вот кто-то с горочки...
вот кто-то вышел прямо в космос
(как тот же космонавт игнатьев)
вот из клозета вышел кто-то
а кто-то и в газете вышел
вот финишною лентой порван
закрывший все мишени фишер
он свен стрелять его работа
и над лыжней летать морозной
(как прежде космонавт гагарин)
вот олимпийским чемпионом
стал написавший илиаду
другой четырехстопным ямбом
устал и начал пятистопным
язык остругивать сначала
в конце предполагая память
той самой правильной нулевкой
для шомпола и для гранита
(свинцом отлитый в бакенбарды
и бронзой в полудетский профиль)
вот кто-то с горочки спустился
шаги считает до упаду
и кто-то говорит сходитесь
а кто-то потирает руки
уставившись в иллюминатор
(где комаров-пацаев-волков
и добровольский машут мимо
ядру похожему на землю
что так напоминает пулю
заряженную в пистолете
который холодит перчатку)
вот кто-то снова вышел в космос
пересчитать на шышел-мышел
всех кто там вышел и не вышел
…а ты за мною не соскучилась.
Ну, что же, что ж…
Любовь ведь тоже дело случая,
как в драке нож.
На лад дела пошли неважные,
из отпусков
и то, довольна сумка каждая
пузатостью своих боков.
Повеселела ты, так что же я,
пойду на милое войной?
Тоска моя неосторожная
расплещет зыбкий твой покой.
Душа изранилась, измучилась,
сама с собою же в борьбе…
Я многое
хотел
сказать
тебе,
но ты за мною не соскучилась…
Голос сел, как гитарные струны
С хрипотцой пережитой простуды,
Стёртых звуков несметные груды
Обтрепались, как древние руны.
Пыльных песен простые куплеты,
Изведённые молью рулады
Всё звучат, ностальгично и ладно,
Разлетаясь частицами света...
Длинные-длинные волосы
В клюве сорока несёт.
Убить, задушить эти волосы.
(Думай, сорока, думай.)
Как обмануть охотников,
Как завершить полёт,
До дерева, старого дерева
Как долететь, подумай.
Любишь ли ты эти волосы?
Любишь ли? Дай ответ.
Девушка, что их носила...
(Думай, сорока, думай.)
Вдаль да по синей речке
Алого платья цвет
Вдруг поплывёт неистово.
Ты не спеши, подумай.
Волосы, эти волосы
Гребнем кленовым тронь.
Ты для кого была создана?
(Думай, сорока, думай.)
Так невесомо падает
Срубленный старый клен,
Ты наклонила голову.
Что ж, дорогая, думай.
У меня пролился кофе,
А я об этом написал.
У меня пролился кофе,
А я об этом написал.
***
Невозможность ног.
Невозможность рук.
Этот поросёнок –
Мой старый друг.
Он существует
Вопреки голоду,
Я не вонжу вилку
В его голову.
***
Иду, столетний,
Походкой летней:
Мечтаю попасть
На киноэкран.
Господи боже мой,
Как я стар.
Я совсем не стар.
Я совсем не стар.
***
Небо свернулось колечком.
Мир, улыбнувшись, притих.
Новые человечки
Чествуют новый стих.
Слабые и больные
Знамя моё несут:
Сколько вас, золотые?
Сколько серебряных тут?
***
Жить во слове –
Словно и не жить.
Умереть во слове –
Словно жить вечно.
Из краёв далёких
В мой предел бежит
Голубая речка.
***
У меня пролился кофе.
А меня нет.
У меня пролился кофе.
А меня и нет.
Однажды мы с одним поэтом в Грузии всю ночь читали публике стихи. Это была «неспланированная» –
полностью импровизированная – ночь: он читал одно стихотворение, и – рифма ли, слово, образ, интонация –
вызывали откуда-то из памяти какие-то твои строчки, иногда – совершеннно тобой уже забытые – и, м.б., далеко не лучшие,
но тут они были «на месте»... Мои строчки подхватывались им, откуда-то вдруг, так же, на рифму, вплелся
саксофон, и этот бессюжетный разговор «на троих» продолжался до позднего утра... Потом я вошел
во вкус и участвовал в таких ночных джем-сэйшн’ах в Москве, в Мюнхене, в Амстердаме, в Париже в подвале на
rue de Paradis, с Лешей Хвостенко (Хвостом)...
Вдруг, совершенно неожиданно для меня, на Арифисе повеяло чем-то подобным, таким джем-сэйшн’ом. Чьи-то рифмы,
образы стали вызывать свои совсем забытые или не очень рифмы и строчки...
И это мне показалось, вдруг, интересней,
чем просто вынимать из загашника очередное, миллион раз опробованное стихотворение, а – пусть рискуя
и «подставляясь» («меня не впечатлило!») – но вслушаться в музыку другого стихотворения и вплести свою –
несовершенную, но – нотку...
И я благодарен Colt’у за то, что его «сосны» вызвали к жизни мою, мной
давно забытую сосенку... http://www.arifis.ru/owork.php?offtopic=1&action=view&id=4202
(на мотив Михаила Квливидзе)
1
Что это? – вспыхнет и – скроется... Что там?...
Сад восхитительный за поворотом...
Кажется, будто и горы, и сад,
Дерево дальнее с птицею сонною,
И облака, что над садом висят –
Детскою щедрой рукой нарисованы...
Здесь до сих пор есть во всем что-то детское...
Вот на дорогу бросается стройное
Деревце юное – девочкой дерзкою -
И оглушает зеленой листвой меня...
И уплывают деревья назад,
И провожают меня удивленно...
В небе зеленые кроны висят -
Знаю, о чем шелестите вы, кроны...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
2
Постой... Смотри, сосна какая -
Ты видишь эту красоту? -
Летит и рвется в высоту
И в сизом небе пропадает.
По иглам дрожь пройдет – обрушится,
И – стихнет в шорохе шагов...
Ты прислонись к стволу, прислушайся –
Услышишь шепот облаков...
(...Ты – когда-нибудь – сможешь так встать,
Ничего не просить, не желать
Не лукавить, не гнуться, не кланяться?..
Всё отброшено – напрочь – до дна,
Лишь высокая дума одна,
И душа – одинокая странница...)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
3
Над нами кроны закачаются,
Укроет нас листва немая...
Но что ж глаза твои печалятся,
Когда тебя я обнимаю?..
И полоса заката рыжего
Дрожит... Но ты – так далека,
Как будто ты и впрямь услышала
О чем шептались облака...
И почему, скажи, ты прячешься
От поцелуя моего,
И отчего идешь и плачешь ты,
Меня оставив одного?...
.
Мужчинам говорила: – Се ля ви!
Поцеловать? Придумали такое!
Не дам я поцелуя без любви!
Иное дело- что нибудь другое...
На этом месте мог
быть новый стих мой.
Но прозвенел звонок,
толпа притихла,
а я, огнями рампы пригвождён,
молчу, и в голове мне шепчет голос:
Уйди, смешить людей душою голой
почетно, но сей факт не подтверждён.
Зачем тебя несёт
на баррикады?
Решиться не на всё,
а лишь бы как бы –
жена и та однажды не простит,
что без тебя, блаженного, старела,
что слышен был лишь перезвон тарелок,
и не хватило пары слов простых.
Ну, что ты доказал,
сжимая скулы?
С упрямого козла
cдерут три шкуры
и слижут воду горькую с лица.
Достаточность словарного запаса
не значит, что хотя б одно запало
в судьбою опрокинутых сердцах…
И всёже я стою,
не зная, стою ль
того, на что свою
струну настроил.
В конце концов, зачем-то он настиг
тот, что за мною гнался, задыхаясь.
Толпа свистит, а голос затихает,
и я ему молчу свой новый стих.
