В глубине камня что-то и мягко задрожало. Трита открыл глаза, и обнаружил, что стоит на тонкой струне лунного света. Небо пахло звездами, и травой, озябшей от росы. Справа и слева возвышались почти отвесные стены скал, кое-где просвечивающие неровной трухлявой кладкой.
Это была не Холодная степь, и не один из мертвых миров, скорее чей-то дурной сон, или воспоминание. «Тем хуже – думал Трита – из Холодной степи я знаю выход, а в снах можно проблуждать всю жизнь».Он слышал, от старых шаманов, что сон иногда проникает в явь, и человек всю жизнь живет, как бы во сне, порой во власти сна оставался не весь человек, а частички его души – любовь, страх, ненависть, радость….
Трита почему-то точно знал, где он. Это была разоренная ветром и огнем тень крепости Вар. А тонкая струна под его ногами когда-то была изящным мостом белого камня, переброшенным через керамическую жилу канала.
На другом конце струны, опершись на незрячую голову каменного идола, стоял бог в протертом кузнечном фартуке. Лицо его было похоже на лицо идола, но в отличие от него дышало живым умом, а в глазах теплыми угольками тлел огонь, как бы извлеченный из печного жерла, и вживленный в темные глазницы, под эти рыжие брови.
- Ты Кава?
Ответили разом – и бог и идол:
Я! Небесный Кузнец Кава. Я!
Небо над головой Триты изменилось – ветер пригнал тучи. Они нагрязли над руинами, тут же рассыпались густой вороньей стай, рухнули вниз птичьим пометом, но, достигнув земли превратились в густой серый туман.
Из этой белесой дымки послышался шелест мертвой плоти. Местами туман сгущался, образуя жуткие формы – лопнувшие от влаги черепа, клыкастые пасти, кожистые крылья….
«Не боюсь – повторял про себя Трита, ступая по мосту – испугаюсь – сгину».
Приведения между тем, потянули к нему скользкие, пропитанные колодезной сыростью руки. Вокруг сердца конопляной удавкой обвилась тоска, обвилась, стиснула, выдавливая кровяной жар. Прочуяв его, неживые протяженно завыли, застонали от вожделения, облизывая черными хоботами иссохшие губы.
- Прочь! Исчезните!
Все изменилось. Ветер подхватил мороки, и умчал прочь. Теперь Трита стоял прямо перед Кавой. На коленях.
- Встать, сын Атви. Я ведь не бог, и даже не святой. Ведь плеть вместе с кожей содрала с меня и спесь… я ждал, когда ты примешь мой подарок. При помощи магии я вложил в этот камень свои воспоминания. Прежде чем я поведаю тебе, о том, как Враг одолел нас, скажи: зачем ты пришел?Власти хочешь?
- Хаониты перебили мой род, умертвили мою мать и братьев. Я не власти хочу, я мести хочу.
Я так знал… слушай:
Когда-то, когда еще молчали струны, и огонь не плясал в очагах, люди жили подобно зверью, прячась в холодных норах, в недрах собственного безумия.
Тем миром правили дэвы, дети Злого Духа, боги первородной Тьмы, а люди его населявшие, не ведали ни добра, ни красоты. Лишь порой они замирали, в непонятном смятении, когда видели солнцерогого оленя, или же роняли скупые слезы над застывшим неподвижно человеческим трупом.
Каждый новый день приближал их к смерти, и не более того. Из века в век ничего не менялось – ничего и не должно было меняться, ведь в этом уродливом мире не было Истины.
Мы спустились на эту землю в пылающей колеснице, и нас было пятеро – Хаошьянха, Тахма-Урупи, Йима, Спитур, и я, небесный кузнец Кава. Это все, что ты должен знать о нашем происхождении, Трита. Большего я тебе не скажу ни сейчас, ни после, даже если благая Ардви сведет нас вместе.
Первым Парадатой, лучшим среди нас был небу подобный Хаошьянха. Он научил людей добывать огонь, и молиться святому духу. Боги, я даже не помню его лица! Так давно…. Тридцать? Сорок тысячелетий? Я помню только его пылкие речи, и взгляд… никогда больше я не увижу таких глаз!
Он умер внезапно. Помню, в тот день начал таять снег, кажется прилетели птицы. Я вышел на крыльцо, и Спитур сказал мне…. Большего не помню. Наверное, это мы его убили.
Потом править стал Тахма-Урупи. Он первым построил для людей города, обучил их ремеслам… – все что я о нем помню. А потом Йима уличил его в поклонении Злому Духу…потом веревки… волы… Тахма-Урупи кричал, его тело очень вытянулось – мясо у него было очень прочное… мы даже убили одного вола – разорвали кнутом ему глотку…. Парадатой выбрали Йиму. Он больше других жаждал престола. Одно время, я думал, он оклеветал Тахму-Урупи, чтобы занять его место. Но нет… будь это так, Йима ни за что бы не получил божественное хварно.
Каждое утро, Йима выходил к людям, и произносил три слова: «Хумата, хухта, хваршта» – «добрая мысль, доброе дело, и добрый поступок». И люди молились – поначалу только Святому Духу, но потом…потом все чаще самому Йиме…. Парадата Йима стал для них богом, и в эту пору я отрекся от него, и ушел в горы. Я жил среди скал, и питался кореньями, молился, и рыдал, умолял Господа не гневиться на неразумного Йиму. Но молитвы не помогли – на шесть столетий Он отдал Землю на растерзание Злому духу и девам. И наступила страшной силы зима, реки промерзали дна, ветер выворачивал с корнем горы, а люди тысячами забивались в пещеры, и смерзались в огромные скользкие комья – я сам видел эти оледеневшие груды: мужи, жены, их малые дети, – все таращат стеклянные глаза, а лица, как из глазури….
Когда Йима послал за мной, земля совсем обледенела, и люди от голода начали рвать друг друга на части.
«Друг мой Кава – сказал он мне, сквозь слезы – Мы прогневили Бога, и все должны умереть. Спаси нас, мудрый Кава, ты же знаешь, как спастись!».
Я действительно знал – тогда я еще хранил в памяти знания своего родного мира. Я знал, как сохранить семена жизни, как взрастить из них деревья и травы, зверей и птиц. Мне нужно было только оградить эти семена от Великой Зимы….
И мы начали строить крепость Вар – вгрызаясь в горы, возводя неприступные стены, мы устилали их человеческими костями. Мы погубили последних своих слуг, и остались втроем. Но Вар был готов, и в самом его центре мы разбили сад – вы называет е его Паиридаеза.
Люди оставшиеся снаружи, не раз приходили к стенам Вара, и, завидев, среди его башен огни, стонали и причитали, рвали на себе одежды, но Йима не велел никого пускать из умирающего грешного мира. Поэтому несчастные просто замирали на камнях, а снег заботливо укрывал их скорченные тела.
Так протекли годы. Мы взращивали в нашем саду тварей земных и небесных. Снаружи пела кровожадно Зима, а потом небеса, и ледники истекли кровью, и не было видно земли.
Вскоре в Паирадаезе появились новые люди. И снова каждое утро Йима выходил к людям и говорил: «Хумата хухта, хваршта».
Мир вокруг Вара день ото дня оживал. На отсыревших глиняных костях росли леса, по опустевшим когда-то жилам рек снова текла вода, а люди молились солнцерогому Оленю, и великолепному Йиме.
Но между нами уже не было согласия – Спитур как-то обмолвился, что давно бы выпустил всех людей из Вара, будь он Парадатой….
Но хуже всего стало, когда однажды из внешнего мира к нам пришла женщина, по имени Варья. Она прискакала на белом жеребце, из далекой горной земли, где люди милостью девов, тоже пережили Великую Зиму. Она была хороша, эта степная бесовка… Йима и Спитур добивались ее... как мальчишки…. А она выбрала Спитура. Как только это стало очевидно, Йима объявил поход на твердыню дэвов – Эрезуру. Меньше чем за месяц он снарядил большое войско, а суккалом назначил Спитура… так он избавился от брата-соперника.
Никто никогда не узнает, что случилось со Спитуром у подножья Эрезуры, как он встретил Врага и встал на его сторону. Я знаю лишь то, что рассказывали о походе немногие уцелевшие.
Войско шло по необитаемым землям, по ущельям и долинам, прорубленным в земле ледниками – «когтями Злого Духа». Шли мужчины, с ними жены и дети. Вокруг были лишь глинистые пустоши, да чахлая трава. Пищи не хватало, и по войску одна за другой покатились волны мора – злые болезни вгрызались под кожу синими и черными язвами, а потом она облупливалась, как сухая береста. Вырывала из чрев потроха, лохмотьями слизывала с костей мясо. Люди вымирали семьями, целыми родами, и вслед за бесконечными поездами телег и кибиток ветер гнал облупившиеся черепа.
По дороге люди отставали, да так и оседали, где придется. И поныне по пути, проторенному войском Спитура, стоят величайшие города Арианам-Веджи, Шемезы, и Варны.
Как только Спитур выехал, Йима посадил меня в темницу, и долго пытал плетьми, выведывая заговор, который на самом деле роился в его голове, и больше негде. Моя спине еще не успела зажить, а я уже сбежал из стен Вара. Во внешнем мире мне встретились люди, которые отстали от войска. Они были слабы и беспомощны, и я взял их под свою опеку.
Прошло всего несколько лет, и наши земли наводнили несметные полчища – это Спитур привел собой племена Хаара-Березайте. Их было так много, что ночью они обжигали небеса своими кострами. Иноземцы привел несметные стада лошадей, горбатых уштов, и громадных, горам подобных зверей-индриков.
Впереди войска, на четырехконной колеснице, окруженный многотысячной панцирной конницей, ехал сам Владыка Эрезуры, дев Дахака. Враг….
Дальше ты и сам знаешь, что было. Войска Дахки ворвались в Паиридаэзу, и выжгли все, что можно было выжечь. Оглянись, Трита… видишь? Таким я запомнил громаду Вара. Огромное плато за его стенами – Паиридаэза – превратилось в необитаемую пустыню. И во всем этом виноваты мы, те, кто убил Хаошьянху и Тахма-Урупи, те, кто не заслужил бессмертия и могущества…. Йиима так и не решился взглянуть в глаза собственной гибели – он сбежал их Вара, когда стало ясно, что он вот-вот падет. Он и сейчас, наверное, скитается по земле, обезумев от горя и срама, а может быть, он уже умер, хотя… я бы знал, если бы это случилось. Йиима больше не Парадата, он утратил свое божественное сияние. Этой землей и поныне правят девы, но ты, в чьих жилах причудливым образом переплелись крови Хваошьянхи, Тахма-Урупи, и Йимы, еще можешь и остановить. Я жду тебя в Аркаиме… поспеши… я жду тебя не перекрестке Великой тропы, и Пушной дороги… спеши….
Камень выскользнул у Триты из рук, и стукнул о землю. На нем лопнула какая-то кожура, и наружу вывалилось переплетение трубочек, и тонких пластинок, из разорванной серой ткани, изображавшей камень, потекло ярко-красное масло….
