в радости – презрительно наблюдают. Сволочи.  

…Силы по капле покидали его и утекали в бездну. Сколько прошло часов? Вода укачивала все настойчивее. Ему вдруг захотелось выпустить эту воду, как в ванной. Наверняка, у моря тоже есть свой клапан, и если его дернуть, вся эта вода стечет в большую воронку и исчезнет. А, может, эта леска и ведет к той самой затычке? Сейчас он дернет, что есть силы, и выпустит море. Взвыв, он дернул ногу. Вода вытечет, непременно. Но тут он представил, какая страшная эта картина – открывшееся морское дно. Наверняка, там многометровый слой отвратительного ила, истлевающие рыбы, странные пугающие предметы и тот самый катер, который тут затонул. Море обмелеет, и он соскользнет по тумбе прямо на его обломки или захлебнется в слое ила. От ужаса он сжался и перестал дергаться. Нет, лучше так. Лучше море. Он не хочет этого дна.  

…Он прижался к деревянной стойке всем телом, сильно обхватив ее, как дорогую игрушку, и почувствовал, как холод пронзил его. Его била дикая дрожь. Хорошо, что уплыли рыбы. Он заставил себя думать о пустяках, но таковых вокруг не оказалось. Тут все имело свою силу, способную убить его. Он уже чисто по привычке попытался высвободиться. Он замерзнет здесь. Или захлебнется. Только не это. Когда очередная волна накрыла его с головой, он открыл глаза с уже оформившимся решением. В лицо дул ветер. От каждого прикосновения воды хотелось умереть. Но только не от нее! Пусть на берегу ему тут же отсекут голову, но только не это. Он поднес к губам руку и зажал ее зубами. Когда он с силой сомкнул их, то почувствовал минутное облегчение. Боль заставила его кровь бежать быстрее. На миг его бросило в жар. Так хорошо. Он решил. Так делают почти все животные. Попав в капкан, от ненависти к человеку и своей судьбе они кромсают себя. Он решил. Он перекусит свою ногу. Он отшвырнет ее от себя. Будет много крови, но он согреется. Он уже ясно знал, что нужно делать. Он готов на все. Будет ужасная боль, и сделать это с одной попытки не получится, но он выберется отсюда и отомстит морю. Пока не знает, как, но отомстит. Непременно. Он будет кричать, но никто не услышит. Это хорошо. Теперь нужно выбрать позу. Он отстранился от деревянной тумбы и стал медленно просовывать ногу в пространстве между руками и своей единственной опорой. Колено было ему не нужно. Зачем вообще оно человеку, такое большое и неуклюжее? Он попытался вытащить ногу и приспособить ее к казни, но тут же соскользнул в воду. С остервенелым упорством он повторял это много раз, но каждый раз оказывался с головой в воде. Внезапно он осознал, что делает, и с ужасом понял, что теряет разум.  

…Он покорно качался на волнах, отдавая свое тело воде. Что она хочет от него? Он подумал, что море непременно дольно быть женского рода. Не среднего. Он займется этим, когда выберется отсюда. Какое же это бесполое «оно»? Нет. Это женщина. Впервые за столько времени он вспомнил о ней без горечи. Она была такая же, как это море: красивая, пугающая и ласковая невпопад. Сейчас она далеко, по ту сторону этого моря. И ему до нее уже не доплыть. Он всмотрелся куда-то за горизонт, и его посетила шальная мысль, а не попробовать ли? Сколько суток надо плыть? Опасно для жизни… Он вспомнил ржавую табличку на берегу. Так вот в чем дело. Женщины-убийцы. Она убила его душу, вода убьет его самого. Они сговорились. Они заодно. Он посмотрел на коварно улыбающееся и усыпляющее бдительность море. Оно бесстыдно обволакивает его, эти ласки были невыносимы. И тут он внезапно почувствовал, как мелко затрясся. Он ненавидел сейчас свои слезы, потому что они были из той же стихии и уходили в нее. Они текли по щекам, и море брало их у него. Когда он успокоился, ему показалось, что у него пропал вес.  

…Он качался пустой и бессмысленный, как эти гнилые столбы. Он пуст. Он исчерпал себя. Он открыл во всю ширь рот и выбрал случайный звук. Он тянул его так долго, как только мог. Потом еще один. Никто его не слышал. Никого нет. Он почувствовал приближение рвоты и мучился еще несколько минут, прежде чем из него вытекла какая-то жидкость. Море возьмет все, даже этот отработанный шлак. Оно выжмет его до последней капли. Когда волна сильно ударила его в живот, он снова вытолкнул из себя весь свой ужас. Он шарил в темноте по холодной глади и брезгливо отгонял от себя остатки рвоты. Он пугающе оседал в водяной мрак. Он почувствовал, что теряет сознание и не в силах пошевелиться. Ему надо немного отдохнуть. Он отпустил тумбу, лег на спину и закрыл глаза. Он качался, как буек, прикованный цепью. Где-то из глубины сознания всплыло слово «конец», как в кинофильмах, но он отрицательно покачал головой. Вода залилась в уши. Он молчал.  

Сначала ему показалось, что это опять какая-то рыба. Он очнулся. По ногам пробегала колющая дрожь. Она делалась все сильнее и жестче. Он, что есть силы, ухватился за черную деревянную опору и вонзил в нее пальцы. Он уже ничего не слышал. Через некоторое время он захотел пошевелить ногами и не смог. Они отказали.  

…Ноги висели, как две деревяшки. Их шевелило течением, и они полностью подчинялись уже ему. Вода забрала все. Она добралась и до его тела. Если она отнимет руки – он останется ни с чем. Они не должны замерзнуть. Он начал аккуратно выпускать из себя весь оставшийся теплый воздух на пальцы. Он бережно дул на них. Руки то и дело соскальзывали, но пытался удержать их зубами за кожу. Ноги-деревяшки очень мешали ему. Они болтались во все стороны. Когда руки стали медленно и предательски сползать по столбу, он закричал. Он умолял их держаться, он остервенело кричал и ругал их, но они все сползали и сползали.  

…Последнее, что он видел, – это себя мальчишкой, прыгнувшим в мутную воду и открывшим глаза.  

4 ноября 2006 года исполнилось 50 лет со дня рождения талантливейшего исполнителя, поэта и композитора Игоря Владимировича Талькова.  

Осенью 1991 года он был застрелен в Санкт-Петербурге во время концерта, когда до его выхода на сцену оставалось менее 5 минут.  

Традиционно гибель Игоря Талькова связывали и связывают с именами трёх человек. Это продюсер певца Валерий Шляфман, восходящая звезда советской эстрады Азиза и ее телохранитель Игорь Малахов. Считается, что именно двое последних сыграли ключевую роль в разжигании конфликта, финалом которого стали роковые выстрелы.  

Эти события повлияли не только на судьбу всей страны и российской эстрады. Они в корне изменили жизнь молодой уроженки Востока, единственным желанием которой было выступать перед своими зрителями. В традиционном для российских обывателей поиске виноватых певице приготовили роль катализатора ссоры.  

На протяжении пятнадцати лет невспыхнувшую эстрадную звёздочку видели на экранах порядка двух десятков раз. В большинстве таких показов ее имя фигурировало только в связи с делом Талькова. Новоявленных акул телевизионного рынка абсолютно не интересовало, что происходит в её сложной, по сути загубленной стезе. А потеряно было многое – от успешной и перспективной карьеры до личного счастья. Никто не хотел обращать внимания на слова самой певицы, сказанные в одном из немногочисленных интервью:  

– События октября 1991 года, – заметила Азиза, – и всё, что происходило после них, стало тяжким крестом моего сердца. Крестом, который мне придётся нести до конца моих дней…