Поклоняясь священным местам, что побиты
временами, держа: «Як тебе не любити…»
в воспаленном мозгу,
к тебе обращаюсь я: «Здравствуйте…»,
20 лет пролетело, и вот у нас праздники. Праздники...
Нет у ветра теней. Тем не менее
20 рокив спустя ты садишься ко мне на колени
в полуночном авто, увозящем нас в ресторацию.
Хадж – в прострации.
Я люблю этот город имён. Не без страха
узнаю в нём я лики святых со времён Мономаха.
Но осталось ещё одно имя святое,
и оно 20 лет, как тобой занятое.
20 вёсен прошло, 20 зим отшумело,
государства распались, а ты хорошела,
разломилась любовь, – не на малость и лишку,
а на сына с сынишкой.
Старший, словно журавль, вот-вот от земли оторвётся,
ну а младший журавлик, за змеем бежит и смеётся.
Это годы любовь выворачивают наизнанку,
высыпая ненужное: письма, надежды… Ну, как у
этих лет столько разных имён?! Но, однако,
не разжился другим я у звёзд Зодиака.
20 осеней желчно следили за 20-ю
вёснами, каждой за грусть «пришивая» статью.
Но, прошли наконец-то! Прожгли, пролетели,
одевай всё такое, и сверху бретельки.
Бал сегодня! Скорее! Поляна гостями накрыта,
на метлу, Маргарита!
Отменяем забеги по 20. Не те уже годы,
не мёд заполняет прожитые порознь соты.
Расстояния – ладно, но только зачем расставанья?
Всё равно между душами нет расстоянья!
Затем, до свиданья, точнее до встречи,
до лучших времён, если есть, чем увлечь их,
до лучших до нас, тех, которыми раньше и были,
пока не порезались об «или-или»…
Овечью шкуру бросивши на плечи,
Вёл Волк душещипательные речи:
- Я с каждым днём люблю вас всё сильней.
Вы для меня- отрада жизни всей.
О вас я думаю, поверьте, непрестанно.
Тут реплика послышалась Барана.
- Прости, Овца, приятны твои речи,
Да только зубы вовсе не овечьи.
И морда на овечью непохожа.
Ты свет пролей на это дело, всё же!
- Да тут, друзья, история простая:
К хирургу-пластику направилась вчера я.
Чтоб жизнь моя куда спокойней стала,
Ему я волчью морду заказала.
Ну как, теперь поверили вы мне?
Сказали Овцы:- Да-а-а! Баран проблеял:-Не-е-е!
Волк рявкнул:- Смуту сеешь среди нас?
С тобой, Баран, разделаюсь сейчас.
Разделался…- Ну что? Какие мнения?
- Что ты овца- в том нет у нас сомнения.
Надежды нет —
Огонь в глазах погас,
Поникли плечи…
И сколько лет
Пройдет — запомню час
Последней встречи…
Тот разговор:
Шептала я: «Люблю…
Никак иначе…»
И мой позор,
И равен шанс нулю —
Запомню, мальчик…
Зачем добил
Ты птицу, что жива
Была едва ли?..
Уже нет сил
На ночь разбить бивак
Моей печали…
Надежды нет…
Безумие в глазах
Без слез и боли…
И гаснет свет…
Все превратилось в прах…
Не надо… воли…
Если случилось, что вы вдруг расстались,
Всё ж разошлись, разбрелись по углам, —
Слезы не лей — не распустится завязь
Вашей любви… Но на зависть богам,
Что разлучили вас так беспардонно,
Пусть будет другом любимый тебе:
И толстопузый Амур благосклонно
Вдруг улыбнётся!.. Угодно ль судьбе
Будет противиться мудрому счастью? —
Я сомневаюсь! – Теперь в вашей власти
Глупые ссоры забыть в одночасье,
Вновь придаваясь безумию страсти…
На тёмном фоне в белых майках скучают без чефира чайки. Гоняют пену из кефира все самогонщики эфира. У бывших волн особый шорох, в них вечеров сгорает порох, под сип сифона чьё-то пенье мешают с шелестом растенья...
Тускнеет берег, молкнет галька в календаре за мутной калькой. Воспоминанья исчезают и остаются в хате с краю. В ней спят муссоны и пассаты, фуражки с крабами, фрегаты. Храпит валюта до получки чтоб случай свёл с текущей сучкой в порту портвейновом у кнехта на родине Бертольда Брехта. Там деньги все в балетных пачках и все колени помнят качку. Бульвары пьют у волнореза, он третий день лежит нетрезвый в объятьях шлюхи из Шанхая. Она торгует жёлтым раем и ароматами Парижа...
Здесь ночь суда по днищу лижет, шаланды снов автокефальны, тела бесплотны и астральны. Рисуют звёзды профиль Бога стилетом южным в рюмке грога и пахнет рыбной плотью тина у маринистов на картинах...
